Страница 83 из 143
Большая широкая кровать. Резная, из карельской березы. Антикварная ценность.
«Хороший мастер… Хороший материал… — старший из составлявших опись мебели похлопал по изножью кровати. — Конец прошлого века…»
«В двадцатых годах в Риге делали копии не хуже зарубежных оригиналов…»
«Под Чиппендейла делали, а такие…»
«Делали… Такие тоже делали… Мне дядька рассказывал, он тогда в обивочной у Ратфельда столяром работал.»
«Конечно, умельцы–то и теперь найдутся, а вот с материалами… попробуй, достань… Кровать все же придется оставить…»
«Какая глупость! Раскомлектовать такую мебель! Без кровати комплект оценят втрое дешевле!»
«Не ломай голову! Да и, слава богу, в инструкции ясно сказано: не подлежит конфискации — по одной кровати и по одному стулу на каждого человека…»
«Все равно дурацкий закон! Можно купить три новых вместо этой, но не портить же комплект! Комплект — это ценность!»
Мебель вывезли, когда Ималда была в школе.
Вернувшись домой после уроков, она увидела квартиру примерно такой же, как сейчас. Только тогда мать сидела на краю кровати, мрачно уставившись в пол.
Лишь к вечеру она принялась за дело: рассортировала по кучкам одежду, потом сложила ее в большие ящики простого бабушкиного комода. Белье — в один, простыни и наволочки — в другой, полотенца и все остальное — в третий.
Алексис был на практике в море — их парусник совершал поход вокруг Европы.
«Ложись, доченька, сегодня ко мне на большую кровать… Хорошо, хоть ты со мной, а то и не знаю, что я с собой бы сделала… — сказала мать, а немного погодя: — Какую жуткую чепуху я болтаю, не слушай!.. У меня же ты и Алексис, работа и крыша над головой — значит, есть все, что нужно человеку!»
Ималде тогда было тринадцать лет, матери — тридцать семь.
Девушка храбро пересекла свою комнату и вошла в заднюю.
В такую же запущенную, как и вся квартира.
Продавленный диван и тумба для белья в изголовье.
Бабушкин комод, два стула, окно без занавесей.
Окно!
Только не думать об ЭТОМ!
Ее лимонное деревце на табуретке. Зеленое. Правда, в этом горшке ему стало тесно, надо бы найти побольше и пересадить.
Деревце вытянулось чуть не в рост человека.
Никто точно не знал, что это за растение, просто называли его лимонным.
«Это наше любимое, хоть и незаконнорожденное дитя, — мать однажды пошутила при гостях. — Оно выросло из какого–то семечка, а такие, говорят, не цветут и не плодоносят, потому мы и не знаем, что это.»
Ималда училась во втором или третьем классе, когда ей в день рождения подарили азалию. Цветок долго и пышно цвел, но когда настала пора его выбросить, обнаружилось, что из земли тянется живой зеленый росток. Ималда вспомнила тогда, что ткнула туда однажды несколько косточек — то ли апельсина, то ли лимона.
Засохшую азалию она вырвала, а росточек оставила и заботливо ухаживала за ним.
— Ты ждал меня?
Листья теперь были яркие, гладкие, словно навощенные, на веточках — длинные острые шипы. Почва в горшке высохла и затвердела, как глина.
Ималда нашла на комоде карандаш и взрыхлила им землю, чтобы корни могли дышать.
Принесла из кухни воды, полила. Вода впиталась, как в промокашку — растение требовало еще.
— Пей, милый, пей!
Она принесла еще и опять не хватило.
Когда пошла за водой в третий раз, все двери остались открытыми: из кухни в коридор, из коридора в среднюю комнату и из средней в заднюю.
На обратном пути Ималда остановилась на пороге средней комнаты. Наверно, на том же самом месте, что и тогда.
Не думать об этом — молнией пронеслось в голове. Ималда закрыла лицо ладонями, выронив банку; та упала и разбилась вдребезги.
Звон стекла спровоцировал память, и Ималде опять пришлось пережить ЭТО, она опять увидела все до последней мелочи. Как в замедленном фильме.
…Их учительница математики заболела, замещал ее завуч, у которого своих хлопот полным–полно, а лишнего времени — нисколечко. Завуча любили за деловитость, за то, что всегда выполняет обещания, и за то, что написавших контрольную работу никогда не заставляет сидеть до конца урока.
