Страница 4 из 117
Не так давно «сексуальная революция» и эволюция нравов (по крайней мере, на Западе) привели к развитию нового направления, «сексуализации истории», что, в свою очередь, послужило толчком к новому прочтению средневековых текстов. Сторонники этого направления весьма справедливо подчеркивают факт, известный с давних времен, — тот факт, что история (в особенности история средневековья) предстает перед нами «в мужском обличье»: в ней господствует сильный пол, ее творят мужчины — главным образом потому, что мы знаем о ней по тенденциозным в плане пола рассказам. Хронисты, теологи, даже поэты и писатели — почти все они были мужчинами (более того, духовными лицами), переносившими на живописуемое ими общество свое недоверчивое отношение к Женщине, к этому привлекательному, обольстительному, тревожащему запретному плоду, связанному с дьяволом. Сочетание в хронисте или писателе духовного сана с мужским полом, чувство фрустрации от церковной доктрины, считавшей женщину и половые отношения греховными, придают этим текстам резкий идеологический оттенок, признанный в дальнейшем современными историками. Вследствие этого многие грани человеческого поведения в старинных документах оказываются искаженными или затененными. Подобные значимые лакуны необходимо принимать во внимание, делая акцент на важности этого факта. Такой путь избрали авторы многих работ, появившихся в последние годы, обновив тем самым историю женских персонажей, особое место среди которых, без сомнения, отведено Алиеноре[26]. Но и здесь требуется осторожность. В самом деле, необходимо не только быть объективным в отношении субъективизма средневековых авторов, поступавших в соответствии с собственным менталитетом, но и остерегаться воздействия моды и новых течений на умы современных историков, взявшихся за истолкование древних источников.
Некоторые желают пойти еще дальше и даже берутся расшифровать «невысказанное», желая заставить «заговорить» то, о чем умолчали древние, раскрыть закодированный или аллюзивный язык, скрывающий от нас имплицитный смысл. Сюда, в частности, относится все то, что касается любви, не освященной узами брака, или гомосексуальных отношений, — поведения отрицаемого, потаенного или почти полностью изъятого из текстов вплоть до сего времени. Сегодня, напротив, эти стороны человеческой жизни старательно выискивают — в силу классического закона равновесия, — обнаруживая их в самых безобидных средневековых произведениях[27].
В этой новой проблематике Алиенора, безусловно, становится центральной фигурой — по двум причинам. Сначала в силу своего поведения, которое, по меньшей мере, удивляло ее современников, а затем в силу того факта, что в скором времени, уже при ее жизни, Алиеноре стали приписывать главную роль в формировании и распространении того, что называют (возможно, несправедливо) «куртуазной любовью». Действительно, Андрей Капеллан, изложивший ее теорию в 1185 г., приписывает королеве «приговоры судов любви», в которых она ясно формулирует «правила» куртуазной любви, и по сей день вызывающей множество споров: одни не очень-то не верят, что она была платонической, тогда как другие порой отрицают, что она когда-либо была физической. Один из таких «приговоров» гласит, что любовь несовместима с браком. Долгое время все верили в историческую реальность судов, упомянутых Андреем Капелланом. Сегодня в них больше не верят, но все же стоит спросить себя, какой смысл следует вкладывать в эти «приговоры», приписанные Алиеноре и ее дочери Марии Шампанской; что скрыто в трактате «О любви» Андрея Капеллана; какими были любовные отношения, превозносимые трубадурами, первым из которых был не кто иной, как родной дед Алиеноры Гильом IX; какой смысл нужно придать эволюции этой формы любви и ее социальным последствиям. Необходимо узнать также, что связывало Алиенору не только с трубадурами, ее воспевавшими, но и с писателями, которые, возможно, были вдохновлены ею; какую роль она могла играть в покровительстве артистам, поэтам и писателям, — роль когда-то превозносимую, но сегодня оспариваемую с пеной у рта.
