Страница 56 из 57
А вообще-то он комплексовал по поводу своего места в поэзии. Однажды влетел ко мне после поездки в Нью-Йорк, держа в руках томик Бродского. И заорал: «А ты знаешь, что мне Бродский написал, вот почитай!» Там было написано: «Большому поэту Владимиру Высоцкому. Иосиф Бродский». И Володя был счастлив все эти дни.
Володя очень мучился от алкоголя. А последнее, что угробило его, — он перешел на морфий. Как мы с ним только ни пытались бросить пить, зашивались вместе, даже ездили к учителю Далай-Ламы. Отвезла нас туда Марина. И только в машине сказала, куда нас везут. Приехали в маленький буддийский монастырь под Парижем. Нам сказали, что наставник Далай-Ламы может помочь нам умным советом или своей необычайной силой духа. Попросили опуститься на колени. Так, на коленях, мы и вползли с Володей к иссушенному старцу в желтых одеждах, в монашеском облачении. Сидел он на подушках. Мы с переводчиком. Переводчик тоже на коленях. Перед нами вползло несколько французов, они задавали глобальные суперсложные вопросы. О пребывании души в теле или о переселении душ, что-то в этом роде. Старец давал сложные ответы. Мы с Володей были последними. Мы боялись немножко, что наш вопрос — как нам избавиться от зеленого змия, покажется ему мелким. Но как ни странно, старичок очень оживился. Стал размахивать маленькими ладошками и рассказывать притчу, которую я уже слышал в православных монастырях. Одному монаху предложили совершить преступление. По притче он обязан был выбрать, какое именно. Он выбрал якобы самое безобидное — пьянство. А по пьянке совершил все те страшные преступления, от которых хотел отказаться. Наставник еще сказал, что будет за нас молиться. Повязал желтые ленточки мне и Володе. Смотрел на нас как-то ласково, с сочувствием. Когда мы уже собирались обратно уползать, он сказал, мол, вообще-то маленькая стопочка не вредит, она как-то веселит и успокаивает. Старичок не знал, что для нас маленькая стопочка — это как для акулы глоток крови.
Ее потом не остановишь. Володя держался некоторое время. И я держался. Иногда Володя звонил и спрашивал: «Как старик? Действует?» — «Действует, действует». Потом я раз сорвался, но соврал ему, что, мол, действует старик, действует. А однажды Володя позвонил из Москвы явно под сильным газом. Зарыдал и сказал: «Нет, Миша, старик, видно, забыл нас. Не действует».
Рязанов. От этой истории кровь стынет в жилах.
(Мы оба похихикали.)
Осень 1996 года. Наша съемочная группа приехала в небольшой городок Мезон-Лафит, что в тридцати минутах езды от Парижска. Так Владимир Высоцкий любил называть прекрасную столицу Франции. Я не случайно заговорил о Владимире Семеновиче. Ибо позади меня находится дом Марины Влади.
Старшее поколение наших зрителей помнит Марину Влади как замечательную «Колдунью» из франко-шведского фильма, поставленного по повести Куприна «Олеся». Тогда Марина Влади буквально ворвалась в нашу жизнь.
В те годы многие наши девушки стали копировать ее прически и ее пластику. Загадочная, с таинственным прищуром глаз блондинка действительно сводила с ума очень многих. А для людей среднего поколения Марина Влади — жена нашего великого поэта, певца, актера — Владимира Семеновича Высоцкого.
Сейчас у нее третий период, я бы его назвал «пост-Высоцкий». Об этом мы знаем значительно меньше.
Я хочу, чтобы вы получили представление о Марине Влади не только как о жене Высоцкого, не только как о русской, живущей во Франции, а как о крупной актрисе французского кино. Вы, верно, знаете, что она русского происхождения. Что «Влади» — ее псевдоним, — сокращенное от Владимировны. Вообще-то она Марина Владимировна Полякова.
Мы звоним в калитку. Открывает сама Марина.
Мы входим на лужайку перед красивым двухэтажным домом. Прыгают, гавкая, три дружелюбных пса. Здороваемся с хозяйкой, обмениваемся приветствиями. Я дарю Марине Владимировне видеокассеты с моей четырехсерийной телепередачей о Высоцком, которая вышла еще в январе 1988 года, пластинки.
