Прилипалы

— Я действительно нужен тебе, чиф, или ты пудришь мне мозги?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что пудришь, но все равно помогу тебе.

Глава 14

Индиго Бун, человек, который знал, как подтасовать результаты голосования, жил на Шестнадцатой улице, недалеко от Чикагского университета, в шестикомнатной квартире на третьем этаже. Располагался дом аккурат напротив Мидуэя, где в тысяча восемьсот девяносто третьем году проводилась выставка, посвященная четырехсотой годовщине открытия Америки Колумбом. Со временем на этом месте разбили парк, где зимой даже заливали катки.

Но происходило все это давным-давно, когда этот район считался в Чикаго одним из наиболее престижных. Особенно жаловали его интеллектуалы, блаженствующие в университетской среде. Теперь здесь жили главным образом черные, хотя до полного развала дело еще не дошло.

Вот и Индиго Бун содержал свой дом в образцовом порядке. Во-первых, потому, что дом принадлежал ему, а во-вторых, чтобы показать пример владельцам соседних домов. Дом он купил в сорок шестом году, на деньги, заработанные на черном рынке Манилы. Покупку он оформлял через белого адвоката, потому что прежние владельцы дома не хотели иметь ничего общего с ниггером. Произошло все это четверть века тому назад, а последние пятнадцать лет Бун жил в собственной квартире в своем же доме.

Он вообще не любил переезды. Родился Бун в двадцать первом году, в Новом Орлеане, вырос во Французском квартале на Дофин-стрит, где ему пришлось учиться воровать, чтобы выжить. Иначе не осталось бы ничего другого, как идти работать. Скорее всего, он и сейчас жил бы в Новом Орлеане, если бы в начале сорок второго года его не забрали в армию. Определили его в интендантскую часть, и войну Бун закончил старшим сержантом.

Деньги, много денег, он заработал сразу после капитуляции Японии, до того, как армейское имущество взяли под строгий контроль. Сигареты, одеяла, шоколад, яйца, жвачку он продавал грузовиками, иной раз продавал и сами грузовики.

Вернувшись в Соединенные Штаты, он прямиком поехал в Чикаго, полагая местный экономический, политический и социальный климат наиболее подходящим для таких, как он. Чикаго не разочаровал Индиго Буна, как не разочаровал и многих других авантюристов, смелых, умных, решительных.

Начинал Бун осторожно. Вложил часть денег в несколько многоквартирных домов, в которых проживали белые, потом купил маленькую строительную фирму. Бун ничего не смыслил в строительстве, зато прекрасно разбирался во взятках, льготах, привилегиях. И бизнес его начал процветать, опекаемый многими городскими чиновниками, которые благодаря щедрости Буна покупали себе новые автомобили или лечили зубы детям.

Заинтересовался Бун и политикой, сначала в масштабах избирательного участка, затем приобретая все больший вес в Демократической партии. Он брал на себя поручения, от которых отказывались другие, и вскоре наладил отличные связи с партийными боссами.

К шестидесятому году Буну уже приходилось заниматься подтасовкой результатов выборов, но в основном по мелочам, с тем, чтобы послать несколько лишних демократов в законодательное собрание штата, заседавшее в Спрингфилде. Но в день президентских выборов Буну дали знать, что Кеннеди нужны дополнительные голоса. Бун их нашел, но не так уж много, считая это рутинной работой. Но с приближением вечера ему сообщили, что голосов надо больше, гораздо больше, требовалась целая прорва голосов, потому что за пределами Чикаго ситуация складывалась далеко не в пользу Кеннеди.

Бун голоса нашел, нашел, сколько требовалось. Он придумывал новые способы уводить целые избирательные участки из-под носа наблюдателей-республиканцев. Он вспомнил старые, испытанные средства, и за Кеннеди проголосовали калеки, больные, убогие и даже мертвые. Некоторые говорили о Буне, что он смог подкупить сами машины для голосования. В тот вечер он носился из участка в участок на патрульной машине, не выключая маячок и сирену, советовал и инструктировал верных сторонников Кеннеди и покупал тех, кто еще не укрепился в своей вере, расплачиваясь на месте пятидесяти- и стодолларовыми купюрами, которые доставал из толстенной, в четыре дюйма, пачки.

