Страница 36 из 142
И слова, сказанные Бородаем, ей приятны. Разве он сказал неправду? Разве уж так ничего-ничегошеньки не сделала она для Унь-Яги?.. И потом: как давно никто не пил за ее здоровье, за ее успехи, за ее личное счастье. Пялить на нее глаза — исподтишка, влюбленно или ревниво — это умели многие. А вот проявить внимание, настоящее человеческое внимание, — это никому не приходило в голову. Даже Глебу…
Она благодарно улыбнулась Шурочке Бородай, самому Бородаю, остальным гостям. И кивнула Глебу, когда он протянул рюмку — чокнуться с ней.
«За тебя, Ланочка».
Ей было очень хорошо в этой комнате, за этим столом, среди этих улыбающихся людей. Потеплело в груди. И так легко кружилась голова.
А потом Бородай включил радиолу, подскочил к Светлане и пригласил ее танцевать. Глеб Горелов пригласил Шурочку. Завмаг — завгарову жену, а завгар — жену Кузьминского. И все стали танцевать фокстрот: резво так носились вокруг стола, толкали друг друга, извинялись, хохотали и толкались опять.
— Очень тесно у нас, — пожаловалась Шурочка Светлане через Глебово плечо. — Извините, но у нас так тесно.
Да, у Бородаев, конечно, не было простора для танцев. В этом Светлана убедилась, когда Шурочка увела ее в другую комнату, в спальню: отдышаться, поправить прически, пошушукаться. Половину спальни занимала громадная кровать, другую половину — громадный шкаф. А в третьей половине разместилось громадное трюмо.
— Тесно у нас, — опять пожаловалась Шурочка, глядя на Светлану задумчиво и нежно из-под челочки. — Повернуться негде.
— Да, — согласилась Светлана. — У вас маленькая квартира. Но такая уютная.
— Тесно очень… — плаксиво надула губки Шурочка. Надула губки, обвела их помадой. И тут плаксивое выражение исчезло с ее лица — на лице появилось озабоченное, деловое выражение: — Светлана Ивановна, дорогая… Я хочу с вами серьезно поговорить. Можно сейчас?
— Ну конечно.
— Светлана Ивановна, милая… Брызгаловы переезжают на Джегор: ему там уже дали квартиру, и он забирает семью.
— Когда?
— Завтра… Остается домик. Вы знаете брызгаловский домик?
Светлана знала этот домик. Он стоял в самом центре поселка: светлого кирпича, крытый огненной черепицей, с застекленной верандой, сплошь увитой плющом, воротца — дугой. Домик с водяным отоплением и газом, с телефоном и ванной. Этот домик был выстроен персонально для Брызгалова еще в ту пору, когда Унь-Ягинский промысел давал восемьдесят процентов всей трестовской добычи, а Джегора в помине не было.
— Да, хороший домик, — ответила Светлана. — Значит, Брызгаловы завтра уезжают?
Шурочка придвинулась к ней, зашептала:
— Милая, отдайте нам этот домик. Ну, пожалуйста! Ведь все равно кого-то в нем поселят. Отдайте! Мы сделаем из этого домика конфетку. Лучше, чем здесь. А другие — только загадят. Ну, что вам стоит? Вам стоит только сказать: ведь это — в вашей власти…
Домик под огненной черепицей. Вьюнок на веранде. Воротца — дугой.
— Господи… — облегченно вздохнула Светлана. — Как хорошо, что вы мне об этом сказали. А мы головы ломаем: где найти помещение для детского сада? Оказывается, брызгаловский домик освобождается. Лучше и не придумать!.. Как хорошо… Вы знаете, наши работницы из-за этого вынуждены…
Из-под челочки, как сверла, впивались в нее два кошачьих глаза. Зеленые, мерцающие. И, как у кошки, они вдруг погасли. Отворился алый мазок губ, и меж губ сверкнули мелкие, острые кошачьи зубки — улыбка.
— Извините, меня зовут, — прошептала Шурочка и выскользнула за дверь.
А когда Светлана вышла вслед за ней, Шурочка уже вальсировала с Бородаем, торопливо рассказывая ему. О чем? Догадаться нетрудно.
Теперь завгар кружил в вальсе завмаговскую жену, а завмаг — жену Кузьминского. Кружились родственники. Кружилась в радиоле пластинка. Кружился абажур, задетый чьей-то головой…
А за столом один-одинешенек сидел Глеб Горелов и сосредоточенно смотрел в свою рюмку. Волосы его уже взмокли и прилипли ко лбу. Плечи обвисли. Пьян.
