Страница 128 из 143
Алексиса уже увели, в квартире остался только Эгон и еще один оперативный работник.
— Пусто, — доложил усатый, закрыв за собой дверь. — Уже уехали?
— У нас сегодня всего одна машина. Сейчас вернутся.
— Дожили… Скоро на место происшествия будем ездить на трамвае…
Ималда села на стул — притихшая и покорная.
— Есть еще адреса?
— Это нам по пути, — уклончиво ответил Эгон.
— Ей–богу, от меня скоро жена сбежит! Что–то уж слишком…
Внизу подъехала машина. В ночной тишине это было слышно особенно отчетливо. Хлопнула дверца.
Усатый подошел к окну и посмотрел вниз.
— До свидания, — попрощался он с Ималдой.
— До свидания, — ответила она, продолжая сидеть.
— До свидания, до свидания… — монотонно повторяла она и после того, как машина уехала.
Около пяти утра обитатели дома проснулись от продолжительного и ужасного крика. Спросонья не могли разобрать, в какой именно квартире случилось несчастье. Одно было ясно — кричала женщина. Жильцам верхних этажей казалось, что крик доносился снизу, жильцам нижних — что сверху. В окнах то тут, то там вспыхивал свет, видно, люди одевались, спеша на помощь. Крик, начавшийся громко, постепенно стихал и наконец превратился в какое–то завывание, потом опять наступила тишина.
Потревоженные жильцы дома снова погрузились в сон.
«Крысы большия мастерицы на всякия гимнастическая штуки. Бегают ловко и проворно, лазают превосходно и даже по довольно гладким стенам, мастерски плавают, способны на большие прыжки и даже недурно роют землю, хотя не любят такого занятия. Пасюк, по–видимому, ловче своего собрата, по крайней мере, плавает несравненно лучше и, кажется, лазает искуснее. Ныряет пасюк не хуже настоящаго воднаго животнаго. Движения его в воде так проворны, что он смело может пускаться на охоту даже за рыбами. Часто может показаться, что вода — естественная стихия пасюка. Испугавшись, он часто бросается в реку, пруд или канал и без отдыха переплывает большие пространства или бежит в течение нескольких минут по дну. Черная крыса пускается на такия подвиги только в случае крайней нужды, но и она умеет хорошо плавать.
Между органами чувств у них всего сильнее развиты слух и обоняние, особенно первый, но не дурно и зрение; что же касается до вкуса, то крысы, к сожалению, имеют слишком много случаев упражнять этот орган в кладовых человека, на самых вкусных кушаньях, и нужно отдать им справедливость: оне умеют выбирать лакомые куски. Распространяться об их умственных способностях после всего сказанного бесполезно: отказать им в уме невозможно, а тем более в расчетливости и лукавстве, с которыми оне умеют избегать всякаго рода опасностей.»
— А, это ты… — Голос Романа Романовича, как всегда был уравновешенный и спокойный, на сей раз, правда, более деловитый. Он отложил на край стола документы, которые просматривал, делая на них пометки — то восклицательный, то вопросительный знаки — встал, закрыл за Ималдой дверь и указал на стул: — Садись!
Несколько минут назад Леопольд догнал Ималду в коридоре — уже переодевшись, она направлялась в зал на репетицию — и приказал немедленно зайти в кабинет к Раусе: — Ступай, как стоишь, в своем наряде — не голая же! Рауса сказал, скоро уедет, а ему надо сообщить тебе что–то очень важное…
— Я закрою окно, чтобы ты не простудилась, — заботливо произнес Рауса.
— Благодарю вас, — пробормотала Ималда.
— А разве мы с тобой не на «ты»?
— Мне неловко так обращаться.
— А мне в свою очередь неловко говорить «вы», — Рауса сел за письменный стол. — Что нового?
— Ничего особенного… — неопределенно протянула Ималда.
— Во–первых, не терплю, когда мне врут, во–вторых, я не заслужил, чтобы именно ты мне врала. Звонил управляющий трестом товарищ, Шмиц… — Рауса сделал продолжительную паузу, словно для того, чтобы проверить выдержку Ималды. — У тебя есть брат?
