Страница 9 из 22
Там на ступеньках крыльца сидел солдат с перевязанной головой. На него падали первые нежные лучи утреннего солнца. Запалив козью ножку и закрыв глаза, он прислонился к стене и отдался приятным минутам покоя. Над входом колыхалась белая тряпочка с красным крестом в центре. Через окно был виден бледный женский профиль и тонкие руки, которые то взлетали, то опускались: медсестра делала перевязку.
— Только самые тяжелые уходят в медсанбат, — задумчиво глядя вместе со мной в окно, произнес старшина. — А эти не хотят. Да и понять их надо: каждому охота дожить в своей части до победы, увидеть, какая она, за что страдал, за что кровь проливал…
Я посмотрел на богатырскую фигуру Сметанина, на его опущенную голову и согнутые плечи и подумал, что именно это стремление дожить до победы, ощутить ее всем существом поддерживает в этом простом советском человеке неутомимую энергию и силы для бессонных ночей и тревожных дней.
Зловещий вой мины и пронзительный треск ее разрыва закончил нашу беседу.
Старшина побежал к возчикам распорядиться, чтобы лошадей завели в конюшни. Следом за первой миной упала вторая. Она также разорвалась в центре сада. Взметнулись комья земли и расщепленные ветки деревьев.
Солдат, сидевший на крыльце, поднялся и, привычным движением поправив на груди автомат, крикнул в окно перевязочной:
— Скоро ты?
— Иду! Иду! — послышался голос.
У окна появилась медсестра. Она вытирала полотенцем руки и печально смотрела на небо.
— Ты, сестрица, от окна отойди, — ласково сказал ей солдат, — а то, чем черт не шутит, когда бог спит. Кто тогда нас чинить будет? — Он добродушно рассмеялся, и вдруг неожиданно строго закончил: — Нет, верно говорю: отойди, со смертью в жмурки не играй.
Ударила третья мина, немного ближе. По стенке чиркнуло несколько мелких осколков.
Сестра исчезла в глубине комнаты. Солдат пригнулся к земле. На крыльцо вышел его товарищ, тоже с перевязанной головой, и они, низко пригибаясь, скрылись за углом дома.
Я, чтобы не попасть в зону обстрела, обогнул сад с другой стороны и, держась ближе к стенам строений, добрался до командного пункта.
Ревело уже несколько минометов. Гитлеровцы били в наш тыл, предполагая там скопление войск и боевой техники. А рота капитана Александрова залегла в ста метрах от них, маскируясь в кюветах шоссейной дороги и небольших окопах, отрытых еще во время первой схватки.
Полковник Лебедев
Спускаться в подвал не хотелось. Я укрылся за грудой битого кирпича — все, что осталось от какого-то сооружения, возможно, еще совсем недавно украшавшего хутор. В этих развалинах удобно было маскироваться, а главное, отсюда можно было хорошо обозревать прилегающую местность.
«Недаром, — подумал я, — капитан Александров выбрал этот подвал для своего командного пункта».
Высунув голову из-за камней, я увидел цепочки наших окопов и заметил даже два пулеметных гнезда в кювете на повороте шоссе.
Наши молчали. Гитлеровцы усиливали огонь: к воющим звукам минометов присоединился треск пулеметных очередей. Можно было ожидать, что вскоре заговорит и вражеская артиллерия.
Странно было смотреть на поле, покрытое зелеными ростками озимых всходов, освещенное теплым весенним солнышком, над которым в грохоте устрашающих звуков витала смерть.
Вдруг я услышал за собой громкий возглас:
— Черт побери! Вы там спите, что ли?!
Я оглянулся: за углом дома, у входа в наш подвал стоял какой-то военный. Он энергично размахивал руками и кричал. Что именно, я уже не разобрал, так как волна обстрела снова перекрыла все звуки.
Пригнувшись, я побежал на зов. Каково же было мое удивление, когда я увидел перед собой полковника Лебедева. Я отрапортовал.
— Позвольте, а где же капитан Александров? А я-то подумал, что это он в лирическом, так сказать, уединении, пренебрегая телефоном и прочими видами связи, ведет наблюдение за полем боя.
