Страница 41 из 50
Он пишет, что они поймали неводом в одну тоню более 9 пуд; но мы не были так счастливы. В последний день нашего стояния ветер, дуя с моря крепко, к вечеру утих, и я поехал на берег. Жители нам изъяснили, что у берегов много рыбы; мы несколько раз завозили невод, но поймали только двух небольших круглых раков и две рыбы.
Раковины по берегам острова Таны очень редки: жители получают их с других островов, что они нам изъяснили знаками; то же и Форстер замечает.
Вообще можно сказать, что в иные месяцы остров Тана есть дурное место для пристанища мореплавателям: плодов и растений в сие время бывает здесь мало, а свиней и кур жители ни за что променивать не хотели, в чем на них и Форстер жалуется. Вот что он говорит: «Мы видели, что один из жителей рубил ветви своим топором, у которого вместо железа служила раковина; мы стали ему помогать и нашим топором в несколько минут нарубили гораздо более, нежели сколько он мог в целый день нарубить. Жители, проходившие часто мимо нас, с удивлением смотрели на действие сего орудия, видели, сколько оно полезно, и; некоторые из них изъявили желание иметь топор, предлагая за него свои луки и стрелы. Мы думали воспользоваться сим обстоятельством и предложили жителям променять нам по одной свинье за каждый топор; но они не внимали нашему предложению и не продали нам ни одной свиньи во время стояния нашего у острова».
Они также и наши топоры видели всякий день в работе и удивлялись чрезвычайной их пользе, но, кроме оружия и плодов, ничего не хотели за них дать, то есть ни свиней, ни птиц.
Форстер думал, что жители со временем постигнут пользу, какую они могут получить от железных вещей в своих работах. Вот как он изъясняется по этому поводу.
«Европейские вещи были не в уважении; но как мы оставили на острове большое число гвоздей и несколько топоров, то прочность и крепость металла скоро научит их уважать сии вещи, и вероятно, что следующий корабль, которому случится пристать к сему острову, найдет жителей более склонными променивать съестные припасы за железные вещи».
Но как ошибся Форстер! «Диана» была тот самый корабль, который посетил остров после Кука; но мы у жителей не нашли никаких остатков европейских вещей: ни гвоздя, ни куска железа; и только что ужас, который они показывали, глядя на наши пушки, свидетельствовал о знакомстве их с европейцами. Они удивлялись нашим железным орудиям и желали выменять их, но только за безделицы, а не за свиней и кур — лучшую и самую нужнейшую для мореплавателей пищу, какой только сии острова могут их снабдить.
Другое неудобство, которому мореплаватели, к сему острову пристающие, подвергаются, происходит от недостатка хорошей пресной воды, ибо должны, будучи в жарком, несносном климате, брать стоячую воду из тинистых озер {*45}, которая у нас через малое число дней начала несносно пахнуть, так что оставшуюся у нас с мыса Доброй Надежды воду, бывшую уже около трех месяцев в бочках, предпочитали мы сей новой воде.
Растения разного рода, кажется, составляют главную пищу жителей. Некоторые из них, как то: хлебный плод и корень ям, они пекут. Несколько раз выменивали мы у них сии растения печеные и нашли их очень вкусными. Они делают еще род пирога из бананов, карабийской капусты, кокосовых орехов и еще какого–то растения. Мы имели три или четыре таких пирога: они очень вкусны; но, не зная, как их делают, я не мог никогда более двух или трех кусков проглотить без отвращения. Воображение мое мне представляло, что в приготовлении оных нужны те же средства, как и в делании крепкого напитка из корня кавы {*46}. Пироги сии и Форстеру понравились; он их называет пудингами, и, выменяв такой пудинг у женщины, хвалил танских женщин в поваренном искусстве, полагая, что они их пекут; но я не могу наверное сказать, мужчины или женщины стряпают такие пироги.
Свиней и кур, надобно думать, употребляют в пищу только одни их старшины и люди зажиточные. К сему заключению подает повод думать то, что они ими весьма дорожили. Диких же птиц они все едят; это они нам изъясняли знаками и показывали стрелы, которыми их бьют. У них как для птиц, так и для рыбы есть особенного рода стрелы. Жители Таны любят рыбу, они оную ловят сетьми и бьют стрелами. Форстер пишет, что когда англичане ловили рыбу неводами, то жители беспрестанно просили у них рыбы и показывали знаками, что сей способ ловления им известен; а я и сеть у них видел, только очень небольшую, которую и выменял. Они также едят мякоть из раковин, которую и ко мне раза два приносили.
