Страница 44 из 117
Однако соглашение продлилось недолго. На сей раз взрыв гнева вызвал Жоффруа. Он упорно требовал уступить ему часть Анжу — это приобретение сделало его почти равным Ричарду. Вероятно, к такому решению его подталкивал французский двор, снова усиливший нажим на Плантагенетов. Пытаясь нейтрализовать назревающий кризис, 10 марта 1186 г. Генрих и Филипп Август встретились в Жизоре. Дело о наследстве вдовы Генриха Младшего уладили посредством выплаты Маргарите (которая впоследствии станет супругой короля Белы II Венгерского) ежегодной компенсации в две тысячи семьсот анжуйских ливров. Итак, Генрих мог сохранить в своей власти Жизор. Помимо этого, оба короля пришли к соглашению насчет Аэлисы: Ричард должен был наконец дать обещание жениться на ней[314]. Но это соглашение обеспокоило Жоффруа, так как не оставляло ему никаких надежд. По-прежнему враждебно настроенный к своему отцу и брату Ричарду, он укрылся при французском дворе и завоевал дружбу Филиппа Августа: они почти никогда не расставались. К тому же Филипп назначил Жоффруа сенешалем Франции, — а поскольку этот титул традиционно принадлежал графу Анжуйскому, то, как кажется, этот шаг означал, что Филипп признал Жоффруа в этом качестве. Отношения между двумя государями вновь обострились, но в августе 1186 г. Жоффруа внезапно умер — именно в тот момент, когда готовился принести оммаж королю Франции.
Отчего умер Жоффруа? Ни Рауль де Дицето, ни Рауль Коггесхоллский, ни многие другие хронисты, упоминавшие о его кончине, не вдаются в подробности: они довольствуются сообщением о том, что Жоффруа скончался в Париже, когда ему было двадцать восемь лет[315]. Гервазий Кентерберийский и Матвей Парижский также не сообщают на этот счет ничего определенного. Однако Рожер Ховденский в последней редакции уточняет, что Жоффруа, упав с коня во время «воинских упражнений», попал под его копыта. В своих «Деяниях» он высказывается еще более определенно:
«<…> До короля дошла весть о том, что его сын Жоффруа Бретонский, который, по своему обыкновению, везде предавался сим отвратительным играм, именуемым турнирами, был выбит из седла и сброшен на землю ударом копья рыцарей-противников. Он не пожелал сдаться, несмотря на тяжкие раны, нанесенные ему ранее этими рыцарями, но конские копыта втоптали его в землю, из-за чего он чуть погодя испустил дух».[316][317][318]
Ригор, историограф короля Филиппа Августа, замечает, что граф Бретонский, проводя свои дни в Париже, «пал на ложе страданий», но не уточняет, что именно послужило причиной его кончины[319]. Чтобы излечить Жоффруа, король Франции велел позвать всех докторов Парижа, но тщетно. И только Гиральд Камбрийский (свидетельства которого в других случаях нередко вызывают сомнение) говорит, что Жоффруа умер от болезни: «Как до него и брат его, от той же тяжелой болезни, а именно от жгучей лихорадки»[320].
Позволим себе предпочесть двум последним, довольно расплывчатым рассказам точное, неоднократно повторенное свидетельство Рожера Ховденского. По четырем причинам: 1) Рожер Ховденский — достойный и хорошо осведомленный автор; 2) он выстраивает обстоятельства смерти графа Бретонского в связный текст, соответствующий тому, что известно о привычках Жоффруа, любившего, как и его брат Генрих, турнирные бои; 3) его рассказ не противоречит рассказам Ригора и Гиральда: лихорадка, упомянутая Гиральдом, и «ложе страданий», о котором говорит Ригор, могли быть следствием ран и ударов, полученных на турнире; 4) текст «Деяний», описывающий турнир, слово в слово воспроизводит выражение, использованное в 1179 г. на Латеранском соборе, осудившем подобные состязания и постановившем, что отныне и впредь люди, стремящиеся потерять жизнь подобным образом, будут лишены христианского погребения[321]. В таком случае вполне вероятно то, что король Франции мог бы пожелать сокрыть (и попросил о том же своего историографа) преступные в плане морали обстоятельства смерти графа, которого он так любил. Ибо Филипп Август, как известно, велел похоронить тело своего друга с почестями в клиросе парижского, в ту пору еще недостроенного, собора Богоматери[322]; сделать это было бы невозможно, если бы об истинной причине смерти было бы объявлено официально. К тому же король пришел от смерти Жоффруа в глубокое отчаяние, поразившее его современников, о чем свидетельствует Гиральд:
«Король Филипп был столь удручен этой смертью и пришел в такое отчаяние, что повелел погрести тело друга в знак уважения и любви к нему пред главным алтарем парижского собора, посвященного пресвятой Богоматери; по окончании сей церемонии, когда тело опустили в яму, дабы погрести его, пожелал он броситься за другом в зияющую могилу и поступил бы так, если бы его близкие не воспрепятствовали этому силой»[323].
