Страница 132 из 143
Ималда хотела было спросить, откуда Тане известно, что написали следователи в протоколах допросов, но передумала — вдруг ее вопрос обидит любимую женщину брата?
— Беда в другом… — Таня замолчала и посмотрела на Ималду исподлобья. — Вчера ко мне на работу заявились два типа… Неважно, как их зовут, ты все равно не знаешь. Я тебе еще в прошлый раз говорила, что Алексис с ними связался и добром это не кончится. Противнее людей я еще не встречала, а противнее, может, и не бывает… Ведь я Алексиса предупреждала, но он продолжал с ними путаться. Им, конечно, наплевать на то, что Алексиса арестовали, но и у них серьезные неприятности: во–первых, они потеряли деньги, которые потрачены на порошок, во–вторых, эти двадцать тысяч, как они говорят, сами взяли под большие проценты. Деньги они ему дали для закупки чего–то другого, но Алексис их обманул и товар не привез. Они знают, что порошок милиционеры обнаружили при обыске — они, оказывается, все знают! — но куда подевался другой товар или деньги? Ведь они тоже ездили в аэропорт встречать Алексиса, но из предосторожности не подошли — им показалось, что за ним следят. Теперь угрожают: не отдадите товар или деньги — подбросим следователям кое–какие доказательства спекуляции валютой и контрабанды. Тогда Алексис пропал. Пока мы сумеем связаться с ним, будет уже поздно.
— Что за товар?
— Говорят, часы, — Таня отхлебнула еще чаю. — Они, конечно, понимают, что ни у тебя, ни у меня таких денег нет, даже если нас продадут — таких денег все равно не собрать. Поэтому предлагают нам с тобой завтра утром вылететь в Одессу. Они полетят с нами. Они считают, что деньги или часы находятся на буксире — на «Ислочи», если не ошибаюсь… Поскольку ты сестра, тебя должны пропустить на судно за вещами брата, может, пропустят и меня, как подругу. Алексис ведь не аферист — уверена, что там мы найдем деньги — часы ему, видно, не успели доставить из Стамбула. Мало ли какие могли возникнуть осложнения: то ли судну приказали зайти в другой порт, то ли погодные условия изменились или вообще что–нибудь другое… Ты сумеешь на денек отпроситься с работы или мне раздобыть для тебя больничный лист?
— Отпрошусь… — пробормотала Ималда и вышла на кухню, чтобы хоть несколько минут побыть одной и все обдумать.
А что тут думать?
— Билет в аэропорту тебе уже заказали, но мы не могли за него заплатить — не знали твоих паспортных данных… — доносилось из комнаты. — Принеси пепельницу и спички, я хочу закурить…
— Сейчас…
Ималда накинула старенький халат, в который облачалась, когда прибирала в квартире, взяла свечку и ключ — теперь она хранила его без ленточки и в другом месте — в туалете, в щели за сливным бачком.
Когда она в таком виде появилась в комнате, Таня уже выкурила сигарету и гасила ее в пепельнице.
— Из вещей с собой ничего не бери: не успеем на вечерний самолет — вернемся утренним… Главное — документы! И еще: не стоит там говорить, что его арестовали, а то могут возникнуть осложнения… Нам сделают справку, что он находится в тяжелом состоянии после автокатастрофы…
— Таня, оденьте пальто и пойдем!
— Куда?
— Тут, недалеко…
И хотя Таня ничего не поняла, интуиция подсказывала ей разгадку. Она не стала ни о чем расспрашивать, молча взяла со стола свою пачку сигарет и положила в сумочку.
По темному подвалу они шли без света — Таня, как слепая, ухватилась за руку Ималды, другой рукой Ималда скользила по рейкам сарайчиков, чтобы не пропустить поворот.
— Нагнитесь, здесь поперечные трубы…
— Куда ты ведешь меня? — испуганно вскрикнула Таня и вырвала руку. — Я никуда не пойду!
Но поняв, что дорогу назад самостоятельно не найдет, плаксиво спросила:
— Куда мы идем? Зачем все это? Объясни же!
— Вдвоем мы быстрее со всем справимся.
— С чем?
— Уже пришли, дайте руку!
Ималда зажгла свечу и отперла сарайчик.
Приказав Тане обеими руками держать угол фанерного листа, Ималда сунула руку в углубление стены и вытащила черный полиэтиленовый мешок.
— Там часы.
Таня, не веря своим ушам, дрожащими пальцами развязала шнурок, заглянула в мешок, потом обняла Ималду и со слезами на глазах расцеловала ее.
