Городок

Может, потому и нравственная обстановка Вор-городка была именно такой, какую мы видывали в наших городках на Руси в самые что ни на есть тяжкие времена, в голодные военные годы, и которую мы несколько утеряли со временем — и теперь страдаем, ищем и не находим. А уж как она нам нужна!

И не тут ли отгадка и ключ к такой, скажем, проблеме, что многие и многие жильцы из Зяба ни за что не хотели оставаться в общежитейных удобных современных домах, а селились на окраине Вор-городка (тоже словцо, а какая в Вор-городке окраина, если он сам — окраина!), считая, что вполне хорошо устроились.

Над этим парадоксом стоило бы задуматься, и у нас еще будет для этого время. А сейчас не будем забегать наперед, опережать, как говорят, события. Наш разговор посвящен местоположению Вор-городка и Вальчику, отделяющему его от настоящего города.

Уж этот Вальчик! Сколько слов о нем перемолото, сколько слез и местного невинного фольклора! Достаточно сказать, что для подвыпивших, возвращающихся навеселе из города, Вальчик был навроде естественного препятствия, и выпивавшие в меру кто ползком, кто на карачках преодолевали крутой подъем, а со временем даже добирались до дому. Остальные же оставались лежать на его склоне, и тут их находили ближние или городская милиция: склон со стороны Зяба находился в ее ведении.

Все началось со слуха привычного, но всегда неприятного, что Вор-городок в который раз собираются сносить. Привыкнуть к подобному совсем невозможно, но уж больно слух был нелеп и абсурден, хотя бы потому, что теперь якобы угрожали не отдельным времянкам, улицам, а всему городку в целом.

Будто бы видели люди на плане на месте городка не то цех, не то крытый рынок, не то ангар какой и будто план этот уже обсуждался в исполкоме и был в перспективе принят, и дано властям указание жестоко бороться с любыми новыми застройщиками, а к живущим применять экстраординарные меры по выселению, вплоть до использования силы.

И прежде бывали подобные слухи, и угрожали, с листком ходили и масляной краской, ядовито-синей, какую-то особую нумерацию делали (чтобы новых, совсем уж незаконных, застройщиков отличать!) — все, все было. Но теперь одновременно со слухами появились геодезисты, студенты и студентки — практиканты, девки сплошь в штанах, и начали местность мерить, расставляя свою оптику на треногах прямо посреди дворов и огородов.

И еще одно, уже более серьезное подтверждение слухов: прямо от Зяба, в направлении Вор-городка стали отсыпать дорогу. Временную пока дорогу, щебеночную, но кто не знает, что щебеночные временные дороги после десяти лет эксплуатации по своей цене приближаются к тем же асфальтовым, так называемым с твердым покрытием и влетают государству в копеечку. Не о цене сейчас дело. Дорога — факт, неопровержимо доказывающий, что строители подбирались к Вор-городку. Как дотянут до Вальчика, так и Вор-городку конец. А до Вальчика, при нынешней вялой и халтурной отсыпке, по оценке знающих людей, им тянуть эту дорогу не меньше года. Но что такое год для тех, кто приехал жить навсегда?

Первой, как потом вспоминали, засвиристела насчет новых слухов жена Васи Самохина, тракториста треста Строймеханизация, Нелька. Сама Нелька, молодая и красивая бабенка, с развратными козьими глазами, работала в конторе Гидропроекта. Будто там на столе своего начальства Нелькина подруга углядела пресловутый план застройки Вор-городка.

Все в городке знали, что Нелька — баба пустая и вздорная то ли по молодости, то ли по недостатку ума и сплетен у нее всегда полный рот, не зря она среди таких же молодых девок весь день толчется. Им и работать некогда, только по магазинам бегать да слухи на хвосте, как сороки, разносить. И все-таки...

Хоть верить Нельке целиком нельзя, да ведь дорогу-то отсыпают, и дорога та, как Нелькин язык, все длиннее и длиннее становится. Самой-то Нельке чего, кажется, паниковать? Они, Самохины, свою времянку кое-как слепили и надеются к Новому году в Зяб перебираться, им вроде бы квартира обещана. Оттого Самохины и живут, как на вокзале, ни мебели приличной, ни абажура, ни обоев на стенах: неряшливое, словом, жилье. Нет чтобы лишний рас после работы веником махнуть, пришла, сумку кинула побежала к соседям: Коле-Поле новый слух докладывает.

