Страница 25 из 26
Доктрина японской пехоты предполагала инициативные командные качества, позволяющие командирам быстро адаптироваться к изменяющимся условиям на поле боя. И все же, после неудачи июльских наступлений 23‑й дивизии, командование, по крайней мере, на уровне дивизии и армии, приняло решение перейти к обороне в фактически позиционной войне, что полностью противоречило доктрине японской армии. Японцам пришлось вести войну на условиях противника. Таким образом, японская армия обнаружила не только отсутствие эффективных материальных контрмер против советского превосходства в артиллерии, бронетехнике и ВВС, но и не проявила достаточной гибкости.
В июле наступления японской армии против советских войск свидетельствовали о сильной психологической основе японского морального духа, не поколебавшегося в трудной и ожесточенной борьбе. Но материальная основа японской армии не соответствовала требованиям современной войны. Доктрина могла помочь в достижении успеха лишь до тех пор, пока японских танков и артиллерийских орудий не оказалось слишком мало, чтобы решительно повлиять на исход боя. Из–за этого японские пехотинцы, вооруженные лишь бутылками с бензином, были вынуждены противостоять атакам советских танков и пехоты, поддерживаемых многочисленной артиллерией. Это означало, что при наступлении японцы не смогут достигнуть своей цели, которой являлось поражение вражеской пехоты.
Стереотипные представления о противнике также отрицательно влияли на проведение операций японской армии. Японские командующие не могли поверить, что Советы способны сосредоточить столько живой силы и техники так далеко от железной дороги. Кроме того, японцы отвергали мысль, что противник может сам адаптироваться к японской тактике. На уровне дивизии это означало, что японские командиры были ошеломлены, когда их беспрецедентно мощная (для японской армии) артиллерийская подготовка перед наступлением 23 июля вызвала еще более сильный контрбатарейный огонь советской артиллерии. На уровне батальона это значило, что японские солдаты каждый день несли потери от частых обстрелов советской артиллерии, потому что японская артиллерия была гораздо слабее в количественном отношении и не могла заставить замолчать советские пушки.
Кроме того, японцы просто недооценивали противника. Подполковник Адзума повел свой отряд в ловушку, потому что считал противника слабым. Сходным образом, солдаты 7‑я дивизии, выдвигавшейся к Номонгану, были уверены в легкой победе. Из–за столь предвзятого мнения поражение для японцев было еще более ошеломляющим. Советское же командование, по каким бы то ни было причинам, относилось к японской угрозе очень серьезно, и готово было задействовать все людские и материальные ресурсы, необходимые, чтобы нанести японцам поражение.
Когда японцы в августе перешли к обороне, они оказались вынуждены действовать в доктринальном вакууме. Доктрина японской армии предусматривала оборону позиции только в порядке подготовки к контратаке. Неудивительно, что сначала японские солдаты оборудовали ненадежные убежища, потому что считали, что скоро покинут эти позиции и снова перейдут в наступление. После того, как советская артиллерия разрушила эти убежища, японцы стали окапываться основательнее. Отход от доктрины также повлиял на действия разведки. Японская доктрина, основанная на маневре и внезапности, предполагала, что противник должен быть дезорганизован и лишь реагировать на действия японцев. Нельзя сказать, что японское командование на всех уровнях игнорировало поступающие данные разведки о готовящемся советском наступлении. Но японцы не смогли должным образом оценить эту информацию. Одна из причин этого в следующем: японцы были настолько заняты идеей контрнаступления, что упустили вероятность того, что крупномасштабное советское наступление может просто лишить их возможности контратаковать.
Одно заблуждение японцев вело к другому. Так как они считали советское командование негибким, его тактика представлялась слишком косной, чтобы преодолеть японскую оборону. Таким образом, любое советское наступление должно было закончиться неудачей, после чего японцы смогут контратаковать и разгромить противника. В реальности вышло так, что советские войска продемонстрировали способность адаптироваться, например, в способах защиты своих легких танков, тогда как японцы, напротив, проявили негибкость.
