Страница 6 из 17
— Это очень, очень важно, — поддержала кузена Софья Ивановна. — Если мы найдем остальные газеты, в них может находиться ключ к разгадке тайны, которая…
— Не будем отвлекаться, — решительность, с которой Александр Иванович охладил пыл старой дамы, ясно показала, кто играет главную роль в этой франкоговорящей парочке. — На нынешнем этапе следует сконцентрироваться на ближайшей задаче. А она состоит в том, что искомая подшивка, как полагает Софья Ивановна, была по оплошности оставлена ею на чердаке того самого сарая, который она продала вашим родителям, Холмс, прошлой весной.
Софья Ивановна энергично закивала головой, подтверждая справедливость сказанного, но прервать кузена на этот раз не решилась.
— Как вы понимаете, мои юные друзья, — продолжил тот, — сами мы в силу возраста, да и воспитания не можем позволить себе лазить по чужим чердакам. Обратиться за помощью к вашим родителям тоже представляется нам не вполне удобным: они могут расценить нашу просьбу как странное чудачество. И будут правы тем более, что никто не может быть уверенным, что газеты все еще находятся на чердаке. В общем, мы рассчитываем на вашу помощь.
После столь убедительно изложенной просьбы нам ничего не оставалось, как ответить откровенностью на откровенность. Я кратко, но ярко описал наши безуспешные попытки проникнуть на чердак старого сарая. Кирилл был еще более лаконичен.
— Ключ не нашли, — мрачно сообщил он. — А замок здоровый и ржавый, его фиг откроешь.
— Ну, эту проблему мы решим, — успокоил нас Александр Иванович. — У нас совершенно случайно остался дубликат ключа. Вы его получите, если согласитесь с нашими… не то, чтобы условиями, но пожеланиями.
— Какими? — спросили мы с Кириллом хором.
— Пожеланий два, — не заставил себя ждать кузен. — Во-первых, не от-крывать саквояжа — если подшивка в сарае, то она находится в старом потертом саквояже, с которым в прежние времена наносили визиты своим пациентам врачи. Во-вторых, мы рассчитываем на полную конфиденциальность с вашей стороны. О том, что вы, возможно, обнаружите на чердаке, говорить кому бы то ни было, включая ваших родителей, было бы пока преждевременно.
Честно говоря, условия, поставленные кузеном (а это, конечно, были не просто ни к чему не обязывавшие пожелания, а именно условия, нарушить которые было бы в сложившейся ситуации бесчестно), меня несколько смутили. Начали со старых газет, а закончили саквояжем, в котором, между прочим, неизвестно, что находится. Александр Иванович и сам, очевидно, понял, что переборщил.
— Мы понимаем, — сказал он, переглянувшись с мадам Толстой, — что вам хотелось бы знать больше о давней и чрезвычайно запутанной истории, в которой мы с Софьей Ивановной давно уже, но, к сожалению, безуспешно, пытаемся разобраться. Но всему свое время. Пока же могу твердо вам обещать одно: саквояж — если, разумеется, вам удастся его обнаружить, — мы откроем вместе.
Думаю, что по выражению моего лица Александр Иванович понял, что его аргументы на этот раз меня убедили. Ватсон, однако, не был бы Ватсоном, если бы не задал мучивший его второй день подряд вопрос о коте-чревовещателе. Реакция кузена меня, признаюсь, удивила.
— Тамплиеры, говоришь, — протянул он, задумчиво глядя на Кирилла. Причем здесь тамплиеры?
И почему-то процитировал:
— Что он Гекубе? Что ему Гекуба?
— "Гамлет", Уильям Шекспир, — вырвалось у меня автоматически (дурное влияние деда, любившего кстати и некстати щегольнуть цитатой из классиков).
— А вы мне начинаете нравиться, молодые люди, — сказал кузен. Знакомство с мировой классикой облагораживает.
Затем произнес, уже обращаясь ко мне:
— Знаете, Холмс, было бы неплохо, если бы, отправляясь на чердак, вы захватили с собой кота.
При этих словах Мюрат, внмательно слушавший кузена, дважды одобрительно кивнул головой и вполне определенно промурлыкал:
— Bon[7].
