Страница 7 из 93
Публика с удовольствием посещала его представления, густо сдобренные солеными остротами и не очень разборчивыми шутками.
Популярность этого актера особенно возросла с тех пор, как обвиненный в колдовстве, арестованный и посаженный в тюрьму, он сумел вырваться на свободу. Тогда это было все равно что вернуться из преисподней. Удалось ему это, видимо, не без помощи знаменитого остроумия и находчивости, которые снискали кукольнику симпатии многих зрителей.
Гордостью театра Бриоша была ученая обезьяна Фаготэн — любимица публики, живая и притягательная реклама кукольного театра. В мушкетерской шляпе с развевающимся плюмажем, облаченная в пестрое тряпье, она обычно восседала на высоких подмостках и воинственно размахивала старинным заржавевшим мечом.
Ужимки ученой обезьяны привлекли внимание Сирано. Вместе с зеваками, толпившимися у театра Бриоша, он наблюдал за ее гримасами. Смеялся. До того момента, пока Фаготэн не стал, как это часто делают обезьяны, корчить рожи. И тут случайно наткнулся на свой обезьяний нос и начал энергично мять его, как бы стараясь оторвать.
Самолюбивый и мнительный Сирано усмотрел в этом умышленное оскорбление: намек на его уродство. Он считал, что обезьяну подбил на это ее хозяин, будто бы таивший против него злые умыслы.
Кровь ударила в голову Сирано. Не раздумывая, он выхватил шпагу и замахнулся на Фаготэна. И тут произошло то, о чем позже, потешаясь, долго рассказывали и писали.
Обезьяна, усмотрев в движении Сирано для себя угрозу и сообразив, что она тоже вооружена, гордо и воинственно взмахнула своим ржавым клинком. Сирано воспринял это движение, как откровенное желание вступить с ним в бой. Разъяренный, он сделал выпад и убил бедную обезьяну на месте.
Историю эту, довольно скандальную, обычно приводят в качестве примера того, до чего обидчив и болезненно самолюбив был Сирано де Бержерак.
Одни обсуждали этот случай с негодованием, другие смеялись. Сам же виновник отнесся к нему весьма серьезно. Значение, которое он придавал своей знаменитой «дуэли» с обезьяной, видно по его письменному свидетельству в связи с этим делом.
Небольшое сочинение под названием «Бой Сирано де Бержерака с обезьяной Бриоша на Новом мосту» подробно описывает, как и почему Сирано, в припадке ярости, проткнул шпагой обезьяну по имени Фаготэн.
Что касается кукольника, то он, потеряв обезьяну, погибшую от руки знаменитого дуэлянта, приобрел еще большую популярность. Зрители валом валили к нему в театрик.
Всех, кто бывал на Новом мосту, кто посещал это злачное место, метко окрестили «придворными бронзового коня», иначе говоря, — Генриха IV, бронзовая статуя которого возвышалась рядом с мостом. В ходу была даже поговорка: «Генрих IV со своим народом — на Новом мосту, Людовик XIII со своими придворными — на Королевской площади».
В отличие от «демократичного» Нового моста Королевская площадь и прилегавший к ней квартал Марэ были фешенебельными районами тогдашнего Парижа. Совсем недавно тут уныло тянулись огороды, а рядом был пустырь, на котором торговали лошадьми и происходили бесчисленные в ту эпоху дуэли. Теперь здесь жили кардинал Ришелье, писательница Севинье, драматург Корнель — и прилегающий к ней квартал Марэ— «остров смеха и забав» — стал излюбленным местом прогулок модников столицы. В их толпе, словно какой-нибудь щеголь-аристократ, гордо вышагивал и Сирано в шляпе с тройным султаном, в ботфортах с широченными раструбами, в туго накрахмаленном из брыжей воротнике. Небольшие усики по моде, волосы до плеч. «Плащ сзади поднялся, поддерживаем шпагой, как петушиный хвост, с небрежною отвагой» — таким рисует облик своего героя Э. Ростан. И надо сказать, что если драматург в чем-то и погрешил в своей пьесе против исторической правды, то только не в отношении внешнего вида Сирано.