У Гиральда, который на момент написания им «О воспитании правителя» (De principis instructione) являлся сторонником капетингской монархии, были такие же мотивы, для того чтобы умолчать об истинных причинах смерти Жоффруа (если, конечно, он их знал), наступившей вследствие ранений, полученных им на турнире. Напротив, не совсем понятно, зачем в таком случае Рожеру Ховденскому понадобилось выдумывать «рыцарственные» обстоятельства смерти графа Бретонского.
Алиенора перенесла этот новый удар, находясь в своем полуплену. Отныне у нее остались лишь два сына, Ричард и Иоанн, которые не очень-то ладили между собой. Смерть Жоффруа не только не помогла урегулировать конфликт с королем Франции, но еще больше его усилила. Действительно, Филипп Август как сюзерен Бретани вскоре стал настойчиво требовать передать двух дочерей покойного под его опеку. Впрочем, эта просьба была напрасной, потому что вдова Жоффруа Констанция родила посмертного сына, которому дали имя Артур, — имя легендарного короля, почитаемого бретонцами. В дальнейшем мы еще поговорим об этом[324]. После не раз нарушаемого перемирия король Франции вновь потребовал уступить ему Вексен, настаивая также на браке Ричарда с Аэлисой, ожидавшей своего часа вот уже двадцать шесть лет. Вновь начались военные действия: в мае 1187 г. Филипп Август нападал на Иссудён. Захваченные врасплох, Ричард и его брат Иоанн укрылись в Шатору, который Филиппом взял в осаду. Генрих II примчался на помощь своим сыновьям. 23 июня два короля во главе своих армий впервые сошлись друг против друга.
Казалось бы, решающего сражения на этот раз было не избежать. Однако оно так и не произошло. Дело в том, что война в те времена состояла в основном из стремительных нападений и осад, но еще больше из набегов, грабежей, опустошения земель противника, поджогов и истребления урожая[325]. Исход правильного сражения был случаен: оно всегда было сопряжено с большим риском и к тому же приобретало значимость ордалии. В основном государи опасались решающих битв и избегали их[326]. Вдобавок, в нашем случае в конфликт вмешалась Церковь, пытавшаяся положить конец распре двух христианских королей, вспыхнувшей в тот самый момент, когда положение в Святой Земле, напротив, требовало от них объединить усилия под сенью креста и послать подкрепление на помощь королевству Иерусалимскому, которому угрожал натиск мусульманских армий, в недавнем времени собранных воедино под властью Саладина, снова раздувшего пламя джихада. Папские послы, доставившие это послание, попытались примирить двух королей. Впрочем, Генрих с Филиппом и сами склонялись к миру (по причинам, которые мы только что назвали), тем более что французские бароны не жаждали продолжать борьбу, а некий «небесный знак», как кажется, не одобрил подобной битвы между христианами. Итак, короли были готовы прийти к соглашению, при условии, что они смогут сохранить лицо. По совету графа Фландрского и архиепископа Реймсского Ричард выступил посредником между своим отцом и королем Франции, и тем самым снискал расположение Филиппа. В результате стороны договорились о двухлетнем перемирии[327].
314
Hoveden, II, 308; Gesta, I, 344.
315
Diceto, II, 41; Coggeshall, 20 (a. 1186).
316
Матвей Парижский (II, 324) ограничивается сообщением о смерти Жоффруа и о месте его погребения в Париже, в соборе Нотр-Дам. Гервазий Кентерберийский (I, p. 336) столь же лаконичен; «Gaufridus… ex adversa valitudine pressus diem clausit extremum in Francia, et Parisius sepultus est».
(В тексте бумажной книги ссылка на это примечание отсутствует. Прим. верстальщика.)
317
Hoveden, II, 309.
(В тексте бумажной книги ссылка на это примечание отсутствует. Прим. верстальщика.)
318
Gesta, I, p. 350.
319
«<…> Cecidit in lectum egritudinis», Rigord, 44, p. 68.
320
«<…> Eodem quo et frater morbo acutissimo, scilicet febri calore», Giraud le Cambrien, De principis…, Dist. II, c. 10, p. 176.
321
Latran III, Canon 20, текст в: Les Conciles œcuméniques: les décrets, t. II, 1: Nicée à Latran V (texte et trad.), éd. fr. sous la dir. de A. Duval et al., Paris, 1994, p. 470.
322
Gesta, I, p. 350 et 361; Hoveden, II, 309; Diceto, II, 41; Coggeshall, 20: 1186; Matthieu Paris, II, 324, Rigord, 44, p. 68.
323
Giraud le Cambrien, De principis instructuione, p. 175–176.
324
О легендарном персонаже Артуре и его идеологическом использовании см. главу 12.
325
См. на этот счет серьезное исследование Strickland, M., War and Chivalry. The Conduct and Perception of War in England and Normandy, 1066–1217, Cambridge, 1996.
326
О том, почему сражения в XII в. были редки, см. Duby, G. Le Dimanche de Bouvines, Paris, 1973, p. 148, и Flory, J., Chevaliers et chevalerie au Moyen Âge, Paris, 1998, p. 114 sq.
327
Gesta Henrici, II, 5; Ригор (Rigord, § 51, p. 78), разумеется, приписывает этот отказ страху, который испытали англичане при виде мощных французских войск. Гервазий (I, 370–373) также останавливает свое внимание на беспокойстве Генриха и роли Ричарда в качестве посредника между отцом и Филиппом.