Страница 20 из 22
— Товарищ Мозуренко, прошу вас сюда, — громко позвал полковник.
— Мои орлы подтянулись. С минуту на минуту должен быть наш огневой налет, и мы наверняка собьем их, — оживленно говорил с заметным украинским акцентом командир гвардейского полка Мозуренко, входя в блиндаж. — Что здесь стряслось?
— Санитарный инструктор с поручением от Белова прибыла.
— От Белова? — в голосе Мозуренко послышалось удивление. Он быстро подошел к девушке, нагнулся над ней.
Вера с трудом вынула из-за пазухи намокшую, сложенную вчетверо бумагу и протянула ее командиру полка.
— Приказано… лично вам вручить. Белов наспех начертил расположение нашей траншеи и огневых точек врага. Им надо быстрее помочь… Патроны у них кончаются. Быстрее…
Командир полка осторожно расправил на планшетке донесение Белова.
— Вот какие дела. А я ведь в том месте заметил какую-то возню, — сказал он полковнику. — Отмечал там огневые минометные налеты. Теперь все ясно…
— Соедините меня с командиром дивизии! — приказал полковник связисту. И показывая глазами командиру полка на Казакову, впавшую в забытье, проговорил:
— Герой! Выполнила такое трудное поручение. Срочно оказать медицинскую помощь!
12. Выстояли!
Тем временем положение гвардейцев в траншее продолжало осложняться. С большим напряжением они отбили еще две атаки, следовавшие одна за другой. Гитлеровцы, видимо, решили во что бы то ни стало покончить с упрямой ротой до наступления темноты — их последний штурм был особенно упорным. Дело опять дошло до рукопашной, в траншею ворвались пять вражеских солдат.
Одного из них застрелил Белов: увидев в трех шагах от себя спрыгнувшего гитлеровца, он с огромным трудом поднялся и выстрелил, но тут же упал без сознания, отуманенный жестокой болью.
Старшина Сотников, обходя после боя траншею, посчитал его мертвым. Он постоял над командиром, стиснув зубы, вздохнул и пошел дальше — проверять наличный состав роты. Итоги получились невеселые: в строю осталось десять раненых и пять здоровых бойцов. Старшина и себя считал здоровым, забыв про свою контузию, про легкое ранение в левое плечо. Боеприпасы совсем были на исходе — патронов сотни две да несколько штук гранат.
«Еще одна атака — и переходи на кулаки», — думал старшина, возвращаясь после обхода на свой НП.
Солнце спряталось за темной грядой облаков на западе, но было еще светло.
Бой на плацдарме разгорался. В воздухе стоял сплошной гул. С той и другой стороны била артиллерия. То в одном, то в другом месте появлялись огромные столбы дыма, пыли и пламени. Река в районе плацдарма по-прежнему оставалась наглухо закрытой темной дымовой завесой. Сотников, медленно передвигая бинокль, старался тщательнее рассмотреть ломаную линию фронта. Но чем дольше он в нее всматривался, тем больше убеждался, что за последние часы она мало изменилась.
Подошел рядовой Исаков с медицинской сумкой за спиной и немецким автоматом на шее.
— Товарищ старшина, всех перевязал. Командир роты, кажись, скоро очнется.
— Жив? — воскликнул Сотников. — Вот здорово!
— Живой, — подтвердил Исаков, и в голосе его прозвучали задорные нотки. — Головой малость о стенку вдарился. А вот парторг без памяти. Крутиков ослаб сильно. Но кровь ему остановил… Ануфриеву плечо разрывной разворотило — отвоевался, кажись, солдат.
— Патроны у фрицев подсчитали?
— Подсчитали, товарищ старшина. У них тоже — кот наплакал.
— Возьми с десяток и иди на левый фланг. Там у нас плохо дело. До ночи, по всему видать, еще в атаку пойдут.
— Пойдут. Уж это как пить дать. Будем стоять до последнего, товарищ старшина, как панфиловцы под Москвой…
Исаков ушел, но вскоре прибежал обратно и сообщил, что ротный очнулся и зовет старшину.
Сотников обрадовался: надежней с командиром — хоть и ранен, а все подскажет что-нибудь в трудный момент.