В один прекрасный день кончились кутежи и попойки, похождения и авантюры. Сирано снова оказался в руках эскулапов, тех самых «клистирных трубок», про которых говорил, что лучше им не попадаться. Несколько месяцев пролежал он в лечебнице доктора Пигу. Вышел оттуда слабым, худым, почти начисто облысевшим. Вышел разбитым физически, душевно озлобленным, еще более колким, язвительным.
В кармане у него не осталось и гроша, нечем было даже рассчитаться с врачом. И тени кредиторов маячили у двери его дома. В эти черные дни Сирано перешел роковую черту, началась вторая, короткая половина его бытия.
Но как ни странно, именно своей болезни он обязан тем, что имя его не кануло в Лету, что оно сохранилось и живет в литературе по сей день. Болезнь, ставшая отныне неразлучной спутницей Сирано, заставила его переменить образ жизни. Все, что им создано, как писателем, — сочинения его составляют три тома — было написано в эти трудные годы борьбы с недугом.
Изредка его навещают друзья. Чаще других бывает преданный, бескорыстный Лебре — старый товарищ по коллежу и армии. Иногда заходит шумный и веселый Франсуа Тристан Л’Эрмит — давнишний его приятель по кутежам и карточной игре, хорошо известный всему Парижу поэт и драматург. Сирано восхищался талантом друга, его благородным сердцем и высоким умом. Позже он воздаст ему хвалу в своем романе, где назовет великим, единственным «истинно свободно мыслящим человеком».
С сочувствием относился к своему другу и Тристан. И, видя, какую физическую и нравственную боль доставляет тому болезнь, взялся ему помочь.
Во время скитаний Тристан познакомился в Англии с. учеными, пытливый ум которых, вопреки схоластике официальной науки, пытался проникнуть в тайны природы. Молва нарекла этих искателей знаний чернокнижниками, магами и алхимиками, о них ходило множество фантастических легенд. Но нередко в результате их опытов наука делала еще один шаг вперед.
Конечно, среди «магов» и «чародеев» попадалось немало и проходимцев, лжеученых, искавших легкой наживы, мечтавших овладеть тайной превращения неблагородных металлов в золото. Но не этих шарлатанов имел в виду Тристан, когда поведал Сирано о своих встречах в Англии. А тех, кто объединился в братство с целью преобразить государство и церковь, дать каждому благосостояние и богатство. Члены братства называют себя «розенкрейцерами». Он виделся с ними всюду, где бы ни был, — убеждал Тристан, — в Англии, Голландии и в Италии. Есть они и во Франции. Доказательство тому, таинственные листки, которые не раз замечал, наверное, и Сирано на стенах парижских домов. В них от имени «депутатов Коллегии Розы и Креста, видимо и невидимо пребывающих в этом городе», предлагалось вступить в братство, где «учат без книг и знаков языку, который может спасти людей от смертельного заблуждения…»
На вопрос о том, почему этих «невидимок» называют «розенкрейцерами», Тристан, не заметив иронии друга, заявил, что точно ему ответить трудно. Вроде был такой Кристиан Розенкрейц, который и основал это братство еще в XIV веке после того, как съездил на Восток, где от тамошних мудрецов перенял многие тайны. (Тристан не мог тогда знать, что мифического Розенкрейца придумал в начале XVII века немец Иоганн Андреэ, который и был по существу основателем этого тайного общества, в то время не отличавшегося еще ясно выраженным мистицизмом. Он же дал ему и название — по изображенным на его личной печати андреевскому кресту и четырем розам — символу тайны.)
Какова же все-таки цель этих розенкрейцеров, допытывался Сирано. Тристан пояснил: восстановить все науки, особенно медицину, тайным искусством добывать сокровища, которые короли и правители употребили бы на великие общественные реформы. Главная же их цель — помочь человечеству достичь совершенства. Сделать это они намеревались посредством философского камня, который, однако, еще предстояло добыть.
— Чем же эти твои рыцари Розы и Креста могут помочь мне? — улыбнулся Сирано.
— Как чем! Они владеют многими секретами исцеления. Да что там исцеления! Они умеют продлевать жизнь! — с азартом уверял Тристан. — Вспомни Скар-рона. Наши «клистирные трубки» так залечили этого весельчака-поэта, что теперь он совсем скрючился словно буква «Ζ». Нет, упаси боже, от наших лекарей. Разве сам ты не говорил, что «достаточно подумать об одном из них, как тебя начнет бить лихорадка»?