Глава 6. На чердаке и в зачердачье
Надо ли говорить, что остаток дня мы с Ватсоном провели в раздумьях. Просьба кузена держать наш предстоящий поход на чердак в тайне от родителей ставила перед нами ряд проблем не только этического, но и чисто технического характера. Обсудив детали, мы решили, что самое подходящее время для нашего предприятия — ранний вечер, когда бабушка с дедом уже прилипают к телевизору, а мама воспитывает Асю перед отходом ко сну. Папу мы в расчет не брали — с тех пор, как он занялся бизнесом, время его возвращения с работы стало непредсказуемым.
В технической организации наших предприятий Кирилл был незаме-ним. Он быстренько уговорил своих родителей разрешить ему остаться ночевать у меня разумеется, для того, чтобы позаниматься со мной математикой, которая не входила в число моих любимых предметов. Где-то раздобыл и проверил в работе два ручных фонаря — действовать предстояло в сумерках, а то и в кромешной темноте. Принес даже из гаража две пары отцовских нитяных перчаток, хотя внятно объяснить, зачем они могут понадобиться, не смог.
Исчерпав в целом, вполне разумный набор подготовительных мероприятий, Кирилл присел рядом со мной на садовую скамейку и задумался. По опыту зная, что предоставленный самому себе, Ватсон приобретает разрушительную силу, я попытался вывести его из явно овладевавшего им состояния прострации.
— О чем размышляем? — спросил я его с деланным безразличием.
Ответ Ватсона прозвучал неожиданно.
— О концентрации энергии, — сказал он задумчиво.
— А конкретнее?
— Ну, помнишь, в четвертом классе с нами учился Миша? Хороший парень, но как вызовут к доске, начинал страшно заикаться.
Еще бы я не помнил историю, прогремевшую на всю школу. Бедного Мишу целый год таскали по врачам, те пичкали его разными таблетками. Но все без толку. Мишино заикание прогрессировало, встал вопрос о его переводе в школу для детей с ограниченными возможностями.
И в этот момент мишиному папе кто-то посоветовал обратиться к врачам, лечившим при помощи гипноза. Через месяц мишино заикание, к радости родителей, как рукой сняло. Но вместо Миши заболел весь класс. Правда, не заиканием, а гипнозом.
Дело в том, что, по мишиным рассказам, вся соль лечения была в способности пациента концентрировать энергию. Во всяком случае, именно так понял Миша слова лечившего его врача-психолога. Понятно, что, став свидетелями чудесного исцеления, мужская, более инициативная и предприимчивая часть нашего класса тут же занялась опытами по концентрации энергии. Особенно преуспел в этом уже упоминавшийся в нашем рассказе Чмо, друг Хмыря. На переменах и даже на уроках он производил странные пассы руками, хмуря при этом брови и делая страшные глаза. На парте у него стояла фотография Кашпировского.
И вот в один не очень-то прекрасный день случилось то, что должно было случиться. На уроке физики Мишу вызвали к доске, но к ответу он был не готов и, будучи человеком находчивым не нашел ничего лучшего, как снова начать заикаться. Разумеется, уже не по объективным причинам, а по чисто тактическим соображениям.
Психологически рассчет Миши на жалость преподавателя был точным. Наша физичка Маргарита Прохоровна тут же ринулась ему на помощь. И надо сказать, что путь ее лежал вдоль той стены нашего класса, на которой были развешаны портреты великих физиков. В массивных рамах, под каждой из которых имелось какое-то изречение, призванное, по мысли нашего директора, навсегда запечатлеться в нашем сознании. К примеру, под портретом Альберта Эйнштейна значилось: "Тот, кто хочет видеть результаты своего труда немедленно, должен идти в сапожники". Кстати сказать, любимая цитата Маргариты Прохоровны, вернее, вторая после пословицы "терпение и труд все перетрут".
И надо же такому случиться, что именно этот, любимый портрет нашей учительницы вдруг срывается с крюка, на котором он много лет мирно покоился. Причем именно в тот момент, когда Маргарита Прохоровна оказалась точно под ним. Страшно подумать, что могло бы произойти, если бы не Хмырь, друг Чмо, сидевший, кстати, на крайней парте по ходу движения физички. С молниеносной, неожиданной для его на вид неуклюжей фигуры быстротой он взмыл в воздух в акробатическом прыжке, успев каким-то немыслимым образом изменить полет великого физика, рухнувшего на подоконник.
7
Хорошо (фр.)