Страница 58 из 93
Когда же супруги согласно уговору переезжали на житье в пустыню, Джейн, как и все арабские женщины, прислуживала мужу, готовила ему еду, омывала руки, лицо и ноги, стояла и ждала, когда он ел. Светлые волосы перекрасила в черный цвет и заплетала их в косы.
Ей шел пятьдесят второй год, и многие продолжали восхищаться ею. И в семьдесят лет ее любви все еще домогались — одни потому, что она по-прежнему блистала красотой, другие из тщеславия и возможности похвастать своей связью со знаменитой леди пустыни. Однако Джейн была по-настоящему предана мужу, и никакие сплетни и наветы не могли разрушить их союз.
Уже при жизни Джейн появились ее жизнеописания, изрядно сдобренные выдумками. Одно из таких сочинений принадлежало перу Изабеллы Бертон, жены английского консула в Дамаске. В парижском журнале Джейн однажды прочла о себе некролог: «Знатная леди, — говорилось в нем, — злоупотреблявшая замужеством, недавно скончалась». Из следующего выпуска журнала «умершая» узнала, что своей близкой подруге Изабелле она поручила написать ее биографию «и час в день диктовала ей, рассказывая с одинаковой откровенностью и о плохом, и о хорошем».
Джейн Дигби эль-Мезраб прожила после этого еще восемь лет и умерла в 1881 году.
На кресте кладбища, где ее хоронили, можно было прочитать два слова: «Мадам Дигби».
Теперь вернемся к тому времени, когда леди Эллен-боро покинула Англию и вместе с князем Шварценбергом поселилась в Париже. Именно тогда, в доме баронессы де Терхейн, Бальзак увидел «смелую леди». Ее внешность, как, впрочем, и ее история, заинтересовали писателя. Они познакомились. В те дни Париж бурлил революцией, на улицах стреляли, а леди Элленборо и Бальзак вели в гостиной светские разговоры. «Какие руки и как стройна! Ее лицо нежнее лилии, а глаза сверкают, как алмазы! Но она слишком хорошо скачет верхом и, наверное, любит проявлять свою силу; я думаю, она настойчива и непреклонна; затем, мне кажется, она слишком дерзко пренебрегает приличиями; женщины, не признающие никаких законов, обычно подчиняются лишь своим капризам. Любя блистать и побеждать, они не обладают даром постоянства». В этом Бальзак скоро убедился сам.
Когда князь Шварценберг уехал в Вену, оставив Джейн, она нашла утешение в беседах со знаменитым писателем.
Не остался, видимо, равнодушным и Бальзак. Теперь и он мог убедиться, что его собеседница была остроумна и привлекательна, с изысканными манерами и особым блеском, ослеплявшим и покорявшим всех вокруг. В гостиных она властвовала, как королева, окруженная почитанием мужчин.
Бальзаку льстило появляться в обществе со знаменитой английской леди. Она отличалась экстравагантностью и страстью к приключениям, что тоже, по-видимому, импонировало писателю. «Ей хотелось перцу, — читаем у Бальзака, — остроты в сердечных утехах… таким дамам жизнь светских женщин с ее неизменной благопристойностью, строгостью правил и привычной размеренностью кажется бесцветной, однообразной, и они восхищаются всем романтическим и недоступным».
Впоследствии Бальзак скажет, что ему удалось угадать в леди Элленборо тип английской женщины, но в то же время она была единственной в своем роде, сверкающей убийственной красотой, полной особого магнетизма.
Встречаясь с леди Элленборо, беседуя с ней и наблюдая, Бальзак постигал характер этой прекрасной грешницы, отвергшей дорогу добродетели и вступившей на опасный путь куртизанки. В итоге его наблюдений леди Элленборо превратится на страницах романа «Лилия долины» в леди Дэдлей.
Покинув британские эмпиреи, отказавшись от состояния мужа, леди Дэдлей приезжает в Париж. Это воздушное существо, на первый взгляд женщина томная и хрупкая, с точеным лбом, увенчанным облаком золотистых волос, носит две непроницаемые личины, которые с невозмутимой легкостью снимает и надевает при необходимости. «Она так же легко открывает и запирает свое сердце, как крепкий английский замок». Когда ее никто не видит, она пылкая, как итальянка, на людях — сама невозмутимость. В ней смесь дерзости и достоинства, любви и холодности, она «ненасытна, как песчаная почва под дождем». В противоположность госпоже де Морсоф она дарит земные наслаждения, но не приносит счастья. И герой романа мечтает обрести обеих женщин в одной, как сам Бальзак надеялся, что Эвелина Ганская, его многолетняя привязанность, а впоследствии жена, соединит в себе чистоту одной и чувственность другой.
