Отцеубийство

Мама. Мне, наверное, стоит завести себе любовника.

Девушка. Зачем?

Мама. Чтоб отомстить. Сравнять счет. Вернуть равновесие в отношения с мужем. Он никогда этого не перенесет, как ты считаешь?

Девушка. Не знаю. Скорее всего, действительно, нет.

Мама. Даже не знаю, как сказать… Я ведь его очень люблю. (Пауза). Я знаю, что он не перенесет этого. Во всяком случае, мне так кажется. Или мне кажется, что я знаю, потому что я знаю, чего хочу. Скорее всего, я просто проецирую собственное беспокойство на мужа. Я так боюсь потерять его сама, что мне кажется, что он тоже боится меня потерять. Да, дорогая, да. Ты скоро поймешь, что не так много в человеке такого, чего так или иначе нельзя было бы объяснить. В конце концов, начинаешь думать, что ты во всем виновата сама, потому что нет ничего, в чем нельзя было бы себя обвинить. И гражданская война в Заире — не исключение. Скорее всего, это не моя вина, но кто знает? (Пауза). Ты никогда не пробовала вступить в отношения с женщиной?

Девушка. Нет.

Мама. Я тоже не пробовала. (Пауза). Единственное, чего я боюсь, так это сойти с ума. Боюсь замкнутости, безысходности. Беспомощности, беззащитности. И все же я завидую сумасшедшим. Сама я больше живу наяву. Мне иногда снится кошмарный сон, что весь мир сходит с ума, кроме меня. Я единственная остаюсь в своем уме. Так одиноко себя чувствуешь… Тебе никогда не бывает одиноко? (Пауза). Мне никогда не бывает. В этом, видимо, одна из моих проблем. Меня всегда кто-нибудь видит, понимаешь. Уж по крайней мере со стен на меня всегда кто-нибудь смотрит.

Папа и Сын в белой комнате. Сын берет нож и направляется к Папе.

Папа. Давай, убей меня.

Сын. Убить?

Папа. Да, давай. И я умру.

Сын. Будет много крови.

Папа. Убивай!

Сын. Я испачкаю твою рубашку.

Папа. Хватит чепуху нести! Убивай!

Сын. Ужас какой-то.

Папа. Конечно, ужас! Так и должно быть! Так и должно быть! В этом весь смысл! Должен быть ужас! Ужас! Ужас! Ужас!

Сын. Стой спокойно! Теперь ты городишь черт знает что.

Папа. Прости.

Сын. «Прости»? За что?

Папа. Не знаю. Буду стоять спокойно.

Сын. Давай. Успокаивайся.

Папа. Убивай.

Сын тяжело вздыхает. И пронзает Папу ножом. Папа умирает. Сын невольно хихикает.

Сын. Никто мне не поверит.

Папа лежит убитый. Долгая пауза.

Входит Психотерапевт.

Психотерапевт (Сыну). Ты убил своего собственного отца. Понимаешь, что это значит?

Пауза.

Папа (Просыпается. Он теперь призрак). Вовсе нет!

Психотерапевт. Кто ты? Ты видел, что тут произошло?

Папа. Да. Он убил своего отца. Это правда. Но не собственного отца, не отца в себе. То есть, он не ослабил свою мужественность, он ее усилил. Если бы он убил своего СОБСТВЕННОГО отца, как ты утверждаешь, то он бы убил и свою мужественность. Но этого не произошло. Напротив того.

Психотерапевт. Здесь я с тобой не согласен.

Папа. Фрейд говорил: «Der i

Психотерапевт. А Юнг наоборот говорит об Анимусе, о животном внутри каждого человека. И к нашему случаю это больше подходит…

Папа. Так ты переходишь на сторону Юнга! Этого сказочника! Ему я ни за что не поверю.

Психотерапевт. Йон разрушил архетип отца, образ мужественности. Разрушил. Убил отца.

Папа. Ну это вообще какой-то гротеск. Йон, напротив того, приумножил свою мужественность.

Психотерапевт. Отказываясь признать, что эта мужественность в нем есть.

Папа. Господи! Да он наоборот приумножил свою мужественность. Создал свое определение мужественности! Мужественности, какой он хочет ее видеть!

Психотерапевт. Как я уже сказал…

Папа. Пойдем подерёмся?

Оба уходят. Психотерапевт на сцене больше не появится.

Мама и Девушка.

Мама. Знаешь, в каком-то смысле я все же верю, что эти стены… Они заставляют как-то особенно распрямить спину, как-то особенно себя вести. Они как-то проникают в кожу. Чувствуешь, будто за тобой следят, словно здесь кругом полно призраков. Призраки могут быть сколь угодно милыми, но все равно остаются призраками. И стол раньше лучше сервировали, вот ведь. Это было прямо заложено в человеке, а сейчас никто не знает, как себя вести. Никто вообще ничего не знает. «Дай волю непосредственным реакциям». Каким? У меня нет никаких естественных реакций. Я их давным-давно заблокировала. (Пауза). Понимаешь?

Девушка. Нет.

Мама. Ну и не обязательно. Совсем не обязательно понимать. Я стараюсь просто сформулировать, как я сама это чувствую.

Сын один в белой комнате.

Сын. Мне иногда кажется, что если бы я родился девочкой, все было бы гораздо проще. Меньше крови, что ли. Может, я стал девочкой теперь, после папиной смерти. Оке, наверное, об этом и говорил. И все же нет. Никакая я не девочка.

Девушка (Входит). Довольно часто мне хочется быть парнем. Мне кажется, моя жизнь была бы гораздо более насыщенной.

Сын. Правда?

Девушка. Ну да.

Сын. А я часто жалею, что не родился девочкой.

Девушка. Правда?

Сын. Ну да.

Обнимаются в каком-то гермафродитском экстазе. Девушка поднимает Сына. Носит его взад-вперед. Потом резко отпускает. Ей вдруг кажется, что это как-то отвратительно.

Девушка. Черт, мы ведем себя как больные. (Уходит).

Сын (Ей вслед). Да вовсе нет.

Сын остается один. Где-то на заднем плане стоит Мама. Мама внимательно смотрит на Сына.

Мама. Я никогда не бунтовала. Никогда в жизни!

Сын уходит. Мама уходит следом.

Папа (Из телестудии). Не знаю. (Пауза). Не знаю, что и сказать. (Пауза). Понимаешь? Не знаю, что и сказать! Нечего. Тишина. Здесь полная тишина. Ни слова. Ни фразы. Полная… тишина. Тишина. Тишина. Мне даже не приходит в голову других слов, кроме как «Тишина». Тишина. Тишина. Тишина. Должны быть другие слова, которые обозначают то же самое. Чтобы избежать уже этой «тишины». Нет? Я мог бы сказать «серый зяблик». Нет, серых зябликов не бывает. «Серый воробей»? Такое бывает. Так вот: здесь «серый воробей». Хорошо звучит? Так можно сказать? Я имею в виду не мох. Я имею в виду… серого воробья. Воробушек. Видела воробушка? Маленькая серая птичка.

Тишина