Страница 72 из 142
Это действительно был Лешка Ведмедь. Именно он сидел верхом на бревне и махал топором. А напротив него — теперь Коля Бабушкин и того разглядел — сидел на бревне десятник Волосатов. Тот самый, который справлял у себя на квартире старый Новый год. Теперь Коля Бабушкин и его узнал. Но не стал показывать вида, что узнал, не стал с ним здороваться. А десятник тоже сделал вид, что не узнает Николая. Не поздоровался. Или же на самом деле не узнал его.
— Честь труду!.. — кричал Лешке Черномор Агеев. — Почет механизаторам… Ты чего это туда с топором залез?
Лешка тюкнул топором — вогнал его в мякоть по самый обух. Достал из кармана папироску, зажег спичку. Пустил дым из ноздрей. Судя по всему, он не очень обрадовался неожиданной встрече. Ну, шли по улице друзья-товарищи, увидали его, сидящего верхом на бревне. Так нет чтобы мимо пройти. Обязательно им нужно оторвать человека от дела…
— Это какая такая ударная стройка семилетки? — не унимался Черномор Агеев.
А и вправду, с чего бы это Лешке Ведмедю сидеть на бревне и тюкать топором в нерабочее время? Что это он строит? И кому?.. Вроде бы ему самому дом не нужен: у них с Верочкой хорошая квартира. Может быть, для десятника Волосатова? Но у них тоже хорошая квартира, у десятника Волосатова с Волосатихой…
Николай вдруг вспомнил, как Лешка Ведмедь рассказывал ему про какую-то халтуру. Про какое-то калымное дело. Ну да, он рассказывал ему про эту халтуру, когда Николай приходил звать его в монтажную бригаду, на кирпичный завод… Так вот, оказывается, какое это дело? Довольно скучное дело — топором тюкать.
— А кто у вас за главного — ты или дядя? — привязывался к Ведмедю Черномор Агеев.
Десятник Волосатов сердито сплюнул с высоты в сугроб. И что-то негромко сказал Ведмедю. Лешка затянулся еще разок, пустил дым из ноздрей, кинул окурок в сугроб. И взялся за топор.
Тюк, тюк… Сидят двое верхом на бревне, машут топорами. Как загорская игрушка.
Не очень завлекательное зрелище.
Коля Бабушкин и Черномор Агеев уже собрались двинуться дальше.
Но в этот момент по снежному накату Меридианной улицы чуть слышно прошелестели шины. Вякнул тормоз. Голубая «Волга» с шашечками по борту встала у обочины. Она остановилась как раз напротив дощатой калитки забора. Возле свежего сугроба. Аккурат у того самого места, где Коля Бабушкин и Черномор Агеев донимали Лешку Ведмедя.
Голубая в шашечку дверца отворилась, из машины вылез пассажир. Он был в черном пальто с каракулями. В куньей шапке. В надраенных сапогах. В руке он нес пузатый портфель о двух замках.
У него, у этого пассажира, была холеная пушистая борода. Знакомая борода… У него, у этого пассажира, светло-карие красивые глаза. Очень знакомые глаза…
Да ведь это…
Поп. Из гостиницы. Из райисполкома.
— Вы подождите, — сказал поп шоферу такси. — Сейчас поедем обратно.
Он зашагал к калитке. В руке он нес пузатый портфель о двух замках. И в такт его шагам в портфеле что-то позвякивало тонким бутылочным звоном.
Он размашисто прошагал к калитке мимо Коли Бабушкина и Черномора Агеева, но, уже миновав, замешкался, повернул обратно. Он подошел к Николаю Бабушкину и Черномору Агееву, посмотрел на них с интересом. Он с большим интересом посмотрел в лицо Коле Бабушкину: должно быть, ему смутно припомнилось это лицо…
— Вы ко мне, юноши? — спросил поп. Голос у него был густой и мягкий, как бархат. — Вы ко мне? Или к Федосею Петровичу?
Наверху перестали тюкать.
— Нет… Мы просто так, — сказал Черномор Агеев.
— Ах, просто так… — Поп улыбнулся. Улыбка у него была лучистая и ясная, как новый пятак. — Зачем же просто так?.. Вы — рабочие?
— Рабочие, — не стал отпираться Черномор Агеев.
— Похвально… А не хотите ли и свои силы приложить к святому делу? К возведению божьего храма?
— Чего?.. — сморгнул ошалело Черномор Агеев.
Наверху настороженно молчали.
— Здесь сооружается храм божий. Церковь, — терпеливо объяснил поп. И, уловив на лицах собеседников тень недоверия, добавил: — Ну, скажем скромнее, — молитвенный дом… Суть, однако, не в форме, а в содержании, не так ли? — Он снова улыбнулся.