К различным способам «исторического прочтения» следует добавить имеющиеся в изобилии «литературные» приемы, более сложные для применения. В основе куртуазной проблематики лежит «изобретение XII века», любовная тема, звучащая не только в песнях трубадуров и труверов, но также в лэ и рыцарских романах, зарождение и поразительный расцвет которых происходили во времена правления Алиеноры, в землях, где она была королевой, или, еще точнее, при дворе Плантагенетов. Очевидно, это не случайное совпадение, а потому стоит спросить себя, какую роль в этом развитии могла играть Алиенора: роль «патронессы», мецената, вдохновительницы — или, помимо этого, роль «героини», образца для подражания? Порой (правда, очень редко) ее имя находят в литературных произведениях, но отношения между Алиенорой и ее современниками, поэтами и писателями, могли принимать другие, опосредованные формы. В какой мере, например, Алиенора могла покорить воображение писателей — в той же мере, в какой покорила она воображение Кретьена де Труа, описавшего историю всепоглощающей любви, которую питал к королеве Гвиневере Ланселот, «лучший в мире рыцарь»? С другой стороны, какова идеологическая связь между «историческим» двором Генриха II Плантагенета, супруга Алиеноры, и двором Артура, супруга Гвиневеры? Могла ли Алиенора стать источником вдохновения для загадочной поэтессы Марии Французской? И наоборот, не могла ли она сама оказаться под влиянием кельтских легенд о Тристане и Изольде, Артуре и Гвиневере, или же принять на веру пророчества Мерлина, популяризированные в аристократической среде Гальфридом Монмутским? Ведь многие хронисты того времени (и даже король Генрих II) решили, что, поддержав бунт своих сыновей, Алиенора исполнила пророчество Мерлина… Все эти вопросы являются предметом оживленных споров на протяжении нескольких лет. Возможно, они способны улучшить наши представления о западноевропейской истории XII века, и, в частности, об истории Алиеноры Аквитанской[28].
Все сказанное ранее определяет структуру этой книги, вобравшей в себя сложную «общую историю» главного персонажа XII века. Персонажа уникального, но неоднозначного: дважды королева, дважды жена, но также герцогиня, мать, женщина. Женщина непокорная и мятежная, женщина с характером, решившая (несмотря на огромное моральное, общественное, политическое и религиозное давление) взять судьбу в свои руки, пройти через все ее превратности, испытать все последствия такого шага. Если можно отважиться описать ее историю, если свидетели той эпохи, невзирая на свои предубеждения, проявили к этой женщине интерес, способный нарушить необходимое в данном случае молчание, то это случилось именно потому, что она отвергла принятую модель женского поведения. Источники, повествующие об этом, не претендуют, конечно, на полное и достоверное описание персонажа, но они невольно раскрывают доподлинную «историческую действительность», ту сложную действительность, которая окружала королеву и воплощением которой она являлась. Доказательством чего служит тот факт, что Алиенора очень быстро стала и символом, и мифом.
Как видно, отделить Алиенору от рано сложившейся легенды о ней невозможно — в противном случае наш персонаж почти полностью исчезнет. Лучшее, что можно сделать в этом случае, это отграничить «почти уверен» от «относительно спорно». Вот путь, который я выбрал. Как и в случае с Ричардом Львиное Сердце, он привел меня к созданию произведения, включающего в себя две части.