В это время с улицы на лужайку вошел невысокий пожилой человек с портфелем в руках. Проходя мимо нас, он поклонился. Марина остановила его и стала нас знакомить. Мы поняли, что это ее муж, знаменитый доктор, онколог, бывший министр здравоохранения, отважный общественный деятель. Нам как обывателям, конечно, было интересно поглазеть, кого выбрала Марина Влади после Высоцкого. Она, верно, тоже это почувствовала и отрекомендовала его весьма странно.
Влади. Это мой компаньон жизни Леон Шварценберг…
Мы. Очень приятно.
Влади. Знаменитый онколог, с которым я живу уже несколько лет…
Мы. Очень приятно.
ЛЕОН ШВАРЦЕНБЕРГ. Мне очень приятно с вами познакомиться…
Мы. И нам очень приятно…
После обмена несколькими любезными фразами хирург-онколог удалился в дом, а хозяйка пригласила нас попить чайку. Дальше беседа продолжалась за самоваром, купленным в Ницце, который служил реквизитом в «Трех сестрах», а теперь в него наливают кипяток и ставят на стол во время чаепития.
Влади. Однажды Сергей Юткевич мне предложил роль Лики Мизиновой. А я обожаю Чехова.
Это мой любимый писатель и драматург. Я часто играла Чехова в театре и в кино тоже. Я сразу сказала: «Да». Я не знала тогда, что после этого буду двенадцать лет жить в России. Я снималась год, и за это время Володя Высоцкий стал моим любимым человеком, стал моим мужем.
Рязанов. Я видел, у вас на стене в рамке под стеклом висит его последнее предсмертное стихотворение. Это жуткая традиция наших поэтов. И Есенин оставил перед смертью, и Маяковский, и Высоцкий…
Влади. Я его только после смерти нашла. Оно у него было в бумагах, где все было зарыто, разрыто. Очень повезло, что я его нашла.
Рязанов. Мы приехали, чтобы сделать передачу о вас, но все время разговор переходит на Володю. Впрочем, Высоцкий — большая глава вашей жизни.
Влади. Это самая главная глава. И так останется. Володя со мной все время. Все случилось как будто вчера. Для меня ничего не отошло, ничего не стерто, ничего.
И переживания, и то, что его не хватает. Когда открывали памятник, я не могла поехать и послала слова, которые хотела бы произнести. Написала о том, как его не хватает сейчас России. Не хватает, чтобы описать трагедию народа. Он мог и что-то дельное предложить. Володя был удивительный ясновидец. Его стихи, написанные двадцать-тридцать лет назад, — это же о сегодняшних страданиях народа, о сегодняшних его бедах. А ведь при жизни не было ни одного афишного концерта.
Но произошло главное — он стал частью нашей культуры, нашей жизни. Так же, как Есенин или Маяковский…
Так вот, о страданиях людей. Я недавно была в Одессе, снималась там…
Рязанов. Вы бывали там раньше с Высоцким?
Влади. Да. Он там много снимался. Мы очень часто жили в Одессе. Оттуда улетали, уезжали поездом, уплывали пароходом. Между прочим, и в свадебное путешествие на теплоходе «Грузия». Но в последний раз Одесса меня просто потрясла… Я жила в России двенадцать лет, но никогда не видела детей, которые роются в помойках. А сейчас я это видела. И для меня это такой ужас, такой стыд! Не могу этого простить.
Рязанов. На правах давнего знакомства еще один, пожалуй, щекотливый вопрос. Русский менталитет — особенный менталитет. После того, как погиб Джон Кеннеди, у нас многие осуждали Жаклин, которая не осталась верна его памяти и вышла замуж за Онассиса. Хотя, казалось бы, какое нам дело до американского президента и его вдовы? А Володя Высоцкий для нашего народа куда больше, чем любой президент. И вдруг женщина, которую он обожал, которой посвящал стихи и так далее… Вы понимаете, что я имею в виду.
Влади. Конечно, понимаю. И совершенно спокойно отвечу на ваш невысказанный вопрос. Речь идет о Леоне Шварценберге, так ведь?.. Когда я осталась без Володи, мне было сорок два года. Жизнь продолжалась, я ведь не умерла. И через какое-то время, то есть через три года я встретила человека, который совершенно другой. Он старше меня на пятнадцать лет, он полюбил меня и смог помочь мне — я ведь пережила ужасную трагедию, потеряв Володю. Леон дал мне возможность жить и работать, и чувствовать себя нормальной женщиной.