— Конечно… — сказал Черномор. И судорожно глотнул воздух.
— Условия такие, — деловито продолжал поп. — Червонец в день на человека, разумеется, новыми. А также… — Он потряс легонько пузатый портфель, в портфеле звякнуло. — За каждый венец…
Коля Бабушкин видел, как Лешка Ведмедь вогнал в бревно топор. Как он полез в карман за папиросой. Как он чиркнул спичкой о коробок, но огня не получилось, — должно быть, сломалась спичка. Как он чиркнул вдругорядь, а коробок распался и спички, шурша, посыпались из коробка и неслышно усеяли сугроб.
Николаю вдруг сделалось жарко до невозможности. Яростно прихлынула кровь к щекам. Застучало в висках. Под ремешком часов ощутимо напрягся пульс… Но он совладал с собой.
Он бережно, двумя пальцами, взял попа за рукав пальто и сказал:
— Пошли…
Голубая в шашечку «Волга» стояла у обочины. Коля Бабушкин распахнул дверцу, пропустил попа и сел рядом. А Черномор Агеев обошел такси кругом, отворил правую дверцу и тоже сел рядом с попом — с другого боку.
— В милицию, — приказал Коля Бабушкин шоферу.
Дежурный по райотделу милиции лейтенант Айбабин пометил в протоколе, какое нынче число, какой месяц, какой год и который час.
— Фамилия?
— Жохов.
Лейтенант взял со стола паспорт, сверил названную фамилию с фамилией, указанной в паспорте. Сошлось. Уточнил на всякий случай:
— Василий Серафимович?
— Так точно, — ответил поп.
Поп сидел на скамье у решетчатого барьера. За барьером сидел дежурный по райотделу милиции и составлял протокол. А Коля Бабушкин и Черномор Агеев сторожили дверь.
— Место работы?
— Рукоположен иереем Джегорского прихода.
Лейтенант Айбабин пролистал странички паспорта. Вероятно, он искал отметку о приеме на работу. Или же интересовался пропиской.
— Проживаете в гостинице?
— Так точно, — ответил поп. — Временно.
Отвечая на вопросы, поп отделялся от скамьи, приподнимал зад, выгибал колесом грудь и выкатывал круглые глаза: «Так точно». Он, должно быть, здорово испугался, что его привели сюда.
А дежурный по райотделу милиции лейтенант Айбабин сразу же обратил внимание на воинскую выправку задержанного, на его «так точно». И, отвлекшись от протокола, спросил:
— Вы что, служили в армии?
— Так точно, — ответил поп. — В звании лейтенанта. Воевал на фронтах, удостоен высоких наград.
«Вот заливает, паразит! — задохнулся от возмущения Коля Бабушкин. — Вот уж заливает… На фронтах он, видите ли, воевал. Наград удостоен… Видали мы твои награды: крест на пузе…»
Дежурный по райотделу милиции заерзал на стуле, почесал ухо, укоризненно покачал головой:
— Как же это вы… дошли до жизни такой?
— Я был тяжело ранен при взятии Бердичева, — не смутившись, ответил поп. — И в госпитале, перед операцией, дал обет: если выживу, посвятить себя служению господу… Что и выполняю по мере сил.
«Заливает», — не поверил Коля Бабушкин.
— Помимо того, — продолжал поп, — покойный родитель мой имел священный сан.
«Ну вот, с родителя бы и начал», — усмехнулся в душе Николай.
Лейтенант Айбабин оторвал от пресс-папье клок промокашки, тщательно вытер перо.
— Что ж это вы, гражданин иерей, нарушаете? — строго спросил он.
— Я? — Поп отделился от скамьи, выкатил круглые глаза. — Это оговор. Никаких нарушений я себе не позволил и не мог позволить, учитывая…
— Нарушал гражданин или не нарушал? — перебил попа дежурный, обращаясь к Коле Бабушкину и Черномору Агееву.
— Нарушал, — ответил Коля Бабушкин.
— Конечно, нарушал, — подтвердил Черномор Агеев.
— Это клевета! — Поп взвился с места. — Какое, конкретно, я допустил нарушение?
— Сядьте, — строго приказал лейтенант Айбабин. И задал вопрос Николаю: — Какое конкретное нарушение?
— Он церковь строит в Джегоре… — волнуясь, начал рассказывать Коля Бабушкин. — На Меридианной улице… Он в этом сам признался: строим, говорит, божий храм… Вот Черномор Агеев может подтвердить его слова.