Страница 11 из 30
Артур появился в храме раньше всех и, обойдя его, обнаружил в притворе дверь в ризницу. В ризнице среди церковной утвари сыскались спички, восковые свечи и лампадное масло. В главной части храма, он выставил свечи на подсвечники, долил масла в лампады и зажёг огни. 'По крайней мере, в этой простой процедуре мы с ними схожи', - подумалось ему. Действительно, и буддийские службы предполагают масляные лампады, а лампадным маслом 'от православных' он и сам охотно пользовался: оно чистое, горит ровно, а стóит дёшево.
За спиной послышалось шевеление, шаркание ног, покашливание. Обернувшись, Артур увидел, что прочие участники семинара уже все в сборе (даже вон и Олег пришёл, хоть и стоял у входа, обособившись ото всех, с независимым видом). Шесть человек легко распределились по пустому храмовому пространству, но при этом как-то неуверенно переглядывались, переминались с ноги на ногу, будто - странно сказать! - будто для них стоять в храме на молитве было непривычным делом. Или это ему только показалось? Книжечку с молитвами, что характерно, в руке держал каждый, кроме разве что 'измученного еврея', который стоял к нему ближе всех и спокойно ожидал начала. К нему-то Артур и обратился:
- Брат Евгений, наверное, Вам нужно предоставить честь...
Тот помотал головой.
- Я даже не иеродьякон, простой монах, - ответил он. - Вам, отец дьякон, сам Бог велел.
Да, вот это угораздило попасть в переплёт! Делать нечего: назвался груздем... Инструктор медитации буддийского центра взошёл на клирос, раскрыл перед собой книжечку на нужной странице и тенором возгласил:
- Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа - Аминь!
Знакомство Артура с 'родной русской верой' ограничивалось фильмами да, пожалуй, 'Литургией Иоанна Златоуста' Рахманинова, которую он слышал пару раз в концертном исполнении. На службе в православном храме он был до того раза три в жизни. Тем не менее, имелся у молодого человека слух, не самый сильный, но достаточный голос, а прежде слуха и голоса - бесстрастие клирика перед лицом прихода. Читать вслух - дело совсем нехитрое: этому учат в первом классе средней школы. И петь вслух - затея тоже незамысловатая: этому обучают классе во втором. Но вот молиться вслух перед малознакомыми людьми - это требует некой умственной убеждённости в своём праве делать так. У Артура такая убеждённость была. У него, правда, не было ни малейшей убеждённости в своём моральном праве читать христианские молитвы. Не то чтобы он как буддист боялся оскверниться ими, не то чтобы произносить их было невозможно и невыносимо. Нет, всего лишь непривычно. Так любитель скрипичных концертов слушает оргáн: с удивлением и не без удовольствия. Но вот не огорчатся ли другие, узнав про его веру? Пожалуй, и огорчатся; пожалуй, и оскорблёнными себя почтут. Так, выходит, молчать про неё?
Прочие голоса тоже подтянулись за ним, и так вполне удовлетворительно где-то пропели, а где-то отчитали Вечернее правило, за ним - Акафист Ангелу-Хранителю. Этот акафист Артур добавил по своей инициативе: он разыскал в ризнице служебник. Едва закончив, 'семинаристы' поспешили разойтись: все казались несколько смущёнными, что, однако, можно было приписать скромности и деликатности, тонкости душевного устройства, при котором сокровенное не выставляется напоказ, а ведь любая молитва это сокровенное напоказ неизбежно и выставляет, если только, конечно, не читается равнодушным, казённым языком. Не потому ли в православии, в отличие от буддизма, миряне в большинстве случаев на службе присутствуют безмолвно?
Поразмышлять было некогда: Гольденцвейг, единственный, кто остался, подошёл к Артуру, и у того сердце ушло в пятки: вот сейчас его раскроют! Вот сейчас ему, самозванцу, достанется на орехи!
Но монах сказал достаточно будничные слова:
- Стихаря Вы с собой, конечно, не взяли, да? Как-то в свитере и в джинсах нехорошо, отец дьякон, моё чувство благолепия не на месте... Хотите, здесь поищем?
