Городок

У Галины Андреевны глаз наметан. В одном доме углядела сразу, что счетчик не крутится, а плитка горит. Хозяин — молодой, но хваткий парень. Она пригрозила: «За воровство энергии отключим, учти».

На какой-то времянке номер дома прямо в окне, на стекле. Нарочно или нет? А на другой надпись: «Вытиратье ноге».

Навстречу попался человек: нес доски.

— Откуда? — среагировала сразу ухватчивая Галина Андреевна.

— На стол,— буркнул тот, но остановился. Почувствовал, что какая-то, хоть и неизвестно какая, власть.

— Где твоя времянка?

— Вон та...

— А почему доски к чужой времянке сгрузил? Маскируешь?

— Я чего,— сказал, испугавшись, мужчина.— Я к столу... Три досочки.

— Целое царство из трех досочек построили! — резко сказала Галина Андреевна.

В одной времянке пианино. Родители молодые, музыкальное училище кончили, хотя работают не по специальности.

И все говорят едино: уж лучше сюда, чем на подселение да на десять квадратных метров... Вот с холодильником беда. Вечером, когда все ток включают, перестает холодить. А так ничего.

Кто-то у самого края оврага туалет соорудил над пропастью: привязал его к дереву тросами, а идти к нему надо по настилу.

Шохов полез посмотреть.

— Надо же так придумать! Это по-шоховски! — восхищался он вслух.

В одном доме пожилая, но резвая бабешка встретила их как старых знакомых:

— Проходите! Не пугайтесь! У меня ремонт, хата горела.

— Как горела? — насторожился Шохов.

— А бог ее знает... От лампочки, наверное. У меня в прихожей лампочка повешена, ну и доски... Мы-то спим, а соседи стучатся, кричат: «Вы же горите давно». А у нас, слава богу, завезли воду накануне, и я все ведра и тазы залила. Так начала лить и залила...

— Где работаете? — спросил Шохов.

Бабешка уставилась на него вызывающе нахальными глазами:

— Кафе «Ритм», а проще — столовая номер девять...

Покосилась на Галину Андреевну и добавила не без вызова:

— Хоть вы и начальство, а я и не такое видывала! Я у самого начальника стройки коньяк таскала в баню. Так-то!

Галина Андреевна, видать, знала ее. Отвернулась, собралась уходить. Но бабешка никак не хотела отпускать Шохова, а все славословила, все завлекала. А потом пожаловалась вдруг:

— От климата здешнего кожа запаршивела. Стала такой облезлой, что, прости господи, мужик не захочет на такую полезть... Не подымется...— Это уже вслед Шохову и опять с призывом: — Так заходите! Ладно?

Шохов едва выскочил на улицу, не мог прийти в себя. Ошарашенно спросил свою спутницу:

— Что это она... Вы ее знаете?

— Она, по-моему, больная,— сказала Галина Андреевна, поморщившись.— Может, на сегодня хватит, Григорий Афанасьич?

Шохов согласился, но предложил зайти еще в один домик, чтобы сюда уже больше не возвращаться.

Когда они постучались, им показалось, что в доме кто-то есть. Они ясно слышали шум. Но никто им не открывал, и вообще стало очень тихо.

— Эй, — крикнула Галина Андреевна.— Здесь есть кто?

После некоторого молчания за дверью раздались приглушенные голоса, зазвенела щеколда, и дверь чуть приоткрылась. Молодая женщина, почти девочка, черненькая, косенькая, узбечка или татарка. Видно, что смущена.

— Вы к нам?

— К вам.

— Ой, простите, но мы не можем вас впустить...

— Да что случилось-то?

Девушка обернулась, что-то сказала в глубь комнаты, потом распахнула дверь шире: «Видите?»

В комнате плавал синий дымок, и все стены, мебель, потолок и пол были обрызганы чем-то кремовым. Приторный конфетный запах пахнул из помещения.

Галина Андреевна всплеснула руками:

— Что же вы тут наварили? Господи!

— Как бомба,— произнесла смущенно девушка и посмотрела на парня, сидевшего скромно в углу.— А все он придумал...

Выяснилось, что здесь живут молодожены. У них, так сказать, первый месяц. В честь такого праздника они решили сделать торт и для этого поставили варить в кастрюлю нераскупоренную банку сгущенного молока. Доварили до того, что она взорвалась, да еще в тот самый момент, когда постучалась комиссия. Молодожены так перепугались, что решили никому не открывать...