В делании разных нужных им вещей жители острова Таны далеко отстали от жителей островов Общества, Дружеских, Маркиза Мендозы, Сандвичевых{185} и некоторых других. Самые необходимые для них вещи суть их кану, или лодки, которые выделаны очень неискусно. Длинное дерево, грубо внутри выдолбленное, составляет основание кану, к которому с обеих сторон привязаны по одной или по две доски веревками, свитыми из волокон кокосов; веревки сии продеты в дыры, где были сучья. Весла у них очень неудобно сделаны и имеют дурную фигуру.
Форстер говорит, что паруса у них не что иное, как низкие треугольные рогожки, поднимающиеся острым углом вниз. Мы в сей гавани не видали ни одной лодки с парусами, а видели две, которые пристали к берегу севернее гавани. Нам казалось, что они пришли с острова Эмира или Эрроманго; паруса на них были сделаны точно так, как Форстер описывает.
Самая лучшая их работа состоит в выделывании дубинок, которые хотя сделаны из чрезвычайно крепкого дерева, но обработаны очень хорошо, а особливо, когда возьмем в рассуждение, что вместо всех инструментов употребляют они одни лишь раковины.
Они делают род музыкального инструмента, состоящего из 4, 6 или 8 дудочек {*47}, которые связаны рядом по порядку их величины; в эти дудки они дуют, передвигая их подле губ, чем и производится нескладный свист.
Другие искусственные их произведения состоят в черепаховых кольцах, в рогожных кошелях или сумках и в некоторых других грубо сделанных безделицах.
О жителях других островов, соседственных Тане, Форстер говорит следующее: «Они (жители Таны) сказали нам, что сей человек был уроженец острова Эрроманго; казалось, что танцы говорили с ним на его собственном языке и что он не знал их языка; мы не заметили слишком примечательной черты в его лице, которая отличала бы его от жителей Таны; а одежда его, или, лучше сказать, украшения, были такие же, какие они употребляли; волосы он имел курчавые и короткие, а потому они и не были разделены на малые хвостики. Он был веселого, живого нрава и, казалось, был более склонным к забавам, нежели жители Таны».
Об острове Эмире Форстер говорит, что они точно не могли узнать, обитаем он или нет. Но мы узнали, что он обитаем, ибо на Тане видели жителя с него. Нам также удалось видеть одного жителя с острова Анаттома; и если бы танские жители нам об них не сказали, то мы не могли бы их отличить ни по чертам лица, ни по нарядам — так они сходны между собой, в языке же разности нам приметить было невозможно. Жители Таны обходились с ними весьма ласково, и казалось, что они приехали сюда за каким–нибудь делом, потому что нами, повидимому, они весьма мало занимались и смотрели на нас без приметного удивления.
Глава четвертая. На пути от острова Таны до Камчатки
В предыдущей главе было упомянуто, что мы взяли пункт нашего отшествия, 31 июля в 11 часов утра, от острова Эмира, имея юго–западную его оконечность на OtN в 6 милях глазомерного расстояния. Правили мы к N, стараясь сколько возможно для сокращения пути держаться ближе меридиана Петропавловской гавани. Путь сей на всех картах усеян островами, открытыми большей частью мореплавателями XVII века, не имевшими способов верно определять географическое положение мест, а особливо по долготе, в коей разность с истинной иногда простирается до многих градусов. И хотя в существовании островов, лежащих на картах по нашему пути, сомневаться было невозможно, но на точность их положения никак понадеяться нельзя было. А потому плавание наше теперь подвержено было большим опасностям и требовало необыкновенной осторожности. К несчастью же нашему, обстоятельства требовали, чтоб мы нынешней осенью пришли в Камчатку; для сего и по ночам принуждены были нести много парусов; одно упование на бога и надежда на расторопность и искусство экипажа заставляли меня в столь опасном море, в самые темные ночи иметь такой большой ход. Но в необыкновенных обстоятельствах часто бывает нужен риск, без коего иногда наилучшим образом принятые меры не удаются.