Страница 108 из 112
Режиссер. Он умирает?
Писатель. Он умирает.
Режиссер. Два убийства в течение десяти минут. Как в кино. Вы делаете успехи.
Писатель. А вам хотелось бы чего-то серьезного, основательного.
Режиссер. И Педро проснется.
Писатель (удивленно). Что вы хотите этим сказать?
Режиссер. Что это был только сон.
Писатель (растерянно). Как — сон?
Режиссер. Душевная неприкаянность, пучина сна, в которую он погрузился, холмистая местность, сливающаяся где-то там с унылыми горами и туманными озерами, — так, кажется, вы изволили выразиться, — затерявшийся в этой местности большой город, старинные дома, необычные фронтоны, выделяющиеся на фоне ночного неба, и все залито светом молодой луны — сплошь атрибуты ночи, когда просыпаешься от кошмарного сна. Вы же сами говорили: как во сне, все как во сне.
Писатель. Как во сне, разумеется, — так казалось мужчине, однако навеки затихшая, бледная женщина все еще лежит в нише под потемневшей от времени картиной, а двойник все еще сидит, тяжело осев, в кресле у деревянного стола, хотя все вокруг давно залито потоками безжалостного света.
Режиссер (удивленно). Что вы хотите этим сказать?
Писатель. В это ясное, серебристое утро мужчина добровольно предстал перед высшим судом. Он признал, что заслуживает смертной казни.
Режиссер (растерянно). Так это был не сон?
Писатель. Ни о каком сне и речи быть не может.
Режиссер. Я протестую. Пусть утро заливает город ярким, серебристым светом. Могу поклясться, что скоро у вас откуда ни возьмись появится и солнце. Дешевого трюка с туманом и светом недостаточно, чтобы спасти финал, который вы приготовили для своей истории.
Писатель. А вас устроило бы, если бы мужчина проснулся и все оказалось только сном?
Режиссер. По крайней мере это был бы выход из положения. Во сне все возможно, даже несправедливость. Во сне допустимы любые ужасы. Но если вы переведете свою историю из плоскости сна в плоскость действительности, она не вызовет у нас ничего, кроме раздражения.
Писатель. Это мой принцип: рассказывать только такие истории, которые вызывают раздражение.
Режиссер. Тогда вы своего добились. С мужчиной, названным нами Диего, обошлись несправедливо.
Писатель. Вы хотите сказать — Педро.
Режиссер. Мне безразлично, как его зовут.
Писатель. Я всегда так считал.
Режиссер. Дело не в именах, а в том, как себя ведут персонажи. Я готов согласиться, что мужчина стал убийцей и что он заслуживает смертной казни. Но давайте рассмотрим побудительные мотивы, подтолкнувшие его к убийству, и тогда мы поймем, что убийцей стал ни в чем не повинный человек. Он совершил преступление, потому что не взял на себя вину за проступок, совершенный другим. От него требовали того, чего нельзя требовать от человека. Его теперешняя вина не оправдывает ранее допущенную по отношению к нему несправедливость. Я хочу с ним поговорить. Он со мной согласится.
Писатель. Хотите с ним поговорить?
Режиссер. Разве я не режиссер?
Писатель. Ваша правда. Вы режиссер.
Режиссер. Скажите, где я могу поговорить с этим человеком?
Писатель. Когда двойник скончался, мужчина встал и повернулся к двери, которая оказалась незапертой. Он вышел из дома и торопливо зашагал по улицам города.
Мужчина. Я убил! Слышите, люди, — я убил! Я торопливо шагаю по улицам и площадям, залитым утренним светом. Я виновен, я заслуживаю смертной казни, ибо я лишил жизни мужчину и женщину. Я убил, я обречен кричать без конца: я убил!
Писатель. Он бежит по улицам, широко раскрыв глаза и простирая руки к небу.
Режиссер. Я подожду его на перекрестке.
Писатель. Он вынырнет перед вами из пелены света и тумана, и вы увидите его лицо.