Но и тут не все столь однозначно. Многие советские подразделения, первоначально противостоявшие 2‑му батальону, были невысокого уровня подготовки. Советские 82‑я и 57‑я стрелковые дивизии являлись плохо обученными и поспешно сформированными территориальными соединениями. Их командование совершало много ошибок, а солдаты 603‑го полка 82‑й стрелковой дивизии поддались панике и побежали, в первый раз оказавшись под огнем. Советская тактика была однообразной, повторяющейся — например, безыскусные лобовые атаки и повторения попыток просачивания за позиции японцев, несмотря на неудачные результаты. Такие ошибки укрепляли стереотипное мнение японцев о советских солдатах, и, вероятно, внушили японцам ложное чувство уверенности. Однако сила Красной Армии была в комбинированных действиях разных видов вооруженных сил и родов войск и масштабных общевойсковых операциях, а не действиях отдельных подразделений.
Сильная сторона японской армии, напротив, была в действиях небольших подразделений, в которых и воплощались лучшие примеры японской доктрины. Ночные атаки на уровне взвода или роты, стремление атаковать противника в ближнем бою были отличительными признаками японского пехотинца. Такая тактика действительно была очень успешной в действиях против отдельных советских пехотных подразделений.
Инициатива и отвага были главными компонентами успеха ночных атак, что видно на примере 2‑го батальона 28‑го полка. Офицеры всегда с готовностью шли на риск ближнего боя, рассчитывая на внезапность и психологическое воздействие на противника, чтобы компенсировать его численное превосходство. В действиях 2‑го батальона у Номонгана более чем заметно выражены храбрость и упорство японского пехотинца. Но против советских танков и артиллерии эта храбрость и инициатива представляли лишь ограниченную ценность. Как бы ни были доблестны солдаты, как бы ни были компетентны их офицеры, они не могли преодолеть зону огня советской артиллерии, защищавшей советскую пехоту. Японский солдат просто не мог подойти достаточно близко к противнику, чтобы наилучшим образом использовать свою храбрость и наступательный порыв. Отделение японских пехотинцев могло атаковать советский пехотный взвод в штыковом бою с неплохими шансами на успех, но то же самое отделение было бы быстро уничтожено при попытке атаковать советские танки.
Аспект храбрости на поле боя также оказывал влияние на организационную структуру. Не было батальонного штаба для координации работы тылового обеспечения, разведки и работы с личным составом. Батальонные командиры и их адъютанты должны были выполнять все эти задачи самостоятельно. Но главной задачей японских офицеров было вдохновлять солдат на поле боя своим командованием. Командные качества были более важны, чем ведение дел батальона.
Эта система предъявляла суровые требования к способностям офицеров, увеличивая нагрузку на них до предела. Также эта система требовала чрезвычайной храбрости и инициативы от младших офицеров. Несомненно, во 2‑м батальоне были такие офицеры, но даже их доблесть была бессильна против советских танков. Более того, цена такой отчаянной храбрости оказалась чрезмерно высока.
Цена доблести
Потери 2‑го батальона 28‑го полка достигали 86 % личного состава — это заметно выше, чем даже ошеломляющая цифра в 73 % общих потерь японцев. И все же батальон не развалился, сохранившись как единое подразделение. Важно отметить, что в доктрине японской армии командные качества, подобные тем, что проявил майор Кадзикава[153], являлись нормой, а не исключением. Даже если бы Кадзикава был убит или выведен из строя, выжившие младшие офицеры или даже сержанты не позволили бы батальону рассыпаться и, вероятно, проявили бы даже лучшие командные качества[154]. Это спорный вопрос, но стоит отметить, что, например, в 71‑м пехотном полку за время боевых действий сменилось четыре командира, и это соответствующим образом сказалось на эффективности действий полка[155]. Доктрина предполагала, что все офицеры способны командовать одинаково хорошо, но боевой опыт ясно показал, что одни обладают лучшими командными качествами, чем другие.
153
Кадзикава умер от болезни в полевом госпитале в Северной Маньчжурии 1 февраля 1941 г.
154
Из переписки с господином Аримой Сэйити и дискуссий с полковником Мацумурой Цутому, японским офицером связи при Командно–штабном колледже сухопутных войск США.
155
Полковник Окамото Токудзо был ранен в бою и позже убит в госпитале своим коллегой и одноклассником по военному училищу, который считал Окамото ответственным за поражение 71‑го полка. Принявший командование после него полковник Накано Эйдзо также был ранен. Полковник Морита Тецудзи был убит в бою, как и подполковник Адзума Судзи, во время августовского наступления советских войск. В SC потеря командира считается оказывающей наиболее пагубное влияние на слаженность и моральный дух подразделения.