Белов лежал вдоль траншеи, повернув голову, перевязанную темными сверху бинтами, в сторону подбегавшего старшины. Бескровные губы его чуть тронула улыбка: старшина держался молодцом.
— Как у нас дела?
Старшина доложил о положении в роте, о наличии боеприпасов, о настроении бойцов.
— Там что? — командир роты чуть двинул рукой в направлении плацдарма.
— Всё так же. Сейчас наши почему-то резко сократили огонь.
— Значит, к атаке готовятся.
Белов взглянул на часы, на серое небо над траншеей, подумал: «Теперь основные силы дивизии, считай, все на плацдарме. Жди артподготовку и атаку. Должны прорваться… И нам нужно атаки ждать».
Он дал старшине несколько поручений, а сам поднялся с помощью Исакова и привалился грудью к срезу траншеи.
Надвигались сумерки. Серое небо скрашивала лишь одна светло-оранжевая полоска на западе. Вражеские окопы подозрительно затихли. Лейтенант долго смотрел на гудящий, извергающий, как вулкан, клубы огня и дыма плацдарм. Добралась ли Вера Казакова или лежит где-нибудь, истекая кровью, как будут лежать и они здесь, если не придут к ним на помощь? Белов вспомнил, как еще утром он был твердо уверен, что сегодня ночью они пойдут на прорыв, к своим; но вот и ночь близится, а идти уже некому. Если не подоспеют наши — у них один выход: погибнуть геройской смертью.
Размышление ротного прервал торопливо подбежавший Сотников.
— Товарищ лейтенант, за бугром справа слышен шум танков!
Белов вздрогнул. «Только этого еще не хватало!» Он прислушался — за бугром действительно рокотал танковый мотор. И этот рокот будто унес печальные мысли ротного, даже боль в ранах приглушил. Скомандовал громко, со злостью:
— Собрать все гранаты! Приготовить связки!
— Есть приготовить связки!
Старшина еще не скрылся за изгибом траншеи, как на левом берегу возник мощный гул советской артиллерии. Словно сотни тяжелых молотов заработали враз. Огневые трассы «катюш» прочертили сумеречное небо. Били орудия всех калибров и били так часто, что отдельных выстрелов не было слышно, — всё сливалось в сплошной рёв. Белов слушал эту грозную музыку, и она казалась ему милее самых нежных мелодий. «Так и есть… артподготовка… Сейчас пойдут», — бормотал он, не отводя от плацдарма загоревшихся глаз.
— Вот дают жизни, товарищ гвардии лейтенант!
— Принеси-ка мне связку гранат! — приказал ротный Исакову. — Остальные связки старшине. Скажи людям — танки пропускать, лежа на дне. Пехоту отсекать. Быстро давай.
Заговорили вражеские окопы. Залпы минометной батареи следовали один за другим. Из-за бугра показались два средних танка и пошли, покачиваясь, к траншее. Белов ждал, затаив дыхание: сколько еще их покажется? Но танков больше не было, и пехоты, как удалось ему заметить, двигалось за ними немного.
— Ага! Всего только и наскребли? Понятно. С двумя-то мы как-нибудь справимся.
Минометный налет окончился. Теперь отчетливее стал слышен рокот танковых моторов да стрекот пулеметов.
Запыхавшись, прибежал Исаков, принес связку из четырех гранат.
— Товарищ лейтенант, вам не бросить, вы израненный, дозвольте мне, — взмолился он, встав перед ротным по стойке «смирно». — Жалко, если промахнетесь.
Белов подержал в руке увесистую связку, попытался поднять руку выше — не получилось.
— У старшины сколько связок?
— Одна осталась.
— Только одна? В таком случае — держи. Но смотри, брат… если промахнешься — на глаза не показывайся.
Исаков принял связку, как бесценный подарок, и сразу же метнулся влево, к выступу траншеи, куда направлялся второй танк.
Ротный проверил патроны в диске, приладился поудобней на бруствере. Левая нога нестерпимо ныла, он перенес всю тяжесть тела на правую и стиснул зубы, сдерживая острую, колющую боль. Он уже не подавал команды «Огонь». Патронов у бойцов было так мало, что каждый сам понимал, когда ему выгодней стрелять.