Страница 9 из 22
Кузька торжественно вытащил из–за пазухи старый дырявый башмак.
— Вот он, хулиган! Сейчас все тебе расскажу.
И пока он будет рассказывать Евгешке, я расскажу вам, как пионерская делегация ходила к председателю колхоза и что из этого вышло. Но перед этим небольшое лирическое вступление. Если кто не любит лирики, может пропустить это место и читать строк на двадцать ниже.
Председатель колхоза Иосиф Максимович Макота стоял посреди поля. А вокруг волновался пшеничный океан. И не было в том океане ни синих васильков, ни осота, потому что, не бывает этой пакости в пшенице после прополки. С поля видно, как блестит внизу синим лезвием Днепр, а по Днепру пестрят лиловые леса и желтые песчаные косы. И не пели над хлебами звонкоголосые жаворонки, потому что они поют ранней весной. Но зато стрелами носились ласточки и вообще было прекрасно, даже без жаворонков.
Прекраснейший был хлеб. Пшеницы стояли густые, стояли высокой зеленой стеной. И когда сорвал Иосиф Макота полный колосок и положил себе на ладонь, он убедился, что дней через пятнадцать непременно начнется жатва, а если солнце будет ежедневно так припекать, то даже раньше.
Макота быстро вскочил на коня и погнал в колхоз, потому что две жатки до сих пор стояли неисправные.
На этом кончается лирика, потому что, прибежав с поля, Иосиф Макота остановился у кузницы и крикнул:
— Быстрее, ребята, быстрее, быстрее! До жатвы надо успеть, надо проверить! Ремонт, ребята, ремонт!
И он сам начал щупать в жатке каждый винтик, а жатки стояли, подняв вверх грабли, как раковые клешни. И кузнецы сильнее ударили молотом, и мех запыхтел чаще. И Василий, пионервожатый, лег на спину возле жатки и принялся стучать зубилом, что–то ремонтируя.
Именно в эту минуту перед Иосифом Максимовичем появились делегаты.
— Ну как, ребята? Растем! — крикнул из–под брюха жатки пионервожатый.
— Растем! Растем! — ответил хор звонких детских голосов.
— Ну, красота. Но яблок сегодня у меня нет. Не тряс яблони. Некогда…
— Кто растет? Какие яблоки? — быстро повернулся к детям председатель колхоза.
— Это мы растем, Иосиф Максимович, — ответила Олеся. — И нам надо построить водную вышку. Дайте нам древесины, мы хотим прыга…
— Какая вышка? Какая древесина? Пионеры хорошие, жатва скоро… Жатва! Понимаете?
— Иосиф Максимович, — отозвался пионервожатый. — Дайте им древесины. Обязательно дайте. Жатва жатвой, а вышка тоже нужна для детей. Физкультура. Понимаете? Они хотят прыгать в воду. Верно, ребята?
— Василий, голубчик, — ударил руками о полы председатель колхоза, — и ты как маленький? Разве нельзя прыгать через веревочку, через обруч, через колоду?
— Нам надо, чтобы было высоко, Иосиф Максимович! — ввернул словечко Пронька.
— Высоко? Чтобы убиться? А? Вам хочется высоко? Ну и прыгайте! Разве нельзя прыгать с забора, с дуба, с шелковицы, с вишни, с риги, с ивы, с хаты–лаборатории, с школы, с кручи! Пионеры мои хорошие, после жатвы я вам три вышки поставлю — на Днепре, на пруду, на море!
Тут все услышали невероятный топот. Кузьке показалось, что это бежит стадо слонов, пробираясь сквозь джунгли. Топот приблизился, и все услышали тяжелое дыхание. Это был толстый зоотехник Иван Иванович. Он схватил председателя колхоза за рукав и крикнул:
— Иосиф Максимович! Небывалый приплод! Шестнадцать поросят! Пойдемте!
— От какой?
— Матильда! Матильда!..
Откуда–то сбоку вынырнула другая фигура. Это был худой и высокий птицевод Нил Нилович (его все в колхозе за глаза звали «Крокодил Крокодилович»).
Он схватил председателя колхоза за другой рукав:
— Иосиф Максимович! Инкубаторы вылупили пять тысяч цыплят! Не справлюсь! Дайте помощников!
Толстый и низенький зоотехник и высокий худой птицевод с силой потащили Иосифа Максимовича в разные стороны.
И тут звонко заржал рыжий конь с белой звездой на лбу, и с него на ходу соскочил на землю завхоз Дмитрий Гаврилович, ему уже не за что было ухватиться — в оба рукава председателя колхоза крепко вцепились птицевод и зоотехник, и поэтому завхоз только крикнул:
— Тракторы! Тракторы! Тракторы прибыли! Тракторы, Иосиф Максимович!
