Люди зимы

Интересно, почему мать не погасила свет?

Оглядываясь по сторонам, Рути увидела, что оставшаяся от ужина посуда была вымыта и убрана на место, и только на столе стояла нетронутая чашка чая. Чай успел остыть – когда она потрогала чашку, та показалась ей холодной, как камень. На блюдце рядом с чашкой лежал кусок яблочного пирога, его край был надломлен, а рядом валялась вилка. Мамин яблочный пирог Рути очень любила, поэтому сейчас она доела остатки, а блюдце поставила в раковину.

Погасив свет в кухне, она отправилась в гостиную, чтобы выключить свет и там. Дровяная печь прогорела, в топке остались одни угли. Они еще тлели, и Рути подложила в печь пару поленьев и прикрыла вьюшку на ночь.

По лестнице она поднималась в темноте, стараясь ступать как можно тише и держась за перила, чтобы не потерять равновесие. Голова у нее еще кружилась от выпитого, ноги словно свинцом налились, но Рути этого почти не замечала. Она думала о том, как ей повезло – мать легла, не дождавшись ее возвращения. Сегодня обошлось без скандала, быть может, обойдется и завтра… Эта мысль привела ее в такое приподнятое расположение духа, что она едва не рассмеялась.

Примерно на середине лестницы Рути неожиданно наступила на что-то холодное и мокрое. Присмотревшись, она разглядела на ступеньках несколько небольших лужиц, словно бы от растаявшего снега. Можно было подумать – кто-то поднялся наверх, не сняв уличной обуви. О том, кто это мог быть, Рути почему-то не подумала; в данный момент ее занимали только собственные промоченные носки. Прошипев вполголоса какое-то ругательство, она поспешно преодолела оставшиеся ступеньки и оказалась в застеленном ковровой дорожкой коридоре второго этажа.

Дверь в спальню матери была плотно закрыта, и под ней не видно было никакого света. Дверь в спальню Фаун, напротив, была распахнута, и Рути услышала, как ее младшая сестренка громко вздыхает во сне. Потом из комнаты Фаун появился большой серый кот. Громко мурлыча, он затрусил к Рути и стал тереться о ее ноги, высоко подняв пушистый хвост, похожий на восклицательный знак. «Давай, гладь!» – вот что это означало на кошачьем языке.

Улыбнувшись, Рути наклонилась и погладила кота по спине.

– Привет, Роско, старина, – прошептала она и юркнула к себе в комнату. Кот последовал за ней. Кровать Рути была не разобрана, на столе громоздились тетради и учебники: первый семестр только что закончился, и она не успела их убрать. Здесь были и «Английское сочинение», и «Введение в социологию», и «Счет», и «Приложения для микрокомпьютера», и много чего еще. Оценки за семестр еще не выставляли, но Рути знала, что получила высший балл по всем предметам – даже по тем, которые ей не нравились или были скучны.

«Примитив, – жаловалась она матери. – Это не образование, а одна видимость. Среднюю “четверку” в нашем колледже могла бы получить и дрессированная обезьяна».

«Но ведь ты будешь учиться в нем всего год», – в очередной раз напомнила мать, и Рути недовольно поморщилась. Это заклинание, которое мать повторяла по любому поводу, начинало действовать ей на нервы.

Сейчас Рути поплотнее закрыла дверь, сняла джинсы и мокрые носки и забралась под одеяло. Роско устроился рядом: выбрав местечко поудобнее, он трижды повернулся на одном месте и только потом улегся, блаженно зажмурившись и запустив когти в одеяло.

Рути снова приснилась кондитерская, над дверями которой было написано крупными буквами: «Фицджеральдс бейкери». Сама же кондитерская была небольшой, с запотевшими изнутри оконными витринами, от которых аппетитно пахло свежей выпечкой и кофе. Маленький торговый зал был перегорожен длинным застекленным прилавком, перед которым Рути стояла буквально часами (во всяком случае, именно такое ощущение появлялось у нее во сне), разглядывая ряды маленьких кексов в гофрированных корзиночках из разноцветной бумаги, пирогов с яблочной начинкой, разнообразных пирожных и булочек, покрытых глазурью или припорошенных сахарной пудрой, которая сверкала в свете ламп, словно свежевыпавший снег.

«Чего бы тебе хотелось, милая?» – спрашивала у Рути мать, сжимавшая пальцы дочери рукой в перчатке из мягкой, тонкой лайки. В ответ Рути молча показывала на кекс с разноцветными цукатами и курагой, покрытый мерцающей розовой глазурью, и ее пальчики оставляли на стекле прилавка легкие следы.