«Учебники математики — на стол! — скомандовал он, — Дежурный, пересчитай! Все? Прекрасно! Небывалый случай! Отнеси учебники в мой кабинет! Тетради на парту! Пишем контрольную!»
Потом набросал на доске несколько уравнений, обошел учеников по очереди, собственноручно в тетради у каждого на уголке страницы отметил, какой пример решать, и вытер испачканные мелом пальцы.
«Кто решит, может идти домой! Желаю успеха!»
И вышел из класса.
Ималда закончила контрольную одной из первых; одеваясь в гардеробе, она решила, что еще успеет забежать домой и оставить там портфель — в балетную студию девочка обычно спешила со всеми своими школьными пожитками.
Двери были закрыты только на верхний замок, и она обрадовалась: значит мама дома, может, принесла что–нибудь вкусненькое.
Бросила портфель, сняла пальто.
«Не заметили ли вы в доме чужих вещей?.. Например, шарф, перчатки, что–нибудь из верхней одежды?» — месяца два спустя после ЭТОГО расспрашивал ее работник прокуратуры. Он явился в больницу и допросил Ималду в присутствии врача. Оситис долго не давал разрешения на допрос, но в конце концов был вынужден уступить.
«Нет, но мне кажется, я слышала голоса. Теперь так кажется.»
«Окно в средней комнате было открыто: может, звуки доносились с улицы?»
«Не знаю… Может быть…»
Провожая работника прокуратуры до выхода — в психиатрической больнице большинство дверей не имеет ручек и каждый врач носит в кармане халата свою, — Оситис спросил, как тот оценивает минувшие события.
«Обычный случай. Самоубийство в состоянии опьянения.»
«Вы очень категоричны.»
«Сама выбросилась из окна. Мы в этом не сомневаемся: нет следов насилия. Мелнава не оставила и никакого письма, а в таких случаях следствие особенно тщательно собирает материалы. У меня есть заключение экспертов. Наши эксперты ошибаются очень редко.»
«Значит, вы все же не исключаете ошибку?»
«На сей раз нет. Есть сопутствующие обстоятельства.»
«Какие, если не секрет?.. Вы же знаете, я врач девушки… Как теперь говорят, лечащий врач.»
«Какой там секрет!.. Последние полгода заведующая магазином кулинарии Алда Мелнава помногу пила. В рабочее время тоже. Иногда даже с такими, кто ошивается возле пивных бочек. Все мы не ангелы, но так низко… А для женщины это конец! За полгода она получила три выговора и предупреждение, что будет уволена с соответствующей записью в трудовой книжке. Не помогло. Спилась. Правда, она не первая и не последняя. То надо выпить с экспедиторами, то с кладовщиками, то с начальством — специфика.»
«Причина как будто ясна: арест мужа и суд, падение из достатка и благополучия до самого заурядного уровня, друзья и приятели на всякий случай отвернулись, а возраст как раз такой, когда особенно хочется нравиться, быть любимой… По пьянке сходится с деклассированными элементами, потом сама это тяжко переживает… Депрессия, которую алкоголь еще усиливает…»
«Вы, врачи, сплошь, теоретики, а мы, следователи, — практики… В жизни все гораздо проще… Ревизия после смерти Мелнавы обнаружила в кассе недостачу. Почти пять тысяч рублей. Поди узнай, как долго она балансировала словно на канате, натянутом между двумя небоскребами, — недостача могла обнаружиться в любой момент.
«Считаю, что дочери этого говорить не следует, легче ей все равно не станет. Обычный случай — средства вдруг иссякли, кое–чего и себя пришлось лишить, а сразу к такому ведь трудно привыкнуть. На беду еще и искушение — касса магазина — под рукой. За два года такая сумма могла набраться и по мелочам.»
«Меня в основном занимает вопрос: что увидела Ималда?»
«Да не верьте вы ей, ничего она не видела… Все это фантазии. В задней комнате работники милиции наткнулись на бутылку «Агдама», наполовину опорожненную, и одну, но внушительных размеров, рюмку. На обеих отпечатки пальцев только Алды Мелнавы. Войти к ней в квартиру тоже никто не мог — путь с лестницы на улицу был перекрыт по причине, достойной пера юмориста. Только та ситуация была вполне реальная. Помните, что девушка рассказывала о лестничной площадке?»