Страница 47 из 143
— Вчера во вверенном тебе баре, за который ты несешь всю полноту ответственности, проводили время несколько ученых, гостей нашего дома, — теперь Апситис рубил слова как топором. — Постарайся вспомнить!
— А, эти балаболы? Только болтать умеют, ничего другого… Знаешь, пошли их на один дом подальше! — Видимо, буфетчицу командный голос Апситиса не испугал.
— В последний раз спрашиваю. Не прибрала ли ты куда–нибудь такую толстую пачку бумаги?
— Мне чужое добро ни к чему, это ты, мой милый, прекрасно знаешь! — И щелчок недвусмысленно засвидетельствовал, что буфетчица положила трубку.
— Еще не проспалась, а ведь время уже к обеду, — в смятении констатировал Кундзиньш.
— В нерабочее время я не могу ей указывать, — развел руками Апситис. — У нее жених — моряк, уже три месяца как в море, кто знает, может, она лечит тоску сонной терапией? Вообще–то она девица что надо, если нужно помочь, никогда не отказывает… — Тут он спохватился, что в данный момент это не имеет значения. — Сколько я здесь работаю, в нашем доме и иголки не пропадало. И вдруг — секретные документы! А вы уверены?
— Не совсем.
— Не совсем — в чем? Что они секретные или что пропали?
— Существует альтернатива: я мог и запереть их в своем «дипломате», — признался Кундзиньш.
— А–я уж боялся, что придется сообщать милиции. В отсутствие директора! Он мне этого в жизни не простил бы… Ну, так чего мы еще ждем? Идемте, проверим!
Поднявшись наверх, они отперли сто шестнадцатый номер. Одновременно дверь на балкон со стуком захлопнулась, заставив Кундзиньша вспомнить недавние мучения. А также и то, что клочок бумаги с записанным шифром лежит одиннадцатью этажами ниже, где–то между рододендроном и клумбой с тюльпанами.
— Открывайте! — поторопил Апситис, пододвинув Кундзиньшу плоский чемоданчик.
Кундзиньш тупо глядел на кольца с цифрами. Почему–то комбинация их показалась знакомой. 1812… Ну да, это же его собственный день рождения — восемнадцатое декабря. Неужели «дипломат» так и простоял все время незапертым?
Он поднял крышку. Чемоданчик был пуст.
— Как же так? — упавшим голосом спросил Апситис.
Заместитель директора уже глубоко сожалел о том, что из–за своего добросердечия влез в чужие неприятности. Администрация несет ответственность исключительно за ценные вещи, сданные на хранение. Какого черта он не усидел на месте? Известно же, что от всего, связанного с секретами, лучше держаться как можно дальше. Теперь не избежать разговоров со всякими должностными лицами. Конечно, упрекнуть его не в чем, и все же получилось неладно: уже в первый день после отъезда директора в «Магнолии» — Чрезвычайное происшествие…
— Не мешало бы прежде всего посоветоваться с каким–нибудь понимающим человеком, — проговорил Апситис, видя, что Кундзиньш упорно молчит. — Поднять тревогу всегда успеем.
— Только без публичного скандала! — воскликнул Кундзиньш. — Неужели же не найдется? Да кому она нужна, моя диссертация, ведь все равно через месяц–другой ее разослали бы по всем институтам сходного профиля.
— А секретные сведения и выводы? — напомнил Апситис.
— Нонсенс! Не садитесь и вы на талимовского конька: не старайтесь во всем видеть придворные интриги.
— Мехти Алиевич — человек умный и отзывчивый. С большим жизненным опытом, — задумчиво проговорил Апситис. — И никогда не бросает друзей в беде.
В комнате Талимова звучала восточная музыка. Со стола еще не было убрано. Хозяин комнаты устроился на диване и с увлечением писал, пристроив на скрещенных ногах кусок фанеры.
— Мы пришли, чтобы апеллировать к вашему здравому смыслу, — сказал Кундзиньш. — Похоже на то, что в баре я ничего не оставлял.
— Кроме денег, — заметил Талимов и повернулся к Апситису. — Дежурные и уборщицы допрошены?
— Будет исполнено! — Начальственный тон Талимова словно бальзам для души Апситиса: теперь больше не надо было самому ломать голову.
— Немедленно собратьи выяснить! — приказал Талимов.
