Страница 8 из 9
Он облизнул губы и половину ночи шагал взад и вперед, думая о жене, которую достанет утром. Мне тоже было невесело, ибо я знал, что иметь какие бы то ни было дела с женщинами в чужих странах — вещь больше чем рискованная, хотя бы вы и двадцать раз были королем.
Я встал утром очень рано, пока Драво еще спал, и увидал, что жрецы шепотом совещаются о чем-то, вожди — также, и все косятся на меня.
— Что такое, Фиш? — спрашиваю я человека из Башкая, который был закутан в свои меха и имел очень величественный вид.
— Не могу прямо сказать, — отвечает он, — но если можешь убедить короля бросить всю эту чепуху относительно женитьбы, то окажешь ему, мне и себе большую услугу.
— Я вполне верю этому, — говорю я. — Но тебе, Билли, вероятно также хорошо известно, как и мне, так как ты сражался и против, и за нас, что король и я — никто иные, как два совершеннейших человека, которых когда-либо сотворил всемогущий Бог. Уверяю тебя — ничто иное.
— Это может быть, — сказал Билли, — но все-таки я жалею, если это так, — он опустил голову на свою громадную меховую епанчу и задумался. — Король, — продолжал он, — будь ты Бог или дьявол, я буду защищать тебя сегодня. Со мной два десятка моих людей, и они последуют за мной. Мы пойдем в Башкай, пока буря пронесется.
Небольшой снег выпал ночью и все было бело, кроме грязных густых туч, которые неслись с севера. Драво вышел с короной на голове, топая ногами и размахивая руками, и казался очень довольным.
— В последний раз, оставь это, Дан, — шепчу я, — Билли Фиш говорит, что будет свалка.
— Свалка среди моего народа? — говорит Дан. — Это не много. Ты дурак, Пи́ши, если также не добудешь себе жену. Где девушка? — спросил он громким голосом. — Созови всех вождей и жрецов и пусть король посмотрит, годится ли ему жена.
Нечего было созывать их. Они собрались все здесь, среди соснового леса и стояли, опираясь на свои ружья и копья. Депутация жрецов двинулась к маленькому храму за девушкой, а рога трубили так, что могли разбудить и мертвого. Билли Фиш бродит вокруг и старается быть как можно ближе к Даниелю, а около него держатся его 20 человек с кремневыми ружьями. Между ними нет ни одного ниже 6 футов. Я был близко к Драво, а сзади — 20 человек регулярной армии. Приближается девушка, видная туземка, увешанная бирюзой и серебром, но бледная, как смерть, оглядываясь каждую минуту назад, на жрецов.
— Ладно, — говорит Дан, посмотрев на нее. — Ну, чего же бояться? Подойди и поцелуй меня. — Он обнимает ее. Она закрывает глаза, испускает крик и повертывает лицо к огненно-красной бороде Драво.
— Негодная укусила меня! — восклицает он, хлопая рукою по шее, и действительно рука его окрашивается кровью. Билли Фиш и его два человека с кремневыми ружьями схватывают Драво за плечи и тащат в толпу башкайцев, а жрецы завывают на своем языке: «Не бог, не дьявол, а только человек!»
Я был застигнут совершенно врасплох: жрец идет впереди меня, а моя армия сзади стреляет в башкайцев.
— Всемогущий боже! — восклицает Дан, — что же это значит?
— Иди назад, — говорит Билли, — это значит бунт. Если сможем, пробьемся до Башкая!
Я пытался дать что-то вроде приказаний моим людям — людям из регулярной армии — но это ни к чему не вело, и я выстрелил в них из настоящего Мартини и заставил выстроиться в линию трех прощелыг. Вся долина была наполнена кричащими, воющими тварями, которые вопили: «Не бог, не дьявол, а только человек!»
Башкайцы держались около Билли Фиша, но их кремневые ружья и вполовину не стоили кабульских, заряжающихся с казенной части, и четверо уже опустили их. Дан, в неистовстве от гнева, ревел как бык, и Билли стоило немалого труда удержать его броситься в толпу.
— Мы не устоим, — говорит Билли. — Бегите по долине. Все поднялись против нас!
Люди с кремневыми ружьями бегут, и мы спускаемся в долину, несмотря на протесты Драво. Он произносил ужасные проклятия и кричал, что он король.