Современники Бальзака без труда узнавали в леди Дэдлей знаменитую леди Элленборо. Признавала это и она сама и в письмах к Бальзаку просила прислать ей роман, где была выведена в качестве одной из героинь.
В начале 1835 года, когда работа над «Лилией долины» была в самом разгаре, Бальзак устремился в поисках тихого оазиса в Вену. Здесь, вдали от парижской суеты и забот, он намеревался закончить роман, а кроме того, увидеться с Эвелиной Ганской, которая приехала сюда и ожидала его. Он «поклялся либо написать эту книгу в Вене, либо броситься в волны Дуная».
Но и здесь, в великосветской Вене, встретившей писателя с восторгом, у него почти не оставалось времени на работу: замучили приемы, званые обеды, вечера.
Среди тех, с кем виделся Бальзак в те дни, был и князь Феликс Шварценберг — он сопровождал писателя при осмотре поля Ваграмского сражения. А незадолго перед этим Бальзак вновь увидел леди Элленборо. По пути в Вену он встретился с ней в Мюнхене, где она тогда жила. Как всегда, Джейн предстала перед ним в окружении толпы обожателей. В письме к Эвелине Ганской, написанном некоторое время спустя, Бальзак признается: «За те два часа, которые я провел в парке с леди Элленборо, в то время, как этот глупец, князь Шенбург, ухаживал за нею, я полностью разгадал эту женщину».
… Современники знали о том, кто стал реальной моделью героини Бальзака. Слишком много было явных совпадений, и они не могли остаться незамеченными. Начиная с того, что муж бальзаковской героини являлся «одним из самых видных государственных деятелей Англии», которого она бросила, поселившись в Париже и кончая ее именем — Дэдлей. Так звали сына леди Элленборо. Герой романа Феликс, от лица которого ведется повествование, наследовал имя князя Феликса Шварценберга. Находили общее с прототипом и во внешнем облике леди Дэдлей, и в ее повышенной чувственности, страсти к авантюрам, галантным приключениям, и в том, что она, подобно своему прообразу, увлекалась верховой ездой, обожала арабских скакунов.
ГИБЕЛЬ ШХУНЫ «ЭССЕКС»
Маленький пакетбот, все дальше удаляясь от берега, отважно ринулся в открытое море. Свежий ветер крепчал, натянутые снасти звенели, и две высокие мачты выгибались, словно тростинки под ветром. Но пакетбот с отчаянным безрассудством летел вперед. С разбега зарываясь бушпритом в волну, он раскидывал носом быструю пену подобно фыркающему жеребенку.
Позади остался Нью-Бедфорд с его пестрой, разноязычной толпой, большую часть которой составляли искатели приключений, видавшие виды старые китобои и безусые новички, жаждавшие приобщиться к чести и славе китобойного промысла. Они мечтали выйти под парусами в море, избороздить все океаны, изведать тяготы и радости матросской службы, постичь романтику океана.
Когда-то и он, Герман Мелвилл, завербовался юнгой на корабль, уходивший в рейс. Правда, пошел он на это не ради романтики дальних дорог, а из-за хлеба насущного — это и побудило его тогда отправиться в плавание.
Когда пакетбот медленно скользнул вниз по реке Акушнет, мимо замерших без движения у причалов китобойных судов, на него нахлынули воспоминания.
Ему вспомнилось, как он стоял на палубе китобойца «Акушнет», молодой, полный сил и надежд. Впереди было загадочное море и неведомые земли. Потом был жестокий, своенравный капитан, бунт и бегство с корабля, жизнь среди дикарей. Домой, в Нью-Йорк, он вернулся бывалым моряком, пробыв в море в общей сложности десять лет. Три года спустя после возвращения рассказал о своих приключениях в романах «Тайпи» и «Ому». Затем появились новые его «морские романы», основанные в значительной мере на личных впечатлениях. Как заметил впоследствии один из исследователей его творчества, опыт морехода послужил ему стапелями для построения книг.