— Боя еще нет, товарищ полковник.
— Но он может начаться каждую минуту…
— В эту самую минуту, товарищ полковник, я буду как раз на месте, — эту фразу произнес Александров, появившийся из-за спины полковника и слышавший последние его слова.
Коротко поздоровались.
— Докладывайте обстановку.
Мы спустились в подвал. Самодельная лампа была погашена. Маленький голубой квадрат узенького оконца и открытая дверь пропускали света столько, сколько нужно было, чтобы двигаться, не задевая табуреток и стола. Зато воздух стал немного свежее.
Александров доложил полковнику, что обстановка осталась без изменения.
Лебедев некоторое время молчал, постукивая пальцами по столу, как бы прислушиваясь к тому, что происходит снаружи.
Обстрел затихал.
— Вы правильно сделали, капитан, что не вступили в перестрелку, — наконец промолвил полковник. — Скажите, чем вы руководствовались?
Александров ответил не сразу. Он как будто подыскивал слова для выражения своей мысли.
— Маскировка, — ответил он коротко.
— Маскировка? — переспросил Лебедев. — Я понял вашу мысль. Но я бы назвал это иначе: сохранение военной тайны…
— Пожалуй, и так, товарищ полковник. Я не хотел, чтобы противник знал что-нибудь о нас. Неизвестный враг — самый страшный. А о них мы уже кое-что знаем.
— Да, капитан, ваши разведчики доставили нам очень ценные сведения. Оказывается, наши знаменитые друзья Мадраим и Андронов снова вместе и результаты последней разведки — их работа. Добро! Как говорится, на ловца и зверь бежит!
По лестнице кто-то быстро шел. На пороге появился солдат. После яркого дневного света он не сразу увидел нас в полумраке подвала. Наконец, все еще стоя у порога, он гаркнул:
— Разрешите доложить!
— Докладывай, только потише, — ответил полковник Лебедев. — У нас у всех хороший слух.
— Против позиций второго взвода скапливается противник. В районе высоты, на которой находится разрушенный сарай, происходит движение отдельных групп. Лейтенант Бобров спрашивает ваших распоряжений.
— Разрешите, товарищ полковник, — обратился Александров к Лебедеву.
— Да, пожалуйста.
— Почему не доложили об этом по телефону? — спросил капитан связного.
— Кабель оборвался. Сейчас ищут место обрыва.
Командир роты молчал, как бы обдумывая ответ. Лебедев посмотрел на часы.
— Капитан, — сказал он, — распорядитесь, чтобы лейтенант Бобров по-прежнему вел тщательное наблюдение за противником, огня не открывал и ожидал дальнейших распоряжений.
Когда связной покинул подвал, нам показалось, что с его уходом ушли и последние звуки перестрелки. Но это была уже не та мирная тишина, которая была ранним утром. Чувствовалось, что эта тишина не долговечна и первый выстрел может так всколыхнуть ее, что вокруг начнет бушевать ад кромешный.
Лебедев снова посмотрел па часы. Помолчал, вынул массивный серебряный портсигар с замысловатым вензелем на крышке и угостил нас хорошими папиросами.
Голубоватый ароматный дымок наполнил наш подвал запахом мирного, уютного жилья. Исчез кислый запах махорки, давно немытого тела и видавших виды солдатских портянок.
— Лейтенант! — обратился ко мне полковник. — Могу вам предложить место в интересной боевой экспедиции.
Наблюдая за тем, какое впечатление произведет на меня его предложение, полковник после короткой паузы продолжил:
— …Экспедиции в расположение батальона майора Абдурахманова.
Я не мог сдержать радостного восклицания.
— Это как раз то, что мне нужно, товарищ полковник. Это мое редакционное задание…
— Отлично. Теперь это будет не только редакционным, но и боевым заданием.
Прогудел хрипловатым голосом телефонный зуммер.
Мы прислушались.
— Лейтенант Бобров докладывает, что связь восстановлена, — сообщил телефонист, прикрывая широкой ладонью телефонную трубку.
— Я сейчас сам поговорю, разрешите, товарищ полковник.