Страница 100 из 143
«Человек, который ждет визу, не станет водиться со спекулянтами и перекупщиками валюты, а честно трудится, тем и доказывает, кто он! И если об Алексисе кое–что известно нам с тобой, то не думай, что об этом не знают те, кто выдает визы. Скорее от него отделаешься — тебе же лучше будет!»
Подруге было легко говорить: муж под боком, да и самой не свойственно чувство гордого одиночества, которое она рекомендовала Тане.
Немного поколебавшись, Таня написала тому, кого не интересовали приключения. Она не очень–то рассчитывала на ответ и немного удивилась, когда его получила.
Мужчина предложил ей свидание.
Переговоры заинтересованных сторон состоялись в молочном кафе. Они сидели на террасе над каналом, ели мороженое с клубничным вареньем и смотрели, как по затененной высокими деревьями воде канала скользят дикие утки и лебеди, кружатся на ветру прошлогодние коричневые листья.
«Вы очень симпатичная», — начал мужчина. Он был прилично, хотя и просто одет, и Таня про себя отметила, что в его одежде нет ничего фирменного. Довольно неуклюж, лицо круглое, улыбчивое, руки загрубели от физической работы, на коротких пальцах коротко подстрижены ногти.
Таня рассказала ему, кем работает, где училась, он, в свою очередь, поведал о себе: электрик высшей квалификации, разведен, платит алименты.
Таня чувствовала, что понравилась мужчине.
«Почему вы развелись?» — спросила она.
Он помрачнел.
«Наверно, мы слишком рано поженились… Да и жена работала в таком месте, где много мужчин… Я не сразу сообразил, что ей оттуда следовало бы уйти, не настоял на этом… Уже несколько лет, как она замужем за другим.»
«А дети?»
«Это уже не мои дети. Я для них — всего лишь ежемесячный денежный перевод по почте в размере тридцати процентов от зарплаты.»
«И долго еще платить?»
«Еще долго. Я вас понимаю. Долго, но вы об этом не тревожьтесь. Жизнь научила меня приспосабливаться — на своем огородике я выращиваю дички роз и потом продаю их тем, кто делает прививку. Сделка наша вполне законная, при хорошем уходе дички приносят мне в год около двух тысяч дохода. Кроме того, я специалист по электропроводке — имею неплохую репутацию среди тех, кто строит собственные дома. Могу по вечерам подрабатывать и этим».
Мужчина просил лишь об одном: не торопить события, постепенно узнать друг друга. При расставании договорились встречаться по воскресеньям под вечер, когда у него больше свободного времени.
Появление у Тани ухажера внесло в комнату чертежниц новые настроения, которые никак не способствовали выполнению плана: план в конструкторском бюро перестал быть главным, теперь гораздо важнее было выдать Таню замуж. Небольшой, закаленный в супружеских штормах коллектив взялся за дело с большим энтузиазмом, а самой Тане при этом отводилась роль послушной статистки.
Мнения разделились, возникали горячие споры.
«Ни в коем случае не затягивай — тогда ничего не выйдет! Надо хватать, а то перезреет! Я дам ключи от дачи, а вы поедете как бы проверить, не влез ли кто… и…»
«Как только добьется постели — пиши пропало! Я их знаю!»
«Вот именно… Ты со своим стариком все начала в первую брачную ночь, только вот на крестины мы ходили уже через четыре месяца… Все равно этого не миновать, а выходить за мужчину, не зная, каков он, — глупо.»
«Если он предлагает встречаться всего раз в неделю, значит у него есть и другие кандидатуры! Не одна же ты ему писала!»
Информация, поступавшая после очередного свидания, обрабатывалась быстро, словно в электронно–вычислительной машине. Дальнейший план действий выкристаллизовался из нескольких вариантов.
«Пригласи его домой на блины! Пусть познакомится с родителями! Посмотрим, как отреагирует!»
С психологической точки зрения мужчину оценили удивительно точно: осторожен потому, что уже раз обжегся, а обжигаться снова у него просто нет времени: «цейтнот!» Любит детей и хочет их, но боится, что снова останется с исполнительным листом на руках.
Вечер с блинами прошел без открытий и сюрпризов.
