Страница 38 из 57
Другое дело, я понял в конце, что картина его не очень устраивала, он ожидал более фанатического развития событий, более острого конфликта. Он никогда не говорил про картину плохо, свою работу уважал, но, как мне показалось, рассчитывал на большее. Я тоже думал, что добьюсь более серьезных результатов. Картина имела большой зрительский успех, ее смотрели с удовольствием, как веселую комедию. А задумана она была как трагикомедия. Там, конечно, есть накладки, в этой картине.
Рязанов. Ну, у кого нет накладок? В каждой картине режиссер знает прекрасно, что ему не удалось. А во время съемок картины он сочинял песни? Хватало у него еще энергии, сил и времени на то, чтобы, снимаясь, сочинять песни?
МИТТА. Тоже сложный вопрос Он довольно часто ночевал у меня, потому что его дом в то время находился на окраине Москвы, а мой стоял на поддороге… Я не помню случая, чтобы когда-нибудь он, как бы он ни устал, заснул раньше, чем мы. Всегда я уходил спать, а он сидел, работал. И я не помню случая, чтобы разбудил его когда-нибудь. Всегда, когда я вставал — а я просыпаюсь рано, — он уже сидел и писал. Он работал рано утром и поздно вечером, когда вся суета дня проходила. Я нашел тогда в литературе о Петре Первом, что Петр Спал всю жизнь четыре часа в сутки, то есть жил без жизненных циклов — это называется астенический гипоманьяк. И вот здесь, похоже, было то же самое. У него в работе всегда было песен восемь-десять примерно. Я видел, как это происходило. Он их очень быстро писал, мелким-мелким почерком на двух сторонах тетрадки. Тетрадка всегда была при нем. Потом очень много правил, зачеркивал, вписывал. Если правки становилось уже совсем много, он переписывал песню начисто и опять продолжал ее править. Это была как будто бы незначительная правка, но чрезвычайно скрупулезная. И так же долго он отрабатывал модель исполнения песни.
Рязанов. А музыка как сочинялась?
Митта. Я не знаю… Просто на мелодию, которая у него уже была, видимо, в голове, он писал слова. Я это почему говорю? Я много раз был свидетелем тому, как изменялись фразы, выражения, интонации, паузы. Но никогда не наблюдал, чтобы изменилась мелодия песни.
Я знаю только то, чему был свидетелем. Ну, во всяком случае, мысль о том, что он пел легко, как птица, и сочинял песни, так сказать, с ходу, — это неправда.
Он очень подолгу работал над каждой песней. Когда заканчивал работу, песня уже была абсолютно неизменна.
Его можно было просто ногами к потолку, а он бы ее спел совершенно точно, то есть так, как она у него в мозгу сидит. Причем это не было механическим повторением. Отнюдь! Просто он как профессиональный актер запоминал все: рисунок мизансцены, интонации, движения, ход мысли. Он мгновенно перевоплощался в песню, исполнял ее точно.
Рязанов. Если он пел для пяти человек или для тысячи человек, он тратился одинаково?
Митта. Он тратился-то одинаково, но в нем было поразительное ощущение дистанции. Когда он пел на огромный зал, он пел на огромный зал. Когда он пел для пяти человек, это было на пять человек, а не на шесть.
Это ощущение контакта с аудиторией у него было абсолютно инстинктивное.
У него было что-то такое от животного, от поющего зверя. Он пел всем существом и полностью завораживал аудиторию. Лишнего не было, а то, что было, забирало всех. Ощущение от каждой песни было просто гипнотическое. Уже потом я со стыдом вспомнил, что ни разу не слышал его на большой аудитории, ни разу. Как правило, это было в узкой аудитории. В общем, я его знаю как камерного актера.
Рязанов. А во время съемок, скажем, когда бывали простои, ждали погоды, он никогда не пел?
МИТТА. Нет, для него песня была серьезным делом! Работа была работой, съемка — это была съемка, а…
Рязанов. Песня — тоже работа, но другая?