Жрецы скатывали на нас сверху громадные каменья, регулярная армия стреляла, и не более шестерых, не считая Дана, Билли и меня, живыми спустились вниз долины. Тогда они перестали стрелять, и рога в храме снова затрубили.
— Идемте скорее, ради Бога, идемте! Они пошлют гонцов во все деревни, прежде чем мы доберемся до Башкая. Там я могу защитить вас, но теперь ничего не сделаю.
По моему мнению, с того самого часа Дан тронулся в голове. Он таращил глаза, как заколотая свинья, и говорил, что вернется один и голой рукой передушит всех жрецов. «Я — король, — кричал Драво, — а в будущем году буду рыцарем королевы».
— Хорошо, Дан, — говорю я, — только пойдем теперь, потому что время.
— Это твоя вина, — отвечает он, — ты плохо следил за твоей армией. Среди нее росло возмущение, а ты и не знал — проклятый машинист, кладчик рельсов, охотничья миссионерская собака! — Он сел на скалу и осыпал меня всякими обидными, дурацкими прозвищами, которые подвертывались ему на язык. Но сердце мое слишком болело, чтобы я стал обращать на это внимание.
— Я огорчен, Дан, — говорю я, — но нельзя винить во всем туземцев. Может мы сделаем что-нибудь, если доберемся до Башкая.
— Хорошо, — доберемся до Башкая — говорит Дан, — но, клянусь богом, когда я опять вернусь сюда, я вымету долину так, что не оставлю живым ни одного клопа на одеяле.
Мы шли весь тот день и всю ночь. Дан шагал по снегу, жуя свою бороду и что-то шепча себе под нос.
— Мало надежды отделаться от них, — сказал Билли Фиш. — Жрецы пошлют по деревням гонцов сказать, что вы — никто иные, как люди. Зачем не оставались вы богами до тех пор, пока положение не упрочилось. Я — погибший человек, — прибавляет он и, бросившись на снег, начинает молиться своим богам.
На следующее утро мы добрались до отчаянно плохой местности — все время приходилось подниматься и спускаться, не было ни ровной почвы, ни пищи. Шесть башкайцев пристально смотрели на Билли, как будто хотели что-то спросить, но не говорили ни слова. В полдень пришли мы на вершину плоской горы, покрытой снегом, и, когда вкарабкались на нее, увидали армию в боевой позиции, ожидавшую нас.
— Гонцы быстро прибыли, — сказал с легким смехом Билли, — они уже ждут нас.
С неприятельской стороны раздались три или четыре выстрела, и один из них случайно попал Даниелю в икру ноги. Это привело его в чувство. Он посмотрел через снеговое пространство на армию и заметил ружья, которые мы принесли с собой в страну.
— Мы пригодились им, — сказал он. — Этот народ — англичане, а моя проклятая глупость погубила вас. Ступай назад, Билли Фиш, и возьми своих людей; ты сделал все, что мог. Карнеган, пожми мою руку и иди с Билли. Может быть они не станут убивать тебя. Я пойду на встречу им один. Я сделаю это. Я — король.
— Ступай, — говорю я. — Ступай хоть в ад, Дан, я с тобой. Уходи, Билли Фиш, мы вдвоем встретим их!
— Я — вождь, — почти спокойно отвечал Билли, — и остаюсь с вами. Мои люди могут идти! — Башкайцы не ждут вторичного позволения и бегут, а Дан, я и Билли идем туда, где бьют барабаны и трубят рога. Было холодно — страшно холодно. Я еще и теперь чувствую этот холод в затылке моей головы. Вот здесь, в этом месте…
Кули ушли спать. В конторе едва мерцали две керосиновые лампы; пот обдавал мое лицо и брызгал, когда я наклонялся, через счетную книгу. Карнеган дрожал, как лист, и имел такой вид, что я боялся за его рассудок. Я вытер свое лицо, еще раз пожал его изувеченную руку и сказал:
— Что же случилось после этого?
— Они взяли их, не производя ни малейшего звука. Не раздалось ни топота по снегу, ни тогда, когда король свалил первого, наложившего на него руку, ни тогда, когда Пи́ши выпустил свой последний патрон в лоб одного из них. Ни единого звука не издали эти свиньи! Они только плотнее сомкнулись друг с другом. Был там человек, называемый Билли Фиш, добрый друг для всех нас, и они перерезали ему шею здесь и там, как свинье, а король взбрасывает ногой окровавленный снег и говорит: «Хороший оборот дали мы нашим деньгам».