Первая часть включает в себя все, что достоверно известно о жизни Алиеноры и ее исторической роли. Она основана главным образом на сведениях из самых ранних источников, имеющихся в изобилии, но повествующих о жизни королевы довольно сдержанно, а также на многочисленных работах моих предшественников. Чтобы не обременять эту часть примечаниями, я счел нужным не цитировать этих авторов в том случае, если упомянутые факты почти не вызывают сомнений и не нуждаются в проверках или доказательствах. Но я обращаюсь к ним, когда полагаю, что должен оспорить, утвердить, дополнить или подправить общепринятое мнение. По той же причине я не упоминаю источников, известных всем историкам, за исключением тех случаев, когда я беру из них значимый или выразительный отрывок или когда их свидетельство может послужить поводом к дискуссии. С другой стороны, погружая персонаж Алиенору в ее среду и эпоху, я попытался избежать ловушки, о которой уже предостерегал Лабанд[29], — я не стал живописать историю Генриха II, династии Плантагенетов или XII века в целом, как поступили многие из моих предшественников[30]. Равным образом я запретил себе «представлять», какими могли быть чувства или реакция Алиеноры, даже в тех случаях, когда они кажутся естественными и логичными: это значило бы распахнуть ворота субъективизму, рискуя наделить персонажа из прошлого своей собственной психологией или менталитетом нашего времени[31]. У публики есть право любить исторический роман, но историки не имеют права романизировать Историю, даже ради того, чтобы привлечь к ней наибольшее число читателей[32].
26
Многие из этих работ будут упомянуты нами во второй части книги.
27
Множество примеров в подтверждение этого можно найти у Boswell, J. Christianisme, tolérance sociale et homosexualité. Les homosexuels en Europe occidentale des débuts de l’ère au XIV siècle, (trad. fr.), Paris, 1985. См. также: Johansson, W. et Percy, W. A., Homosexuality, dans Bullough, V. L., и Brundage, J. A., Handbook of Medieval Sexuality, New York / Londres, 1996, p. 155–189, а также уместную критику Jaeger, C. S., E
28
Все эти противоречивые вопросы рассмотрены во второй части этой книги; там же читатель найдет ссылки на многие работы, которые мы не можем указать здесь.
29
Labande E. R., op. cit., 1952, p. 175. Очень содержательное исследование этого историка, несмотря на некоторые уязвимые места, о которых мы упомянем в нужное время, до сих пор остается во многих отношениях лучшим введением в изучение персонажа Алиеноры и ее политической роли.
30
В частности, Warren, W. L., Henry II, Londres, 1973; Richard, A., Histoire des comtes de Poitou, 778–1204, vol. I–II, Paris, 1903 (второй том в большей части посвящен Алиеноре); в меньшей степени Kelly, A. R., Eleanor of Aquitaine and the four Kings, Harvard, 1950 (несколько изданий); Walker, C. H., Eleanor of Aquitaine, Richmond, 1950; Weir, A. Eleanor of Aquitaine, by the Wrath of God, Queen of England, Londres, 1999; и даже Перну, Р. Алиенора Аквитанская, СПб.: «Евразия», 2001.
31
Этот упрек можно адресовать не только М. Розенбергу (op. cit., 1937), легковерному и наделенному богатым воображением посредственному историку, но также Э. Келли, Р. Перну и в еще большей степени М. Мид (Фацингер), которые слишком часто переходят в область воображаемого, говоря «за Алиенору» и приписывая ей свои собственные чувства. Порой интерпретация персонажа зависит от той концепции, в рамках которой работает автор: Ж. Маркаль (Aliénor d’Aquitaine, reine de France, puis d’Angleterre, dame des troubadours et des bardes dretons, Paris, éd. Payot, 2000 (2)) рассматривает Алиенору в рамках своей кельтской концепции общества, а Ж. Ломенек (Aliénor d’Aquitaine et les troubadours, Luçon, éd. Sud-Ouest, 1997) находится под сильным влиянием старых концепций об отношениях Алиеноры с трубадурами. Недавнее исследование Delorme, P. Aliénor d’Aquitaine, épouse de Louis VII, mère de Richard Cœur de Lion, Paris, 2001 не содержит необоснованных положений: оно приятно для чтения, основано на множестве источников, чаще всего взятых у Э. Келли, но лишено ссылок, что значительно снижает его историческую ценность.
32
Именно по этой причине я не упоминаю здесь некоторых работ, написанных в чересчур романной манере, что не дает возможности отнести их к жанру «исторической биографии».