Коля-Поля — молодожены. По распределению учительствовать сюда приехали. Хозяйства своего нет, ни строить, ни жить не умеют. Домик-засыпуха у них хоть и чистый, но голый, одни книги кругом. Им, говорят, давали общежитие в Зябе, порознь, разумеется, но они купили в Вор-городке времянку за восемьсот рублей (на все родительские свадебные деньги) и теперь старались наладить свой быт. Ходили всюду они вместе, и работали вместе, и ели вместе, и даже мысли у них были какие-то одинаковые, так что в Вор-городке их одноименно и не раздельно стали звать: Коля-Поля.

Коля-Поля разволновались от Нелькиной болтовни и было отчего. Хоть хозяйство малое, но свое, добытое дорогой ценой. К тому же Коля-Поля собирались стать родителями, чего многоопытная Нелька еще не проведала, а жить с ребенком в общежитии никак невозможно.

Едва быстрословная трепливая Нелька выпорхнула от них, чтобы успеть обежать до темноты остальных знакомых, как Коля-Поля надели резиновые сапоги (одинаковые, у них был один размер ноги — тридцать девятый), надели спортивные куртки, тоже одинаковые, и пошли в дом напротив по их улице Сказочной, к единственной знакомой здесь, тете Гале.

Тетя Галя, Гавочка, так произносил ее имя картавый директор урса и так ее звали в городке, работала директором зябовской столовой и принимала посильное участие в судьбе двух непрактичных, ни к чему не приспособленных молодых людей.

Домик у Гавочки небольшой, но уютный, полированная мебель, трельяж, телевизор. Деревянная низкая тахта накрыта польским узорным покрывалом. А раздевалочка и кухонька отгорожены чистыми ситцевыми занавесками. У дверей индийский цветной половичок положен. Все хорошо у Гавочки, одна беда — детей нет. Может быть, с детишками не так бы все ухожено было, да уж точно был бы дом настоящим домом, а не музеем, где лишний шаг сделать страшно, не то что присесть на стул.

Коля-Поля, потоптавшись, сняли сапоги в прихожей и присели на краешек тахты. Они пересказали ей Нелькину сплетню, про план, про исполком, про указание бороться с застройщиками и прочее в том же духе. Вид у Коли-Поли был удрученный. Они жили тут недавно, в такие переделки не попадали и не были готовы к ним. Им предстояло все это пережить.

Тетя Галя, Гавочка, наоборот, была старожилом на этой улице, да и во всем Вор-городке; это она, кстати, посоветовала Коле-Поле перебираться сюда для жительства, она же и подыскала нужную времяночку, помогала переезжать и на первых порах подкармливала их.

Гавочка вообще, несмотря на общепитовскую закалку, была сердобольным и чувствительным человеком. В сорок пять лет она знала цену человеческому сочувствию и умела сострадать. Новость, которую принесли Коля-Поля, Гавочка приняла спокойно. «Ничего не будет,— так она сказала.— Здесь советская власть, и никого еще без жилья на улицу не выкинули. Снесут, значит, дадут в Зябе. Но скорей всего, что не снесут. А потому спите, детишки, спокойно, а Поля особенно, потому что ей волноваться вредно».

Поля покраснела и кивнула. Когда молодые люди ушли, Гавочка включила телевизор и принялась старательно смотреть очередную серию телевизионного фильма о милиции. В середине фильма, в самом захватывающем месте, где преступника почти что настигают и только случайность помогает ему вывернуться из опасной ловушки, Гавочка отчего-то задумалась и выключила телевизор.

Гавочка была строгой и красивой женщиной. Темные густые волосы собраны пучком на затылке, большие серые глаза под черными бровями, и губы, чувственные, нежно-красные, никогда не знавшие помады.

Гавочка посмотрела на себя в зеркало, наскоро, как бы небрежно, одним прикосновением руки поправила волосы и стала одеваться, на дворе уже было начало осени.

С непокрытой головой, в плащике и цветных резиновых сапогах она прошла в самый конец своей улицы Сказочной, и встречающиеся мужчины, да и женщины, оглядывались ей вслед. Было в ее походке что-то независимое, хоть стояла на улице грязина по колено и идти приходилось осторожно, прижимаясь к самым заборам.