Назови меня своей

— Ты согласна? — снова настойчиво повторил Мартин, не сводя с меня пристального взгляда, и уже одно то, что он честно рассказал о самом неприятном последствии ритуала, говорило о многом.

Мне ничего не обещали, да, это правда. Мне честно признались, что именно привлекает во мне, и это далеко не моя трепетная и нежная душа и её порывы. Моим хозяевам не нужна равная, осознала вдруг я. Иначе они бы давно уже завели себе одну на двоих любовницу из своих и не ждали двадцать лет, пока я повзрослею. С равной им будет скучно, они просто не уживутся вместе.

— Что ещё я получу после ритуала? — на сей раз мой голос звучал твёрже, и хотя я знала, что соглашусь и так, не могла не задать этот вопрос.

— Ты проживёшь столько же, сколько мы, — теперь заговорил Валентин, поглядывая на меня и болтая в стакане коричневую жидкость. — Никто больше не сможет притронуться к тебе, для других носфайи твоя кровь станет смертельным ядом, — тут он чуть улыбнулся, и я при этом известии не сдержала громкого вздоха облегчения. Вот это ценное приобретение, согласна. — Несомненно, прибавится выносливости, — продолжил он, чуть понизив голос и одарив меня выразительным взглядом, в котором читались все его мысли, для чего мне эта самая выносливость понадобится.

Валентин замолчал, испытующе глядя, а я ненадолго задумалась, рассеянно наблюдая, как Мартин поглаживает мои стиснутые пальцы.

— И вы будете знать, что я о вас думаю, — с какой-то обречённостью повторила я, ощущая, как постепенно ладони расслабляются под деликатной лаской.

— Да, Лёля, — подтвердил Мартин. — И все твои желания, мечты, страхи. Всё, что ты пока прячешь от нас. Так что, крошка? — он чуть сжал мои ладони, а потом ухватил за подбородок, вынуждая смотреть на него, не выпуская из плена своего взгляда, наливавшегося рубиновым светом.

Я помедлила ещё секунды, собираясь с духом, запрещая себе думать, что меня ждёт после того, как отвечу, и произнесла всего одно слово:

— Да.

Однако Мартину этого показалось мало. Он встал и опёрся ладонями на ручки кресла, нависнув надо мной, заставив вжаться в спинку кресла, и на дне тёмных провалов его зрачков, окружённых оранжевыми огненными ободками, я уловила неприкрытый голод… А ещё, тень чего-то, отдалённо похожего на облегчение и радость.

— Ты согласна подчиняться, Лёля? — требовательно спросил старший вампир, а мой взгляд опустился на его губы, и мысли тут же свернули совсем в другом направлении, нежели продолжение серьёзного разговора. — Выполнять всё, что просим, без слёз и истерик?

Я сдержала улыбку: значит, мои слёзы их всё же трогают, раз он не хочет, чтобы я плакала. Непреодолимо захотелось коснуться пальцами ямочки, соблазнительно видневшейся в вырезе рубашки, обрисовать ключицы и прижаться к прохладной коже губами.

— Я постараюсь, Мартин, — честно ответила, тоже не желая обещать того, что, возможно, не получится до конца выполнить. А потом слова вырвались у меня прежде, чем осознала, что же говорю. — Я… я не надоем вам?..

Сказала и осеклась, чувствуя, как лицо заливает горячим, растерялась от собственной откровенности и того страха, который прозвучал в моём голосе. Попыталась отвернуться, тихо злясь на то, что слишком расслабилась и решила поговорить с носфайи так, будто это обычные мужчины. Ушей коснулся мягкий смех вампиров, Мартин присел на ручку кресла и обхватил моё лицо ладонями, не дав спрятаться.

— Ну, у нас есть много способов разнообразить нашу жизнь и… освежить эмоции, ведь так, Лёлечка? — мурлыкнул он мне прямо в губы, и от неприкрытого намёка стало ещё жарче, низ живота охватила знакомая истома. — Власть над полуночными не может надоесть, крошка, — уже серьёзно добавил Мартин и мазнул своим ртом по моему, уже приоткрывшемуся в ожидании поцелуя. — Это сильнее нас, Леллиаль. Это в нашей крови, девочка, — последние слова прозвучали непривычно нежно, но ответить мне не дали.

Мартин прижался к моим губам, крепко, властно, жёстко, до боли, словно ставя на мне своё клеймо, запечатывая все невысказанные возражения и сомнения. И я послушно ответила, обмякнув в кресле, потянувшись к нему точно так же, как совсем недавно — к его брату. Да, я знала, что легко мне не будет, особенно в первое время, несмотря на все принятые решения, и наверняка наказывать меня ещё будут, и не раз. Ну и пусть… Зато я получу заботу, внимание, возможность расширить свои знания в интересующей области и заниматься спокойно любимыми увлечениями, а не просто скучать в большом пустом доме в ожидании хозяев, пока они не захотят поразвлечься со мной. А любовь… Меня не бросят, не выкинут, если вдруг надоем, и это главное. Заглядывать же слишком далеко в будущее не буду, предугадать, как сложится моя жизнь через десяток лет, невозможно в любом случае.