Вот к нему подсел Бородай. Дружески возложил руку на обвисшие эти плечи. Налил коньяку. Спросил о чем-то. Глеб с трудом поднял подбородок и обвел комнату осоловелым взглядом. Взгляд его секунду задержался на Светлане. Но подбородок снова качнулся вниз.
Бородай опять спросил. Глеб ответил. Тогда Бородай еще ближе, еще плотнее придвинулся к Глебу. Налил ему еще. И еще спросил… Глеб самодовольно ухмыльнулся, молодецки откинулся к спинке стула и… что такое изобразили его руки?
«О чем они говорят?»
вдохновенно и неистово рычало теперь чрево радиолы.
Под эту новую пластинку пошли танцевать завмаг с завгаром: ухватившись друг за друга, они по-медвежачьи топтались на месте, и это им обоим очень нравилось, и они оба тряслись от смеха.
На тахте завмаговская жена шепталась с завгаровской женой, а чуть подальше — Шурочка с женой Кузьминского. Бородай и Глеб пили коньяк. Родня осаждала уборную.
А Светлана все стояла у стены, прислонясь к стене, и не знала, куда же спрятать ноги, которые норовили ей оттоптать завмаг с завгаром.
Было накурено. Был уже час ночи.
«Может быть, уйти домой?»
Светлана вышла в переднюю. Вышла на крыльцо. Услышала шаги сзади: кто-то догонял ее. Сейчас будут силой тащить обратно, уговаривать, не пускать…
Но сзади только захлопнулась дверь. И лязгнул засов.
16
Ее разбудил стук в дверь.
Кто бы это мог быть? К ней никто не стучал по утрам. Обычно Светлана просыпалась ровно за минуту до того, как звонить будильнику. И нажимала кнопку будильника, не давая ему прозвенеть свое.
А сегодня ее разбудили раньше, чем она сама проснулась. И будильник еще не звенел.
Светлана накинула халат, отыскала ногами мохнатые оленьи чувяки. Подошла к двери.
— Кто?
— Я.
Вот так обычно и отвечают из-за двери на вопрос «Кто?». «Я», — отвечают. Исчерпывающе.
Но голос женский. Открыла.
На пороге стояла Горелова. Анна Горелова.
Если бы, к примеру, на пороге стоял мужчина, и даже незнакомый мужчина, то, может быть, Светлана растерялась бы меньше. А тут она побледнела, подняла руку к растрепавшимся во сне волосам, потуже запахнула ворот халата. Потом с ужасом заметила, что из-за полы выглядывает белое голое колено. Уронила с ноги чувяк. Беспомощно оглянулась на смятую постель…
— Зайдите, — сказала Светлана.
«Зачем она пришла? Что ей нужно?»
Анна Горелова вошла в комнату, села к столу и молча наблюдала, как Светлана рывком набросила на кровать одеяло, как метнулась к зеркалу и наспех заколола волосы.
«Зачем она пришла?» — волнуясь, соображала Светлана.
— Я вот к вам зачем… — поспешила объяснить Горелова. — Вчера на участке была, на своих буровых. Просто так ходила — посмотреть. Ну, и всякого безобразия там насмотрелась. Скважины парафином забиты — чистить нужно. И другое всякое…
— Да, — подтвердила Светлана. — Операторов там сейчас мало. Едва управляются.
— Еще Антонюк сказал, что на участке со дня на день прибавится добыча. А скважины совсем запущены.
«Не с этим же она пришла? С этим — можно было и в контору».
— Ну, так я могу с сегодняшнего дня на работу выйти, — заключила Горелова. — Отзывайте из отпуска.
«Ах вот как! Просится на работу. Значит, все-таки пришла с этим. — Едва заметно, с облегчением вздохнула Светлана. — Значит, поняла все-таки! Что ж, так оно и должно было случиться. Ведь она — передовая работница. Ведь она — лучше всех на промысле!»
Светлана поймала себя на том, что сейчас она смотрит на Анну Горелову с ласковой улыбкой, с очевидной симпатией. И ей захотелось сказать или сделать для этой женщины что-нибудь хорошее. Именно сейчас, когда та пришла к ней домой, осознав свою ошибку… Да!