Потом некоторые говорили, что именно Бун спас нацию от Ричарда Никсона, во всяком случае, в тот раз. Иллинойс проголосовал за демократов с перевесом в восемь тысяч восемьсот пятьдесят восемь голосов. Всего же за кандидатов двух ведущих партий проголосовали четыре миллиона семьсот сорок шесть тысяч восемьсот тридцать четыре избирателя… «Что ж, — говорил потом Бун, — когда они мне позвонили и сказали, что Кеннеди нужны голоса, я их поискал и нашел, насколько мне помнится, чуть больше девяти тысяч».

После выборов Бун стал знаменитостью, а тремя неделями позже он получил письмо от Джона Кеннеди с благодарностью «за оказанные мне помощь и поддержку». Письмо Бун вставил в рамку и повесил на самом видном месте в гостиной. Показывал он письмо каждому гостю, даже тем, кто приходил к нему не один десяток раз.

Марвин Хармс не видел письма Кеннеди, потому что ранее не бывал в квартире Буна. После того, как гость и хозяин обменялись рукопожатием, Хармс внимательно прочитал письмо, не пропуская ни одного слова. Читая, он чувствовал на себе взгляд Буна, оценивающий его шелковый двубортный костюм цвета слоновой кости с двенадцатью перламутровыми пуговицами, рубашку из стопроцентного хлопка фирмы «Олд айленд» в мелкую черно-белую полоску и начищенные туфли.

«Написано машиной и подписано машиной, — подумал Хармс, перечитывая письмо в третий раз, — но не мне говорить об этом мистеру Буну». Он медленно повернулся к хозяину дома.

— Такие письма есть далеко не у всех. Вы можете им гордиться, мистер Бун.

Бун знал, что письмо написано одной машиной и подписано другой, но оно выполняло свою роль. Увидев письмо на стене гостиной, некоторые приходили к неверному выводу, что мистер Бун немного наивен, даже простоват, а потому проявляли беззаботность в их общих делах, к немалой для него выгоде.

— Конечно, слоняясь по улицам Нового Орлеана, я и подумать не мог, что получу письмо от президента Соединенных Штатов.

Хармс понимающе кивнул, подумав при этом: не вешай мне лапшу на уши. Плевать бы ты хотел на письмо, подписанное хоть Иисусом Христом, если б не знал, как заработать на этом доллар-другой.

— Я несколько раз встречался с его братом, — как бы между прочим заметил Хармс, показывая, что каким-то боком связан с убиенными королевскими особами.

— Хороший был человек.

— Хороший, — согласно кивнул Хармс.

— А не присесть ли нам, — Бун указал Хармсу на кресло, а сам подошел к буфету из красного дерева. — Я бы что-нибудь выпил. А вы?

И, не дожидаясь ответа Хармса, нажал кнопку. Буфет раздвинулся, открывая бар с раковиной, холодильником, двумя дюжинами бутылок и фужерами, стаканами, рюмками всех размеров.

Ловко, подумал Хармс. Я, естественно, потрясен, чего от меня и ждут.

— Шотландское со льдом.

— Мой любимый напиток, — кивнул Бун, хотя отдавал предпочтение бербону.

Пока Бун наливал виски, добавлял воду и лед, Хармс оглядел гостиную. Смотреть есть на что, подумал он. Немало сюда вбухано денег и времени, чтобы придать гостиной элегантный, законченный вид. Преобладали черный цвет и все оттенки коричневого, от кофе с молоком до темного янтаря. Бронзовый потолок, стены, затянутые светло-коричневой материей, два черных кожаных дивана у камина, каминная доска из коричневого мрамора. А может, из дерева, подумал Хармс. Он знал итальянцев, деревянные поделки которых внешне не отличались от мрамора.

Три окна, выходящие на Мидуэй, окаймляли темно-коричневые бархатные портьеры. Над камином висела гравюра: уличная зарисовка во Французском квартале Нового Орлеана. Стулья и кресла были обтянуты табачно-коричневым ситцем. У стены стоял столик орехового дерева, как показалось Хармсу, сработанный пару веков тому назад. На нем — бронзовая ваза с хризантемами.