— Какие же вы глупые,— покачала лишь головой Галина Андреевна. И тут же, пока Шохов осматривал строение (сляпано кое-как, к зиме не готово, уж не самохинская ли работа?), она все им про торт и про сгущенку объяснила. Что варить ее надо в воде, но так, чтобы не касалась дна кастрюли, а торт лучше делать с вафлями, которые у нее есть. А если сверху украсить вишнями из варенья, то будет уже не торт, а чудо.— Приходите ко мне, — сказала она на прощание.— Не стесняйтесь!

Ожидая, Шохов подумал вдруг с досадой: такая трата времени и сил. А гараж недостроен... Столько вечеров пропало...

Они вышли на улицу. Ночь была промозглой, черной.

— До завтра, Григорий Афанасьич,— произнесла, поежившись, Галина Андреевна.— О чем задумались?

— О чем? — переспросил Шохов, будто очнувшись.— Да вот размышлял, что у нас за народ здесь: не паникует, не суетится... Я хочу понять, но думаю, что не понял, это — замедленный рефлекс или...

— Или — привычка,— подсказала Галина Андреевна.

— Или — равнодушие? Ведь они даже не спрашивали, кто мы... Пускали к себе в дом, как будто мы имели на это право. А эта женщина даже извинилась... Что же это?

— Мудрость. Вот что. Меня — так больше поразило их долготерпение. Ну, прощайте. До завтра. А узелок давайте, я занесу.

Галина Андреевна простилась, но в дом к себе не пошла. Свернула поперек улицы к маленькой времяночке и постучалась. Ей никто не ответил. Тогда она тронула дверь, которая оказалась открытой, и зашла. Коля, как был в одежде, спал, не расстелив постель, а на столе лежала буханка хлеба с отломанной коркой и початые рыбные консервы: «Салака в томате».

Галина Андреевна положила узел и стала прибирать на столе. Консервы переложила в блюдце, а хлеб завернула в газетку.

— Коля,— позвала она тихо.— Коля...— И тронула за плечо.

Парень вздрогнул и открыл глаза. Несколько минут лежал, что-то соображая, потом вскочил.

— Коля, пойди умойся, вода у тебя есть? А я вскипячу тебе чаю. А потом ляжешь, как положено, и будешь спать. Ты понял? Ну, иди, иди.

И пока он, медленно приходя в себя, ополаскивался в прихожей, Галина Андреевна подмела пол и успевала еще произносить громко, чтобы он слышал:

— Нельзя себя запускать так, ты же теперь отец. Поля придет, а у тебя должен быть дом в порядке. Больше чем в порядке... И чистота кругом. И сам ты должен быть мужчиной, своим видом внушать жене уверенность во всем. Понял? У тебя много белья накопилось? Сложи, я завтра заберу. А теперь садись и рассказывай, что там в роддоме происходит и как наша дочка...

Под самые Ноябрьские праздники произошло два события. Одно касалось Нового города, другое же лишь Вор-городка.

Это второе — возвращение Поли из роддома. Ее встретили цветами, невесть где добытыми Галиной Андреевной, и на машине по дороге, которую к этому времени закрепило морозцем, подвезли до самого дома.

Ребенка, пока что безымянного (ждали совета родителей), никому не показали, соблюдая стерильность, но крестины сыграли очень шумные в доме самой Галины Андреевны. Ее же нарекли крестной.

На этом празднике перебывал чуть ли не весь городок, а молодым от всех жителей (собирали по рублю с дома) была преподнесена коляска и к ней памятная грамота. В грамоте, составленной опытной рукой остроумного деда Макара, писалось, что коллектив поздравляет Колю-Полю с первенцем, гордится молодым новоселом, который, как они надеются, будет воспитан в лучших традициях Вор-городка: добрым, отзывчивым и оптимистичным...

Поля крестин, можно сказать, и не видела, прибежала на несколько минут, пока ее подменяла Тамара Ивановна. Коля же ходил счастливый и пьяненький, рассказывая всем, какие голубые глаза у его дочки.

Второе событие касалось Григория Афанасьевича Шохова и имело к его работе непосредственное отношение. В самый канун праздника досрочно был сдан государственной комиссии водозабор и станция очистки воды.