Сумка у Тани была довольно объемистая, но туда уместилось немного, большая часть часов осталась в черном мешке, и Таня снова тщательно его завязала.
— Возьму такси, — распрощавшись возле парадного, сказала она. — В такое время тут их полно.
Таня вышла из парадного на улицу, Ималда пошла к себе наверх.
Когда дошла до третьего или четвертого этажа, ее словно током пронзило: меня обманули!
Опрометью бросилась вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.
Распахнув дверь парадного, стрелой вылетела на улицу, поскользнулась на тротуаре и лишь благодаря подмерзшей кучке снега удержалась на ногах, едва не угодив под задние колеса проезжавшей мимо «Волги». Испугавшись, она смотрела вслед удалявшейся машине, словно хотела ее запомнить навсегда.
Тани на пустынной улице не было. После бега дыхание у Ималды перехватило, а сердце, казалось, стучало в ребра. Дура я — ну зачем Тане обманывать Алексиса? Для Тани он значит больше, чем для меня!
И все же на душе было тревожно: Ималда дошла до перекрестка, где обычно стоят свободные такси. И здесь — ни Тани, ни машин. Может, Таня подалась в противоположную сторону, где движение более оживленное, и таксопарк за углом? Алексис всегда шел туда.
Мороз щипал сквозь тонкую одежду. Вообще — что она ей скажет? Спокойной ночи пожелает?
Ималда поднялась к себе, выключила свет и легла в постель.
Еще чуть–чуть и угодила бы под колеса!
Она смежила веки и как бы вгляделась в удаляющуюся «Волгу» — что–то в ней было неуловимо знакомое, хотя Ималда не приметила ни цвет, ни номер… Заднее стекло! На нем запотевшая полоса, похожая на сатиновую ленту!
Не может быть! Ошибка! Неужели все время, пока Таня была у меня, Рауса ждал ее в своей «Волге» на улице?
Глупости какие!
Но почему Таня так стремительно исчезла? С того момента, как они расстались, прошла минута, самое большее — две… А может, мы разминулись — я побежала не в ту сторону!..
Слава изобретателю снотворного! Таблетка реладорма, несколько глотков воды — и сон тут как тут!
Едва она задремала, зазвонил телефон. Долго и надоедливо. Восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать звонков — нет, это никогда не кончится!
Босиком, путаясь в длинной ночной сорочке, она побрела в коридор.
Небо в окне уже посветлело — значит, сколько–то все же спала.
— Алло!
Вначале Ималда ничего не могла разобрать — из трубки доносились какие–то странные и скрипучие звуки, но потом поняла: позвонивший человек натужно дышал и оттого, видно, говорил медленно, с сиплым придыханием, словно через звук «х»:
— Халехсис мнхе дхолжен дхеньхи, хя нхамхерхен пхолхучхить их обрхатхно!
— Я ничего не знаю! Кто звонит?
— Доброжелатель! — это был уже другой голос, сильный и насмешливый.
— Хя желхаю пхолхучить свхои дхеньгхи хобрхатхно! — снова сиплый, видно, отдышался.
— Ничего не знаю о долгах брата, спрашивайте с него самого! — рассердилась Ималда и бросила трубку, но не успела дойти до постели, как телефон зазвонил снова.
— Алло!
— Дхо свхидханхия! — на сей раз трубку повесил он.
До репетиции Таня не позвонила, может, не успела еще встретиться с теми людьми и отдать им черный мешок. Ималде было обидно — могла бы хоть сообщить, как добралась до дома.
Рейнальди проводил репетицию раздраженно, сердито ругался по–французски и итальянски, чтобы никто не понял, и беспощадно гонял танцовщиц, хотя повода для этого не было.
Закончив репетицию, он собрал коллектив и сообщил об ожидаемых переменах. Конкретно Рейнальди не высказывался, но сложилось впечатление, что эти самые перемены ему навязали в тресте и поэтому у него такое скверное настроение.
Он заявил, что посетители недовольны программой в «Беатрисе» и справедливо недовольны: платят по четыре рубля за почти часовое представление, где скачут на костылях калеки! Как на костылях? Я, сказал, говорю образно. Репертуар «Беатрисы» нуждается в художественной инъекции — это опять образно говоря — посему с понедельника Ималда переходит работать туда. Перемены, конечно, скажутся на репертуаре «Ореанды», и чтобы это предотвратить, в «Ореанду» перейдет Мингавская — она уже дала согласие, — а в «Вершине» будет работать акробатическая пара из «Ореанды». Таким образом, как говорится, будут и волки сыты и овцы целы! До свидания! С глубоким уважением, ваш Рейнальди.