Митта. Есть про него одно такое ложное, на мой взгляд, утверждение, что он так любил и хотел петь, что достаточно было просто его попросить… Иногда он пел охотно, а иногда нельзя было допроситься, чтобы он спел. Почему? Я это не сразу понял. Это нам казалось, что он поет для нас. А он на нас просто, как на подопытных кроликах, отрабатывал песни. Ему нужна была аудитория, он что-то все время менял. Когда песня сложилась — все! После этого его уже нельзя было заставить спеть ничего. Все! Она уже для зрителей, для слушателей.
Рязанов. Она ушла? Ушла от него?
МИТТА. Да. Для народа. Она ушла из лаборатории.
А то, что он много пел по вечерам, для него была работа.
Он отрабатывал на узком кругу людей то, что потом выносил на широкую аудиторию. Он очень был ответственный человек. Во всем вообще. И в отношении к съемке, и в отношении к театру, в отношении к песне, в отношении к родителям, к друзьям. Он надежный был человек: не подводил. Не подводил со съемками, не подводил в бытовых делах. Что-то пообещать достать — обязательно сделает.
Он очень большому количеству людей помогал. У него был огромный круг друзей, и он считал своей обязанностью помогать людям. Много времени на это тратил, много сил.
Рязанов. Какое его главное качество, вам кажется, вообще?
Говорухин. Поэт! Конечно, поэт.
Рязанов. Я имею в виду не профессию, а черту характера.
Говорухин. Ну, не знаю. Ответить очень трудно. Надо очень серьезно подумать. Не знаю. Работоспособность чудовищная… Энергия у него необычайная…
И, конечно, он художник. Он необычайно творческий человек. У которого все время в голове что-то крутится. Всегда новые идеи…
Туманов. Доброта — вот его главное качество. Говорухин. Конечно, он был человек добрый, всегда всем помогал. Кстати, обидно, что он массу своего дорогого времени тратил на решение всяких проблем своих друзей, знакомых. Кому-то что-то доставал.
Рязанов. Да это прекрасно!
Говорухин. Да, прекрасно! Но отнимало у него много времени и сил. Он куда-то ходил, о чем-то просил, хлопотал, кому-то пробивал квартиру, кому-то машину.
В последние годы он ведь довольно легко был вхож в двери к любому начальству. Слава его уже и до верхов дошла. Не только народ его любил, а и самое большое начальство его уже признавало. И открывало перед ним свои двери. И он мог, скажем, используя свою популярность, войти к какому-нибудь начальнику и похлопотать за товарища.
Рязанов. Тем более что просить за другого всегда приятно и не стыдно.
Говорухин. Володя это делал с удовольствием. Всегда помогал людям! Но это не значит, что у него такое уж главной качество — доброта. Он помогал, да. Любил своих друзей, да. Но все же не это его плавное качество.
Об этом еще надо подумать…
Швейцер. Когда мы начинали «Бегство мистера Мак-Кинли», когда начали фантазировать по поводу этой леоновской вещи, пришла в голову идея уличного певца, в песнях и балладах которого отражено народное понимание жизни, народное понимание смысла этой философической притчи. Само собой, что никого кроме Высоцкого на эту роль мы и не мыслили. У нас был только один бескомпромиссный вариант оптимального решения этой художественной задачи. И начались наши дружеские и творческие контакты с Владимиром Семеновичем. Мы дали ему почитать режиссерский сценарий «Бегство мистера Мак-Кинли». В сценарии были намечены тематические баллады, которые должны были пронизывать ритмически всю картину. Мы побеседовали, сценарий ему понравился, идея написать баллады его очень вдохновила. Я бы даже сказал, глубинно вдохновила.
И он взялся за дело с весьма активным интересом.
В общем через неделю после наших разговоров после чтения сценария он пришел к нам и принес сразу все сочиненные им баллады. Причем баллады написаны были очень щедро, с невероятной фантазией. Веж они были в достаточной степени разработаны. Вот, мол, берите, сколько вам надо и что вам надо!
Мы тут же прослушали, записали, восторгались. Баллады были написаны и исполнены неповторимо, замечательно, непосредственно, вдохновенно.