— Может быть, прежде поговорить с профессором Вобликовым? — предложил Кундзиньш. — Он, кажется, тоже поднимался с нами в лифте.
— Только во вторую очередь! — Лицо Талимова пылало жаром деятельности. От его лысины, казалось, поднимался пар, создавая над головой некое облако энергии мысли. — Этот старичок мне давно уже не внушает доверия: родился за Уралом, живет в Москве и говорит по–латышски…
— Профессор Вобликов в первые послевоенные годы работал в Риге, преподавал в университете. Я сам у него учился и уже тогда восхищался…
Талимов не позволил Кундзиньшу закончить.
— И теперь стал завидовать успехам бывшего студента — вот вам уже и мотив. Может, мне махнуть рукой на кибернетику и начать писать психологические детективы?
Эх, было бы времени побольше… Виктор Янович прав: сперва надо выслушать показания Вобликова, вам ясно, Апситис?
— А какое я имею право? Я же не следователь милиции, — уклончиво ответил заместитель директора. Перспектива вступить в словесный поединок с острым на язык профессором его никак не привлекала. И все же Апситис обиделся, услышав возглас Талимова:
— Да вы там и близко не смейте подходить, все испортите! В доме милиция просто кишит! Вот пусть и займутся, иначе чего доброго разжиреют на казенных хлебах.
Заместитель директора не смог скрыть восхищения. Ну и хватка у Талимова! Наверное, и в самом деле служил в разведке. Только второй день в доме, и уже все разнюхал! Апситис строго–настрого запретил и своей племяннице, и ее сослуживцам появляться в форме. Хотя незаконного тут ничего не было. Существовала официальная заявка, положительная резолюция директора, все было оплачено строго по квитанциям. В милиции что, не люди работают? Разве не имеют они права отдохнуть и повеселиться после только что сданных государственных экзаменов? Все равно — Апситису было бы куда спокойнее, если бы никто не узнал, что Гунта Апсите является столь близкой его родственницей: иначе летом не отобьешься от желающих пристроить своих родных и знакомых.
Но в настоящее время это было идеальным решением вопроса. Свалить все на плечи милиции! Кому нужна самодеятельность, если тут находятся профессионалы с дипломами минской Высшей школы милиции, на которых еще и чернила не успели высохнуть?
— Если потребуется моя консультация — после обеда буду в вашем распоряжении, — любезно сообщил Талимов, — а до того оставьте меня наедине с музой. — И, повернувшись к стене, он сделал вид, что засыпает.
* * *
Для Владимира Зайциса, как и для Виктора Кундзиньша, этот солнечный день начался не лучшим образом. Хотя предыдущим вечером он и не прожигал жизнь, тем не менее не выспался и проснулся с онемевшей шеей.
Кровать со всеми ее простынями и подушками Зайцис уступил поздним гостьям, сам же устроился на узком диванчике, укрывшись плащом и подложив под голову жесткий диванный валик. Но не это лишило его сна. Поминутно просыпаться заставило его опасение собственного храпа. Жена его в этом не упрекала, потому что всегда засыпала первой, зато товарищи, вдосталь намучившиеся с ним в минском общежитии, здесь единодушно уступили ему одноместную комнату. И сейчас он проклинал и комнату, и неожиданный визит.
В первое мгновение капитан Зайцис был весьма обрадован тем, что сотрудницы не забыли его и приехали поздравить с окончанием высшей школы. Зайцис познакомил их с друзьями и пригласил на прогулку. Затем выяснилось, что девушки не видели нового арабского фильма, и все вместе направились в кино, а потом надо было проводить их до автобуса. Времени, казалось, было еще навалом, и на автобус пошли дальней дорогой, вдоль моря, но остановка оказалась еще дальше, чем они предполагали, и последний автобус уже ушел. Это никого особенно не обеспокоило: завтра нерабочий день, домашних можно предупредить по телефону. А когда друзья разошлись, не оставалось иного выхода, как предложить дамам ночлег в его комнате.
Он долго не мог уснуть. Возбуждало присутствие женщин, хотя, ежедневно встречаясь с ними на работе, Владимир никогда не испытывал ни малейшего влечения. А вот теперь волновало все: и легкий аромат духов, и равномерное дыхание. И еще больше — собственное разгулявшееся воображение.