Потом Рути поднимала голову, чтобы взглянуть на мать. Увы, именно в этом месте сон, который до этого она воспринимала как вполне реальную реальность, начинал приобретать свойственные всем снам фантастические черты, поскольку вместо матери на Рути с улыбкой смотрела совершенно незнакомая женщина – высокая, изящная леди в очках в толстой черепаховой оправе необычной формы. Откуда-то Рути знала, что такая форма очков называется «кошачий глаз».

«Прекрасный выбор, детка!», – говорила женщина и ласково трепала ее по волосам.

А еще мгновение спустя сон начинал приобретать свойства кошмара. Каким-то образом Рути оказывалась в крохотной, полутемной комнатке, освещенной лишь колышущимся пламенем масляной лампы. Здесь она была не одна – в самом дальнем и темном углу совершенно неподвижно стояла маленькая девочка со спутанными белокурыми волосами и измазанным землей личиком. С каждой минутой комната словно сжималась, становясь все меньше и меньше, и Рути начинала задыхаться, всхлипывая и жадно хватая ртом воздух…

Рути открыла глаза. Роско перебрался ей на грудь; его тяжелое тело сдавливало ей шею, а длинный мех залепил рот и нос.

– Слезай с меня, жирдяй! – сонно пробормотала Рути, отпихивая кота.

Но это оказался вовсе не Роско, а рука ее младшей сестры Фаун. Девочка была в теплой серой пижаме с начесом, которая по цвету и фактуре действительно напоминала кошачью шерсть. Заморгав, Рути увидела, что рядом с ней и впрямь лежит Фаун, и что в окно вливается яркий дневной свет. Кроме того, она обнаружила, что голова у нее трещит с похмелья, а во рту сухо, как в Сахаре. Джин, пиво и травка не прошли бесследно, и сейчас Рути было не до игр с сестрой.

– Эй, ты что здесь делаешь? – грубо осведомилась она. Кровать Рути была двуспальной, и она привыкла к простору. Фаун, которая во сне постоянно ворочалась и иногда просыпалась с ногами на подушке, ее стесняла, поэтому сестры почти никогда не спали вместе. По утрам Фаун частенько пробиралась в кровать к матери, но беспокоить Рути не осмеливалась; должно быть, случилось что-то из ряда вон выходящее, если она решилась лечь с сестрой.

Фаун не ответила, притворяясь спящей, и Рути повернулась в ее сторону. Простыня была горячей и мокрой.

– О, черт! – завопила Рути, окончательно просыпаясь. – Ты что, опи́сала мою постель?! – Ощупывая пятно, она обнаружила, что промокла не только простыня, но и матрас. Пижама сестры тоже была мокрой. Сестра продолжала притворяться спящей, и Рути безжалостно толкнула ее в бок.

– Ступай к маме!

Фаун перевернулась на живот, зарывшись лицом в подушку.

– Ма-мо-му… – промычала она невнятно.

– Что? – Рути перевернула сестру на бок. – Говори членораздельно!

– Я и говорю… Я сказала – я не могу к маме… – Лицо Фаун раскраснелось и блестело от легкой испарины. Запах мочи был таким сильным, что Рути почувствовала приступ тошноты.

– Почему?

– Потому что ее нет. Она ушла.

Приподняв голову, Рути посмотрела на циферблат дешевого пластмассового будильника, стоявшего на тумбочке. Будильник показывал половину седьмого, а ее мать никогда не вставала раньше семи. Кроме того, чтобы окончательно проснуться и приняться за дела, ей, требовалось не меньше трех чашек крепкого кофе, а на это тоже уходило какое-то время.

– Что значит – ушла?..

Фаун немного помолчала, глядя на сестру круглыми как блюдца глазами.

– Такое иногда случается, – ответила она явно где-то подслушанной «взрослой» фразой.

– Ты что, издеваешься?! – возмутилась Рути, выпрыгивая из мокрой постели. Пол показался ей ледяным – похоже, печь в гостиной снова погасла, и она поспешно накинула кофту и натянула теплые лыжные штаны. Выйдя в коридор, Рути зашагала к дверям материнской спальни. Несмотря на то, что она проспала почти пять часов, ступала Рути по-прежнему нетвердо, а ее дыхание все еще отдавало джином (особенно сильным запах стал когда она, не сдержавшись, рыгнула). Похоже, опьянение еще не совсем прошло – именно этим Рути объяснила охватившее ее ощущение нереальности происходящего. Еще немного, и она могла бы поверить, что продолжает спать и видит очередной странный сон.