Торопливые шаги. Они приближаются.
Режиссер. Подождите! Прошу вас, подождите!
Мужчина. Кто меня зовет?
Режиссер. Ваш друг.
Мужчина. Что вам от меня нужно?
Режиссер. Я должен с вами поговорить.
Мужчина. Я убил.
Режиссер. Не уходите от меня.
Мужчина. Мне больше нечего вам сказать.
Режиссер. Я ждал вас на этом углу, чтобы сказать, что я с вами. Я буду защищать вас до конца.
Мужчина. Я не нуждаюсь в защите.
Режиссер. Беда ваша велика, и высший суд в этой стране, судя по всему, всесилен. Но мы многого добьемся, ибо вы не виновны.
Мужчина. Я убил.
Режиссер. Вас сбили с толку. Обрушившееся на вас несчастье помутило ваш разум. Успокойтесь и поймите: вы не виновны. Мы, правда, не отрицаем, что доля вины лежит и на вас. Но надо учесть и привлечение вас к суду, и вынесенный вам несправедливый приговор. Вы же знаете: именно этот приговор толкнул вас на преступление.
Мужчина. Я отдаю себя в руки высшего суда.
Режиссер. Высший суд несправедлив. Он заранее вынес вам приговор.
Мужчина. Теперь я вижу, что он был прав.
Режиссер. Ни один человек не может быть приговорен к смертной казни за проступок, который он не совершал.
Мужчина. Я не убивал, но был убийцей, я не совершал преступления, но заслуживал смертной казни.
Режиссер. Это несправедливо. Рассуждая по-человечески, это несправедливо.
Мужчина. Я больше не хочу рассуждать по-человечески.
Режиссер. То, что потребовали от вас этой ночью в тюрьме, нельзя требовать ни от кого.
Мужчина. Разве от меня требовалось нечто большее, чем вера?
Режиссер (удивленно). Вера?
Мужчина. Вера в справедливость высшего суда.
Режиссер. Если вы считаете, что высший суд прав, вам незачем бороться.
Мужчина. Я отказался от борьбы.
Режиссер. Но именно сейчас вам как раз и нужно продолжать борьбу!
Мужчина. Наступило утро, сударь.
Режиссер (неуверенно). Да, да. Наступило утро.
Мужчина. Посланец высшего суда ждет меня в конце этой улицы.
Режиссер. Жалкий полицейский.
Мужчина. Он отведет меня к судьям.
Режиссер. Вы собираетесь отдать себя в руки высшего суда?
Мужчина. Отдаться в руки суда — что может быть прекраснее? Лишь тот, кто осознал свою неправоту, обретает право на справедливость, и лишь тот, кто подчиняется высшему суду, обретает блаженство.
Режиссер. Вы не виновны! Вы же знаете, что вы не виновны!
Звук торопливо удаляющихся шагов.
Писатель. Ну и как?
Режиссер. Он ушел.
Писатель. Вас это удивляет?
Режиссер. Позор. Парень капитулирует. Он полагает, что высший суд — праведный суд.
Писатель. А вы как полагаете?
Режиссер. Я не знаю ничего ужаснее этого суда.
Писатель. Это потому, что вы не верите в его справедливость.
Режиссер. А вы верите?
Писатель. Я писатель. Мое дело рассказывать истории.
Режиссер. Этой историей вы хотели убедить меня в справедливости высшего суда.
Писатель. Это вы ввели в действие высший суд. Я тут ни при чем.
Режиссер. Тем лучше. По крайней мере у нас есть нечто, куда мы можем направлять наши обвинения, вместо того чтобы стоять перед лицом какого-нибудь туманного бога или еще чего-нибудь такого, что вы, писатели, имеете обыкновение выдавать за последний шанс. Последняя инстанция налицо — дворец в стиле рококо, расположенный, помнится, посреди огромного парка, в котором стучат дятлы, а по вечерам кукует кукушка. Прошу вас, отведите меня туда.