Страница 2 из 2
«…у него (то есть у Скуиттины) в контрапункте некой стратегии свидетельства обнаруживается ядро освобождения от отжившего рабского следования постулатам связи действительность-действительность, что является безусловным признаком становления и, следовательно, тревожного погружения в фатальный момент, при котором модули приобретают видимость конкретной субстанции, столь явной и ощутимой, что становится совершенно очевидным превосходство поэтического начала».
Тяжело дыша, Малусарди поставил точку. Его лихорадило. Он нетерпеливо перечитал написанное. Нет, еще не то. Инерция старых привычек по-прежнему тянула его назад, к слишком избитым средствам выражения. Нужно было разорвать и эти последние цепи, обрести подлинную свободу. И он очертя голову ринулся в неизвестное.
«Художник, – писал он в экстазе, – от раз воз них сознамство под мирозавение. Перекотум эземистичности! Нечтоиноекак законобил да бы оксивал серпентизмы. Саронадельно квалитарные буролески выхаивания. Уравносилие он она оно у Скуиттины себеволит замикодавность. Тамброн тамброн, ктобымы наковесили с черенамией портозовства в госитарной полиэнтосификации, выкомеривает тум или барам…»
Когда Малусарди перевел дух, было уже темно. Он чувствовал себя разбитым и измочаленным, словно его основательно поколотили. Зато счастливым. Вокруг валялось полтора десятка густо исписанных страниц. Он собрал их. Все перечитал, маленькими глотками допивая виски, оставшееся на дне стакана. Затем изобразил что-то вроде победного танца. Черт побери, кто посмеет теперь сказать, что он не гений!
Лениво развалясь на диване, Фабриция Смит-Ломбрасса, девушка в высшей степени осведомленная или, выражаясь изящнее, «весьма тонко чувствующая», жадно читала критическую статью. Вдруг она расхохоталась. «Ты только послушай, Диомеда, что за прелесть! – воскликнула она, обращаясь к приятельнице. – Послушай, что выдал Малусарди этим несчастным фигуративистам: «…в госитарной полиэнтосификации, выкомеривает тум или барам»!
Обе девушки от души посмеялись.
«Действительно остроумно, – подтвердила Диомеда. – Обожаю Малусарди. Он неподражаем!»