— Нам древесину! Вышку! Нам физкультуру! — хором воскликнули Олеся, Пронька и Павлик.
— Некогда сейчас, дорогие пионеры! Некогда! Шестнадцать поросят! Пять тысяч цыплят! Новые тракторы!
И Иосиф Максимович Макота быстро исчез вместе с завхозом, с толстым зоотехником и с худым птицеводом.
Пионерская делегация ушла от председателя колхоза далеко не в розовом настроении. Как все хорошо складывалось — вышка, водный спорт, водолазы, затопленные корабли, и вдруг — Иосиф Максимович не дает древесины! Иосиф Максимович так занят, что никак не может найти для пионеров свободной минуты! Правда, он обещал поставить аж три вышки, но когда это будет? Неужели разобьются все мечты?
И когда вот так Олеся, Павлик и Пронька сидели на перелазе и рассуждали, что же делать дальше, прибежал с рваным ботинком Кузька. Вы уже, наверное, заметили, что этот «следопыт» не приходит, а прибегает.
— Павлик! Пронька! Давайте ноги!
— А что случилось?
— Очень просто, этот ботинок я нашел в лесу. Его, наверное, потерял хулиган. Тот самый, что тебе, Олеся, нахулиганил. Кому придется по ноге, тот и хулиган!
И в одно мгновение ботинок оказался на ноге у Проньки. Методы разоблачения хулигана были у Кузьки решительные и энергичные.
— Нет, Пронька, не ты, — с сожалением констатировал следопыт. — Слишком большой на твою ногу…
На Павлика ботинок не налез, а примерять Олесе, вы же сами понимаете, нет никакого смысла. Кузька побежал от ребят тоже, конечно, в плохом настроении, но в нем еще была надежда: ведь в колхозе еще много–много ног, на которые можно примерять ботинок!
А теперь, дорогие мои читатели, идите тихонько вслед за мной, на цыпочках идите, ибо уже поздняя ночь и весь колхоз спит, и надо, чтобы никто нас не услышал, особенно Евгешка.
Открывайте окно и лезьте в дом. Подходите к кровати и положите себе палец на губы. Тише! Евгешка Зуб не спит. Слышите, как он ворочается с боку на бок и что–то шепчет в темноте? Может, его тревожит пионерская совесть, и он придет завтра к товарищам и честно расскажет, что приключилось с ним в лесу?
Нет, не это. Совсем не это. Евгешка составляет план мести. Вот почему он не спит. Вот почему вертится на кровати. Бывший товарищ и друг, Павлик Голубь, окончательно его предал. Променял Евгешку, безвозвратно променял на Олесю. Новый друг теперь у Павлика.
А из–за дальних ив выплывает луна, ночные сверчки стрекочут неумолчно на огороде, легкая дымка тумана стоит над Днепром. Слышно, как прошел пароход, ночь дышит, теплая ночь, настороженная. Предал Павлик, променял Евгешку. Ну, погоди же ты, держись, Павел, тебя ждет месть!
А на другом краю села не спит Олеся. Окно открыто, и пахнет ночная маттиола, пахнет росистый сад. Уже дважды ходила к Макоти пионерская делегация, просил пионервожатый, просила Олеся. И — понимаете — Иосиф Максимович ежедневно обещает помочь пионерам и каждый день забывает об этом. Понимаете — он так занят, он не может помнить о какой–то вышке!.. Разве здесь спорт на уме, когда жатва скоро? Когда у свиньи Матильды небывалый приплод? Когда инкубаторы вылупили пять тысяч цыплят?..
Не спит Олеся, а мысли, как синие звезды, несутся и несутся неизведанными пространствами. Вышка должна быть! Олеся уже знает, что надо делать. О, она чудесную вещь придумала! Хоть бы скорее утро! Надо немедленно увидеть Павлика, ему первому рассказать про свой план!
Бледнейте, звезды зеленые, прячься, луна ясная, беги, ночной туман! Просыпайся, петух галаган, кукарекай на весь свет, сообщи, что наступает рассвет!
РАЗДЕЛ СЕДЬМОЙ,
в котором самое главное событие — это письмо Павлу Петровичу Постышеву и то, что случилось, когда пионеры писали это письмо
И действительно, вскоре откликнулся галаган бабы Лизаветы (он же не поет, а кричит); услышав его, взошло солнце, ну и, конечно, выпило росу, прогнало туман, защебетали всякие там воробьи, аисты защелкали на крыше.