Страница 105 из 117
В последнее время стало модно все валить на несовершенство законодательства. Но самое большое противоречие современной российской экономической жизни в том, что хорошие, правильные, ориентированные на цивилизованный Запад, законы совершенно не имеют ничего общего с экономической жизнью страны. С нравами бизнес-сообщества. Законы рассчитаны на то, что в стране есть настоящий акционерный капитал и настоящая частная собственность. Но сплошь и рядом крупный российский частный собственник — всего лишь номинальный держатель активов. Бенефициар. Сама собственность, по понятиям, принадлежит клану, в который входит этот бенефициар в качестве управленца, «смотрящего». И в случае его смерти предприятие передается кланом другому «смотрящему», а не наследникам номинального держателя.
Простейший индикатор — доходы. В нормальной экономике доход акционера складывается из дивидендов распределенной по акциям чистой прибыли предприятия. У нас до сих пор практически никто дивидендов не платит, а прибыль извлекается из предприятия дербанкой оперативного дохода тем акционером, который сидит на финансовых потоках предприятия. Он, может быть, и рад был бы работать честно, но, во-первых, это ему же не выгодно — снижается маржа, во-вторых — не дадут. Нарушаются основы существования клановой экономики.
В нашей стране, когда любой чиновник давно усвоил, что взять взятку — тюрьма, а не взять — расстрел, бизнесмен тем более не может идти наперекор сложившейся системе.
Наезд на Ходорковского объяснялся многими причинами, кроме самой главной — он раскрыл, очевидно, из соображений обеспечения прав будущих наследников, реальных владельцев «Юкоса», а это уже было нарушением правил клановой игры.
Смена власти, будь-то на федеральном, региональном или муниципальном уровнях, обязательно сопровождается сменой экономических кланов: вытесняются связанные со тарой властью и приходят новые, опоздавшие при раздаче в 1990-е. И они тоже хотят свою долю бывшего общенародного социалистического пирога в свою частную капиталистическую собственность. Но выжить в современных условиях они могут, только если или сколотят свой клан или вольются в один из существующих. А у клана все общее — иначе самому клану не выжить. Давно сказано: «артелью и батьку легче бить».
Такая же борьба кланов была в «единой» КПСС, у советской экономической бюрократии при «общенародной» собственности. Один мощный лидер тащил за собой целый клан «своих людей», которые отчаянно бились с «чужими» за финансирование «своих» проектов, пусть вредных для государства (типа поворота сибирских рек), но «своих», и топили «чужие» проекты, пусть благие для страны, но «чужие». То же самое было и в Советской армии среди генералитета. Когда власть давала распоряжение собственностью — бились за власть. Теперь распоряжение собственностью дает властный ресурс — бьются за собственность, Менталитет правящего класса страны остался пока еще на уровне коммунистической цековской номенклатуры.
Обычно законодательство складывается как констатация уже существующего положения вещей. Но в периоды реформ законодательство повсеместно обгоняет жизнь, показывает «как надо». А исполнительная власть обязана бизнес держать в заданных законом рамках, тогда что-то получится.
В советское время тоже были очень неплохие законы и самая демократическая в мире конституция. Но исполнительная власть действовала не по законам, по инструкциям, разработанным в ЦК КПСС. Инструкция была главнее закона. И в отличие от закона она часто была секретной для народа. Сейчас практика та же самая, только центров выпуска инструкций стало намного больше. И чиновников расплодилось — немерено. И каждый из них желает оседлать хоть малый ручеек из финансовых потоков отечественного бизнеса. И поставить на нем мыт.
В этих условиях никто не видит гарантий сохранности собственности в обозримый период и эксплуатирует ее, пока сам у руля. Где уж тут о наследниках думать, чтобы дело ему передать. Собственные перспективы в тумане. Наследникам же загодя закупается недвижимость за границей, закладывают депозиты в западных банках, паркуются акции на офшоры, дается престижное образование в «сельских школах» Англии и США, чтобы связи нужные заводились смолоду. Селят родственников загодя «за бугром». Только в лондонском районе Челси сейчас проживает около 70 000 наших соотечественников, заселяющих его с 1994 г.
Но при этом никто не думает о том парадоксе, что западное законодательство за 20-й век испытало очень сильное влияние марксистской социал-демократии. Западное общество более полувека заботит не только честность путей накопления богатства, но и соблюдение принципа справедливости. Налоги на наследство взимаются с целью перераспределения доходов в обществе, уменьшения в нем концентрации богатства. Налогообложение наследства отличаются там от других налогов тем, что они не просто большие — запретительные. До 70–90 % с суммы оставленного наследства. И чем больше наследство, тем больше с него налог.
В тех же США депутаты-республиканцы стонут, что налог на наследство «похоронил американскую мечту». Наследники мелкого и среднего бизнеса не в силах этот налог выплатить, отказываются от отцовских фирм, уходят из бизнеса.
Плюс, конечно же, перманентно поднимаемый в западной печати вопрос о криминальном происхождении «русских денег». И чем больше этих денег скапливается в западных банках, тем больший соблазн объявить их «грязными» и секуляризировать. Европейские демократии только с виду мягкие — принятое решение выполняется быстро, четко и безжалостно. И все по закону.
Отечественный законодатель с принятием III части Гражданского кодекса РФ предусматривает два вида собственности на бизнес: 1) паи или акции; 2) имущественный комплекс.
С паями и акциями, при ювелирно отточенном мастерстве вывода активов с одного юридического лица на другое все ясно. До тех пор, пока государство не будет действительно охранять наследуемое имущество до вступления наследников в права собственности, ничего нового не предвидится даже на горизонте. Потому что важен не столько закон, сколько его четкое исполнение. Поэтому в США каждый районный судья получает заработную плату больше президента страны: $250 000 в год. И каждый визит судебного пристава к вам для вас платный.
У нас же постоянно изобретаются паллиативы. ГК в настоящее время предусматривает регистрацию предприятия как имущественного комплекса. Где можно даже расписать, какой станок, какому акционеру принадлежит. Это справедливо в условиях недооцененности активов российских предприятий, когда его имущество стоит в десятки раз больше, чем весь пакет акций. Наследуется же имущественный комплекс как любое другое имущество. Украсть такое наследство партнерам намного сложнее, чем вывести активы из-под наследуемых акций.
Второе приятное новшество — появление «приват-банкинга». Достигнув при еще жизни соглашения с банком, наследодатель предписывает в завещании исполнителю завещания заключить, после его смерти, с этим банком договор доверительного управления, пока наследники ждут обязательные шесть месяцев до вступления в права собственности.
Так что законные гарантии наследования появляются, и суды будут их учитывать. Но, как всегда у нас, в бочке меда есть ложка дегтя. Услуги «приват-банкинга» платные. Да и доверяете ли вы нашим банкам после 1998 г.? Допустят ли ваши партнеры этот банк к реальному управлению, или ему придется с ОМОНом «заходить» на предприятие? И будет ли исполнитель завещания скрупулезно честен в отношении наследников?
Сложно что-либо выстроить в стране, где доверие утрачено. Семьдесят лет коммунизма бесследно не проходят.
Западный бизнес вырастал веками, эволюционно-прогрессивно, из мелкой мастерской в крупный завод. Строился на протестантской этике честности, обязательности, культе партнерства, священности собственности и последней воли. Предприниматели были жадными, скупыми, эксплуататорами, но их сдерживали религиозные рамки, этика. То, что «договор дороже денег» — общественное мнение. То же было и в дореволюционной России, где подавляющее большинство купцов были протестантами-старообрядца-ми, у которых был культ «купеческого слова».