Страница 31 из 143
– Так делали при французском дворе, чтобы гость не боялся, что его отравят? – усмехнулся Улдис.
– Боитесь, что я хочу вас отравить? – Эдит склонилась к самому лицу Улдиса.
– Немного, – он поднял рюмку. – За что же пьем – за умниц, которые остаются холостяками? Но вы же замужем, и такой тост был бы бестактным с моей стороны.
– Не бойтесь, я не из тех, кого так легко можно обидеть, – она чокнулась, отпила и поставила рюмку на стол. – Настоящую женщину вообще обидеть нельзя. Правда, иногда мы изображаем обиду и разочарование, но это лишь для того, чтобы выглядеть правыми в ваших глазах – глазах мужчин. Куда удобнее грешить, если ответственность можно взвалить на другого. А если женщине удается еще и окольцевать мужчину, достигается вершина счастья и мечта всей жизни исполняется. Так что будьте осторожны.
«Пока она кормит меня довольно фривольной болтовней, но что у нее на уме в действительности? Не из чистого любопытства, не ради того, чтобы выяснить, кто я такой, она меня привела».
Улдис выпил свою рюмку, взял конфету и откинулся на спинку дивана.
– Америки мы не открыли, – ответил он в том же тоне. – Природа создала женщину, чтобы продолжать род человеческий. Зов естества, инстинкт.
Эдит скривилась.
– Фу, какое плебейство! Что же, по–вашему, мы, женщины, ничем не отличаемся от самок животных? Разве у нас нет никаких других требований к жизни? – Она выпила еще рюмку и негромко продолжала: – У меня с годами выработалась своя теория жизни. Молодежь спешит получить высшее образование. Им кажется, что тогда они достигнут самого лучшего и приятного, что есть в жизни. Они не понимают, что самое интересное в этом – сам путь: годы студенчества. То же и в любви. Многие считают, что вершина любви – брак. Что так достигается вечное счастье. Однако за каждой вершиной начинается обратный склон, который, каким бы он ни был гладким, все же ведет вниз. Возникает вопрос: стоит ли, поднимаясь в гору, любой ценой стараться достичь ее вершины? Прийти к легальной или, точнее, легализованной и освященной законом половой жизни и сожительству под одной крышей? А потом что? Исчезает самое лучшее – романтика, тайные встречи, скрытые взгляды, нежные прикосновения, когда влюбленные читают в глазах друг друга то, что непонятно и недоступно другим. Зачем стремиться к официальной вершине, чтобы потом свыкнуться, раскрыть отрицательные черты своего характера, надоесть и под конец опротиветь друг другу? Разве нельзя играть близ вершины, то поднимаясь повыше, то спрыгивая с камня вниз и снова взбираясь? В жизни нет ничего вечного, и вечная любовь – сказка. С годами женщина становится мужчине второй матерью, а он для нее вторым отцом. Мало ли приходилось слышать, как они называют друг друга папочкой и мамочкой? Эти слова меня когда–то бесили. А теперь – нет. Я поняла.
Кажется, Улдис понял тоже. И говорившая тут же вывернула свои суждения наизнанку.
– Но, конечно, у каждой медали – две стороны. Остаться на склоне лет одному тоже плохо – как ребенку без отца и матери. Человек – слабое, плохо защищенное существо. Но стоит ли ради этого жертвовать самым прекрасным в жизни – романтикой? Я уверена, что ее надо сохранять по возможности дольше. А официальное, как видите, ее совершенно исключает. Ешьте же, пейте! – Эдит вдруг вспомнила о своей роли хозяйки. – Не стесняйтесь, счет я не предъявлю, – она с упреком посмотрела на полную рюмку Улдиса.
Он поднял рюмку к губам, затем поставил обратно.
– Как знать, – полушутя, полусерьезно сказал он. – Все средства хороши для достижения цели.
– Ну, ну, – лукаво покосилась Эдит. – Вряд ли так просто завоевать, ну, скажем, вашу благосклонность.
– А она нужна вам?
Улдис расстегнул пиджак: стало жарко. Эдит только этого и дожидалась.
– Снимите, снимите! – она вскочила, чтобы взять пиджак и вынести в прихожую. Однако Улдис повесил его на спинку стула.
«Эге, лисичка, ты не отказалась бы заглянуть в мои документы!»