«Не скажу, что он мне очень понравился, — говорил потом отец матери, — но видно, что не пьяница. И работящий. Семья будет прочной. Во всяком случае этот мне нравится больше, чем Алексис. Тот лишь умно говорит, а сам ни работать, ни заработать не умеет!»
«Пусть поступает, как хочет», — отвечала мать.
«С Алексисом ничего не выйдет! Попомни мои слова!»
В следующее воскресенье Тане было сделано официальное предложение. И хотя она ждала его, предложение все же озадачило. Сначала ей было очень приятно, потом это чувство сменилось желанием тотчас же увидеться с Алексисом и все ему рассказать. Теперь, когда мужчина был почти уже в руках, Таня решила, наконец, спросить себя: «А хочу ли я его?» и вынуждена была признать: «Нет, не хочу!» Теперь ей стало ясно, что он был нужен как инструмент, при помощи которого можно заставить Алексиса решиться поскорее — без лопаты не выроешь горшок с золотом. Все добродетели нового знакомого ничего не стоили в сравнении с ветреностью и легкомыслием Алексиса. На работе женщины подвели итоги как на бухгалтерских счетах. Да, все верно! Столько–то плюсов, столько–то минусов: Алексис безусловно проигрывает, Алексис должен отойти в сторону! Однако когда они сами выходили замуж, не считали ни плюсов, ни минусов. Они любили. Но забыли об этом. Логика любви в отсутствии логики. Сравнивая того, другого, с Алексисом, Таня теперь приписывала Алексису замечательные качества, которых раньше в нем или не видела, или недооценивала. Он стройнее, он представительнее, он лучше одевается, он… Перечислять эти качества она могла бы до бесконечности… Да, Алексис ведь еще побывал в Турции! В самой Турции!
На деле же все было проще: она хотела Алексиса, а тот, другой, был ей безразличен.
Тот другой был рядышком, под рукой, а Алексис недосягаем. Поэтому она и желала его еще сильнее.
Она обманывала себя, убеждая, что хочет тихой семейной жизни с детьми в колыбельках и цветочными клумбами во дворе. Такая жизнь казалась ей каким–то особенным благом, она словно овеяна романтикой прошлого века. Таня могла ею даже восхищаться, но не могла и не хотела жить. Теперь вдруг выяснилось, что ей гораздо нужнее вечерняя сутолока кафе, монотонно–ритмичная музыка, достигающая порой такой громкости, что кажется вот–вот лопнут барабанные перепонки, бесконечные кофепития и курение сигарет до одури. И, конечно, чтобы был рядом Алексис, который нет–нет да шепнет на ухо какую–нибудь приятную сердцу глупость.
Почему же Алексис избегает ее? Недостатков ни в своей внешности, ни в характере она не усматривала. Таня старалась быть с Алексисом податливой, баловала его, выполняя любые его желания, да и сам Алексис сказал как–то, что лучше ее никого не встретит. Таня с ожесточением искала виновника своей беды. Другая женщина? Она выспрашивала знакомых, пыталась выследить Алексиса. Безуспешно. Будучи по натуре импульсивной, не одну ночь провыла, кусая подушку. Ее гордость была уязвлена, и Таня хотела понять, почему Алексис не хочет на ней жениться, ведь во всем другом они ладили, было полное взаимопонимание.
И однажды решила: я ведь русская! А его сестра, эта пигалица, потому и настраивает против меня!
Чем только не забивает себе голову женщина, которой кажется, что у нее отнимают любимого мужчину! Но голое поле даже травой не зарастет без семени.
Отец Тани был человеком культурным — вместе с Диккенсом он побывал во всех лондонских трущобах, вместе с Бальзаком влюблялся в парижских салонах, под предводительством Толстого сражался с войсками Наполеона и, закованный в кандалы, вместе с Достоевским шел по этапу в Сибирь. По долгу армейской службы отцу Тани довелось жить среди разных народов, и везде ему доводилось испить из их чистых родников. Поэтому он пришел к твердому убеждению, что шовинизм может взрасти лишь на навозной куче псевдокультуры. Дочь он наставлял: «С национализмом точно так же, как и с другими пороками: прежде, чем кого–нибудь упрекнуть в нем, взгляни на себя. Кроме того, чужой национализм — это костер, у которого разным толстякам удобно обогревать свои жирные бока; вытаращив глаза, они старательно раздувают его, лишь бы не затух ни один уголек».