- Благодарю, не нужно. Я бы не стал облачаться без благословения, - ответил Артур наугад, просто чтобы назвать любой повод, и, как оказалось, угадал. Честнóй брат покивал с серьёзным видом:
- Да, конечно, без иерея облачаться не положено, хотя кое-где и облачаются, и даже панихиду поют. Уважаю: Вы - последовательный человек, не бежите сломя голову за модернизмом! Знаете что, Артур? - он слегка улыбнулся. - Вы - из всех моих знакомых дьяконов-мирян, пожалуй, образцовый дьякон. Не с точки зрения безупречности службы - тут у Вас есть огрехи, - а с точки зрения картинки, которая при слове 'дьякон' должна появляться в уме обычного мирянина. Мои поздравления!
'Неужели?' - подумал буддист с грустью и удержался от того, чтобы открыться 'коллеге' прямо сейчас, на месте, только мыслью о том, что огорчит человека. Это, увы ему, обманщику, он ещё успеет сделать за оставшиеся шесть дней...
XII
Служебник Артур взял с собой в номер и, увидев, что остался в комнате один (Максим куда-то исчез), принялся в голос читать чин литургии:
'Глаголет диакон: Благослови, владыко! Иерей: Благословен Бог наш всегда, ныне, и присно, и во веки веков, аминь! Начинает глаголати диакон: Царю небесный, утешителю, душе истины...'
Признаться ли всем этим 'милым людям' в своём неправославии или нет, он ещё не решил, но если не решится так сделать, то в воскресенье ему нужно будет облачиться в стихарь и сослужить иерею утреню, да не по бумажке, которую сегодня он успешно спрятал на клиросе, на подставке для нот, а наизусть!
Читать славянский шрифт было утомительно, запоминать церковные слова оказалось ещё даже более непривычно, чем заучивать тибетские. Впрочем, память клирика, как и память актёра, растяжима. Первые две страницы пошли легко. Потóм всё же нагромождение слов дало о себе знать. Прикрыв глаза, Артур отложил молитвенник на журнальный столик между двумя креслами.
- Мне этого в жизнь не запомнить, - выдохнул он утомлённо.
Посидев ещё немного, он, не открывая глаз, снял с левого запястья чётки и принялся вполголоса начитывать мантру Сарасвати, покровительницы наук, моля о прибавлении памяти. Что-то неприметно изменилось в комнате к тому времени, когда он добрался до конца круга. Артур открыл глаза: перед ним стоял Максим и глядел на него во все глаза, приоткрыв рот. Артур встал, чувствуя, что краснеет.
- Кто ты, человече? - дал наконец Максим волю своему удивлению.
- Буддист...
- Я это понял: я, конечно, не великий спец в догматическом богословии, но могу отличить буддийскую молитву от христианской! Я имею в виду, как ты сюда попал, на православный семинар?
Вздохнув, Артур вновь уселся в кресло и, пригласив соседа сесть рядом, рассказал свою историю.
- ...Вот, собственно, и всё, - закончил он свой рассказ. - Что ты теперь будешь делать? Сдашь меня церковным властям?
- Каким властям? - не сразу сообразил Максим. - Девочкам-монашкам, что ли? - Он расхохотался. - Насмешил, чудило! Тоже мне, 'власти'! С какой стати мне тебя им сдавать? Какая мне в этом выгода?
- А что, разве всё измеряется одной выгодой? - спросил Артур серьёзно и с долей горечи. - Убеждения разве ничего не значат? Совесть твоя христианская не приказывает тебе этого сделать?
Максим посерьёзнел. Побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
- Совесть у меня скребёт совсем в другом месте, - признался он. - Хочешь знать, в каком?
- Не настаиваю на этом знании, но не протестую против него.
- Красиво говоришь, отец буддийский дьякон... В том, что я и сам - как тебе сказать? - я... я, скорее всего, не православный человек.
Пришёл черёд Артуру раскрыть рот от удивления.
- То есть не то что бы вовсе... - тут же поправился Максим. - Но не то, что называют 'воцерковлённый', это точно.
- И при этом - церковный староста?
- Да, вот так вышло. Эх, Артурка... - Максим вздохнул и сам принялся рассказывать свою историю, которую мы дословно воспроизводить не будем, а перескажем своими словами.