– В ваших рассуждениях наверняка немало зерен истины, – заговорил он после паузы, словно обдумав и взвесив сказанное. – Вы и сами руководствуетесь этим в жизни или лишь советуете другим?
Эдит медленно, подчеркнуто оправила узкую юбку, как бы невзначай сбившуюся и открывшую круглые колени.
– Человек – существо, способное менять свои взгляды. Раньше я была глупой идеалисткой, вышла замуж. Сейчас, слава богу, от Лубенса я избавилась, если не говорить о формальной стороне. Снова замуж не собираюсь, так что это меня не беспокоит. И если на моем пути попадется интересный мужчина, я не придерживаюсь аскетизма. Мы ведь равноправны, не так ли? – она особенно выделила слово «интересный», одновременно позволив пряди волос грациозно упасть на лоб.
Ситуация осложнялась, так как Эдит пустила в ход давно проверенные и признанные эффективными средства из женского арсенала. Оттолкнуть ее означало бы прервать игру, так ничего и не узнав о цели, какую женщина ставила перед собой. Тогда все это посещение становилось напрасным. Поддаться искушению – слишком рискованно.
«Она ведь того и хочет – любой ценой завлечь в сети. Прием не новый. И была ли встреча в кафе такой уж случайной? Скорее всего это она меня и выслеживала. – Да, Улдису было над чем поломать голову. – Факт. Она навязала мне ближний бой, хочет положить на лопатки. Отступать более нельзя и поддаться тоже. Попробуем затянуть игру».
Он потянулся, словно сытый кот, положил руку на плечо Эдит, привлек к себе и снисходительно–высокомерно проговорил:
– Значит, на сей раз я и оказался тем интересным мужчиной, которого вы не хотите упустить? – это прозвучало так, словно Улдису приходилось делать над собой усилие, чтобы не отказать Эдит в услуге.
Удар пришелся по незащищенному месту – по самолюбию женщины. В глазах Эдит зажглось презрение. Но она сразу же спохватилась.
– Да, милый, – промурлыкала она, – ты мне понравился. – Закрыв глаза, она прижалась к его плечу, но тут же отстранилась, проговорив: – Обожди, милый, я сейчас… – и вышла из комнаты.
«Шлагбаум закрыт. Поезд на миг остановился, – констатировал Улдис. – Что будет дальше?»
Эдит нужно было хоть мгновение побыть одной перед зеркалом, чтобы сосредоточиться и принять план действий. Она решила нападать: для осады не было ни времени, ни терпения.
Через минуту она, уже в японском пеньюаре, призывно улыбаясь, скользнула в комнату и вызывающе остановилась перед Улдисом. Затем пеньюар соскользнул с плеч. Мгновение она позволила Улдису любоваться своей действительно красивой фигурой, а затем опустилась на диван.
Улдис невозмутимо встал, поднял пеньюар и подал женщине. Где–то скрипнула и затворилась дверь.
– Женщину надо завоевать, – наставительно произнес он. – Слишком легкая доступность отталкивает.
Соблазнительница натягивала пеньюар медленно и бесстыдно, словно перед нею стоял евнух, а не мужчина.
– Вы меня неверно поняли, дорогой кавалер! – она спокойно улыбнулась, глядя ему в глаза. – Вы мне нужны еще меньше, чем прошлогодний снег. Завоевать! Для такой женщины, как я, вы – не дефицит. Мне просто был нужен цветной снимок с нами обоими.
Она подождала, какой эффект произведут ее слова. Однако гость никак на них не реагировал. Эдит продолжала:
– В случае, если меня арестуют, снимок случайно найдут у меня… Так что теперь вы заинтересованы в том, чтобы я оставалась на свободе.
– Господи! – расхохотался Улдис. – Испугавшись меня, вы решили меня изолировать. Напрасный труд.
– Я не думаю, что кто–нибудь из ваших начальников, старых развалин, воспримет ваши развлечения с голой женщиной положительно или сочтет их за оперативное мероприятие. В особенности, если эта женщина находится под подозрением – ну хотя бы по поводу спекуляции контрабандными товарами. Как вам кажется?
– Не очень занимательно, но терпимо, – Улдис снова улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Сидя на диване, он с профессиональным интересом смотрел на женщину.
Это могло кого угодно вывести из терпения. Но Эдит совладала с собой. Она даже улыбнулась.