— Да…
— Ну, рассказывай…
И тут Рауса заметил, насколько она беззащитна. И желанна, по–детски свежа. Ему еще никогда не принадлежала такая молоденькая девушка, даже когда был молодым: всегда мешали застенчивость и общественные обязанности. Тогда много говорили о моральном поведении, а словам с трибуны в те годы он свято верил. То ли такие девушки позже ему уже не нравились, то ли он их не замечал больше, а может, боялся получить от ворот поворот. Скорее всего бессознательно избегал, ибо принято считать, что молоденькими девушками мужчины начинают увлекаться, когда стареют — это их последняя капля из чаши эротических наслаждений. И к такому наверняка надо психологически подготовиться, чтобы понять: дожил! Любовницами Раусы были зрелые женщины, которые ясно представляли, чего хотят, правда, и они порой заговаривали о любви. Женщин он менял редко: он к ним привыкал и каждая новая связь была похожа на предыдущую — почти аналогичной как в смысле выбора места свидания, так и во всем остальном. Женщины Раусы были красивы и темпераментны, — тут ему везло как в беспроигрышной лотерее. Причиной разрыва никогда не являлись ни разногласия, ни пресыщенность сторон, а всего лишь внешние факторы — то перемена места жительства любовницы, то замужество, то рождение ребенка. Вакансию быстро занимала другая.
Черную накидку Ималда просто набросила на плечи и теперь застегиваться было просто глупо, да и выглядело бы это по–ханжески. Девушка ерзала на стуле, пытаясь прикрыть оголенные выше коленей ноги. Но как только она переставала придерживать углы накидки, они разъезжались в стороны, открывая гораздо больше, чем виднелось сначала.
Ималда нервничала и оттого выглядела еще более беззащитной.
— Брата арестовали несколько дней назад.
— За что?
— У него нашли какой–то порошок.
— Наркотик?
— Не знаю… — Ималда кусала губы.
Раусу в Ималде возбуждало все, даже то, что она неумело лгала. Складки накидки скрывали грудь девушки, но он вспомнил, что когда Ималда танцевала на эстраде, он приметил, какая у нее высокая грудь. А талия!.. Ну разве он не идиот, что спал с другими женщинами, хотя они и были красивы! Ведь с ними он ни разу не испытал чувства мужского превосходства. Некоторые, правда, притворялись, чтобы доставить ему удовольствие, но чаше инициативу мастерски удерживали в своих руках. А над этой девушкой он мог бы иметь полную власть! Головокружительную!
— Ты была дома и, надеюсь, видела, что нашли во время обыска?
— Только порошок.
— Тебя допрашивали?
— Вызывали к следователю. Он расспрашивал, с кем брат встречался и так далее. Но я и в самом деле ничего не знаю: последнее время Алексис не жил дома. Мне разрешили принести ему продукты и сигареты.
— А встретиться?
— Встречу, сказали, разрешат только после суда.
— Они сообщили о тебе в трест… Ты артистка и считаешься работником идеологического фронта. Наверно, в соответствии с какой–то идиотской инструкцией они обязаны сообщить… Шмиц должен реагировать. Я уговорил его пока подождать, но ведь нет гарантий… Правда, не верится, что из–за какого–то пустякового порошка разразится большой скандал… Обыщи квартиру, как следует, обыщи, вдруг еще что–то найдется, тогда вместе обмозгуем, как быть дальше. Вдруг снова заявятся с обыском и что–то найдут? Тебя будут подозревать… Как фамилия следователя, к которому тебя вызывали?
— Иванец.
— Постараюсь уладить.
Если бы Роман Романович не расспрашивал про следователя и не записал бы на календаре его фамилию, Ималда, может, и проговорилась бы: «Я уже нашла!» На другой день после ареста Алексиса, под вечер, она пришла в себя настолько, что могла логически мыслить. Прежде всего ради брата надо уничтожить те запасы наркотика, которые он спрятал. Если он вообще что–то спрятал — а милиционеры были в том уверены — значит, искать надо в другом сарайчике. Там, если отогнуть край фанерной обшивки, в кирпичной кладке откроется углубление с толстой чугунной трубой канализации, вокруг которой много места. В школьные годы Алексис прятал там то, что не хотел показывать дома, а также дневник с замечаниями или двойками — в первый День ему задали бы трепку, но когда удавалось протянуть с неделю или исправить двойку на четверку или пятерку, то все заканчивалось едкими нотациями матери об учебе вообще. Кроме того, не спрятать дневник просто грех в том случае, когда, например, в субботу класс выезжает на экскурсию, а в четверг по «контроше» ты схватил «банан» или того хуже — «кол» за подсказку. После такого разве отпустят на экскурсию в Сигулду, Берзциемс или Кюрмрагс? Ни за что не отпустят, и используют запрет как воспитательную меру, хотя знают, что поход — величайшее удовольствие для мальчишки.