Мартин отпустил меня нескоро, и когда наконец отстранился, я дрожала, как осиновый лист на ветру, волны жара гуляли по телу, пробуждая в крови огонь желания, и дыхание выходило неровным и частым. Вампир довольно усмехнулся, погладив мои губы и встал, протянув руку.

— Пойдём ужинать, Лёля.

Такие простые, обычные слова, от которых в груди разлилось тепло, и захотелось улыбнуться в ответ. Я ухватилась за протянутую руку и встала, немного смущённая и сбитая с толку собственными эмоциями, но разбираться в них уже расхотелось. И я послушно пошла за старшим вампиром из библиотеки, тем более, есть уже хотелось — солнце почти село, окутав мир за окном густыми фиолетовыми сумерками, стремительно перераставшими в бархатно-синюю ночь с жемчужной россыпью звёзд на небе. В столовой уже накрывали, и вскоре я с аппетитом уплетала сочную отбивную, запивая её неизменным клюквенным морсом.

— Лёля, расскажи, чему тебя в пансионе учили по зельеварению и травницкому делу, — вдруг попросил Валентин, и я от удивления чуть не выронила вилку.

Едва не выпалила «зачем», но удержалась — если спрашивает, значит, надо. И я послушно начала вспоминать уроки. Меня слушали внимательно, иногда задавали уточняющие вопросы, и было очень приятно видеть, что интерес младшего носфайи не праздный, он действительно слушает. Даже Мартин иногда что-то спрашивал, поглядывая на меня. Увлёкшись разговором о любимом деле, я не заметила, как прошёл ужин, и с некоторым удивлением уставилась на свою пустую тарелку.

— Что ж, Лёля, завтра принесу тебе кое-что, — невозмутимо произнёс Валентин, отправил в рот последний кусочек мяса и прожевал. — Сделаешь, а я потом проверю. Наелась? — он улыбнулся уголком губ.

— Да, вполне, — я кивнула, отложив приборы.

За столом повисла тишина, от которой все волоски поднялись и показалось, что в воздухе стремительно разливается невидимое напряжение. Вампиры смотрели на меня, а я переводила взгляд с одного на другого, и изнутри потихоньку поднималось волнение пополам с неясным предвкушением, самую чуточку приправленное острой щепоткой беспокойства — что ждёт меня сегодня?

— Иди к себе и переоденься, Лёля, на свой вкус, — низким, бархатным голосом произнёс Валентин, переплетя пальцы и положив на них подбородок, улыбаясь мне искушающей, многообещающей улыбкой. — А потом спускайся в гостиную рядом с библиотекой. Мы будем там ждать.

Я хлопнула ресницами, несколько сбитая с толку такой необычной просьбой, потом кивнула и тоненьким от волнения голосом ответила:

— Хорошо, Валентин.

Мартин лишь молча усмехнулся, не сводя с меня взгляда, в котором читались все его непристойные желания. И от этого платье тут же стало неудобным, грубым, кожа моментально воспламенилась, жаждая прикосновений и поцелуев. Поспешно встав, я почти бегом направилась к выходу из столовой, а оттуда — к лестнице, к себе. Сердце колотилось в горле, я лихорадочно перебирала в голове то, что запомнила из своего гардероба: что бы выбрать, чтобы… понравилось лордам? И хотя собственная стеснительность ещё не до конца ушла, щёки жгло румянцем от собственных смелых мыслей, мне нравилось думать о том, как буду выглядеть в том или ином откровенном наряде.

Однако, едва моя ладонь легла на гладкие деревянные перила лестницы, совершенно неожиданно низ живота скрутила болезненная судорога, и вовсе не от желания. Я охнула, вцепившись в перила, ноги враз ослабели, а боль растекалась по мышцам расплавленным свинцом, и к горлу подкатил горький ком — верные предвестники тех самых дней. Но… я ждала их не раньше конца следующей недели, как так?! Может, я заболела? Спазм прошёл, боль приутихла до состояния ноющей, терпимой — мне в этом смысле повезло, некоторые девочки в пансионе мучились очень сильно, я им варила особые отвары для успокоения. Я уставилась невидящим взглядом перед собой, чувствуя, как между ног всё стало неприятно влажным. На мне ведь белья совсем нет! Надо в ванну скорее, и найти что-нибудь, наиболее подходящее из того вороха кружев и батиста, что составлял теперь мой гардероб. Мой взгляд метнулся к приоткрытой двери в столовую, и я почувствовала, как заливаюсь краской по самые уши — как сказать им, что… мне нельзя ничего ближайшие три дня? Я же сгорю от смущения! А может, они сами всё поймут и почувствуют, ведь от меня остро и сильно пахло сладковатой кровью, даже моё обоняние человека это ощущало.