Страница 7 из 28
— Тащи за ноги, — скомандовал Эрве.
Люсьен никогда еще не прикасался к женщине. Смущенный, пристыженный, он ухватил ее за тонкие щиколотки — они замерли, не в силах отвести взгляд от резинок, на которых держались чулки.
— Так ты хочешь, чтоб тебя пристрелили? — орал Эрве. — А ну! Быстро! Выходи! Еще быстрее!
В ужасе она перестала вырываться, и Эрве помог ей встать. Однако голова в мешке продолжала дергаться. То и дело она повторяла:
— Оставьте меня… Оставьте меня…
Люсьен вспомнил, что где-то в коробке для мелочей должен быть карманный фонарик. Он открыл дверцу машины, пошарил наугад, что-то упало и подскочило на полу, наконец фонарик нашелся. Он протянул его Эрве, который с потрясающим хладнокровием ткнул им в бок «телке», словно это в самом деле был пистолет.
— Марш! А то пулю в затылок!
Эрве перебарщивал, но было совершенно очевидно, что он развлекается. Под конвоем девушка неуверенными шагами подошла к дому.
— Осторожно, ступени!
Она послушно перешагнула через препятствие и вошла в кухню. Эрве довел ее до двери в комнату и знаком подозвал Люсьена:
— Сверток с едой!
Люсьен и забыл о нем. Пришлось сбегать. Эрве развернул его одной рукой и достал оттуда второй электрический фонарик, зажег.
— Возьми, — сказал он девушке все с той же жесткостью. — Сделаешь шесть шагов… ровно шесть… И чтоб не двигаться. Иди!
Он отпустил ее. Она пошла нетвердой походкой, глухое рыдание время от времени судорогой сводило плечи.
— Считаю, — пояснил Эрве. — Раз… два… три… четыре… пять… шесть… Отлично.
Он приподнял крышку сундука и бросил на постель сверток с одеялами, затем не торопясь развернул бумагу, в которую были завернуты продукты, смял ее и положил в карман.
— У тебя есть где спать и что жрать. Тебе оставляют фонарик. Когда услышишь, как закрывается дверь, возьмешь сумку. Затем я тебе скажу, что с ней делать. Ясно?
Он вернулся на кухню в сопровождении Люсьена, который, прежде чем выйти, в последний раз взглянул на окаменевшую девушку, зажавшую в опущенной как плеть руке лампочку. Эрве потянул дверь на себя и пополам согнулся от беззвучного смеха. Ткнул кулаком приятеля.
— Ну, видишь, как все просто? — шепнул он.
Они прислушались. Телка едва шевелилась, как зверек в клетке.
— А теперь верни сумку, — скомандовал Эрве.
И, так как все стихло, повторил с угрозой в голосе:
— Ну… Скоро?
— Да, месье.
Они дружно прыснули.
— Какова дрессировка, а? — прошептал Эрве.
Они подождали еще немного, затем она робко постучала в дверь.
— Смотри без глупостей, а? Чуть приоткроешь дверь и бросишь сумку.
Она выбросила сумку на кухню и сама прикрыла дверь, которую Эрве запер на ключ. Он положил сумку в угол, и они вышли. Пришлось повозиться, чтобы повернуть ключ, который, видно, заело. Эрве показал связку Люсьену.
— Представь, мне что-то помешает в воскресенье вечером. Не исключено, никогда ведь не знаешь. Надо, чтобы ты приехал, привез ей поесть. Спрячем-ка ключи здесь.
Он направил луч фонарика к низу стены. Чуть выше поверхности земли виднелась довольно широкая щель, куда они и сунули связку.
— Ты что, смеешься? — спросил встревоженный Люсьен.
— А что? Чем ты недоволен? Я говорю, чтобы комар носу не подточил. А теперь — сматываемся. Подожди!
Он прислушался. Влажным ветром в лицо швырнуло прядь волос. Налетевший издалека, пресный, почти что теплый ветер обшаривал окружающее пространство. Светом фар высвечивало угол дома и сразу за ним расплывчатую даль лугов. Если бы «телка» вздумала звать на помощь, ее никто бы не услышал.
— Отец тут вылавливал во каких лещей! — сказал Эрве. — Пойди-ка посмотри, не забыли ли мы что.
Он посветил фонариком внутри машины.
— Боже, ее сумка… Какое везение, что я взглянул. Да еще открылась, черт!
Он бросил фонарик Люсьену — тот поймал его на лету.
— Помоги-ка.
Он наклонился, подобрал какие-то предметы, как попало сунул их обратно в сумочку. Пошарил под сиденьями.
— Ничего не видно в этой чертовой тачке. Ты не можешь получше посветить? А, пудреница… расческа… шариковая ручка… Кажется, все.
Он выпрямился.
— Приведи немножко в порядок все, что на заднем сиденье. Разворошил малость аптеку твоего отца… Я отнесу ей сумку и вернусь.
Люсьен сложил разбросанные коробки. Почему, черт возьми, доктор такой невнимательный? Вечно все теряет. Не лучше ли всем этим лекарствам, футлярчикам с образцами покоиться в стеклянном шкафу врачебного кабинета? Он привел в подобающий вид сиденье, снова наклеил на стекло кадуцей, который Эрве из осторожности отклеил.
Вернулся приятель, проскользнул рядом на сиденье.
— Ну как, все в порядке, глупыш?
— Как она? — спросил Люсьен.
— Смирнехонька. Не колышется. Который час? Семь тридцать… Недурно, а? Когда твой отец вернется с работы, он найдет тебя за столом как ни в чем не бывало.
Люсьен уверенно вырулил на полосу главной магистрали и, твердо держа руль одной рукой, обнял друга за шею.
— Послезавтра заезжай ко мне к шести тридцати. Но не раньше — по воскресеньям прислуга выходная, и отец к вечеру уходит в свой клуб. Жизнь у него, у старика, — тоска зеленая. Домой возвращается часам к девяти-десяти.
— Все утрясется, — уверенно сказал Эрве. — Вот увидишь, нас оставят в покое. Спорим: она соберет вещички?
Люсьен не ответил, только спросил:
— Который час?
— Без десяти восемь. Что, поздно?
— Может, нет еще.
Люсьен нажал на газ, издалека с облегчением заметил освещенный фасад гаража, навес в виде раковины компании Шелл над бензоколонками. Фу, приехали. У входа в гараж маячили две фигуры.
— А, черт! Твой отец! — воскликнул Эрве.
Люсьен впился ладонями в руль, будто получил удар. Затормозил, перешел на другую скорость и оказался прямо перед носом подошедших доктора и мадам Корбино. Доктор открыл дверцу.
— Выходи! Соблаговоли объяснить, где вы были.
— Мы доехали до Лору-Ботро — посмотрели, хорошо ли работает система зажигания. В это время движение уже затихает. Машина работает отлично, — пришел на помощь другу Эрве.
Он разыгрывал опытного продавца, заранее отводя упреки в своевольной отлучке. Добавил, будто по секрету:
— Впрочем, Луи мог бы добиться большего. Машина чуть вяло набирает скорость.
— Исчезни! Дома поговорим, — сказала мадам Корбино.
— Хорошо, хорошо. Я только хотел помочь…
Он откланялся, быстро кивнул доктору, развел руками, глядя на товарища, словно хотел сказать: «Некоторые никогда ничего не поймут. И я тут ни при чем». Доктор кружил вокруг своей «504», разглядывая возможные царапины. От него не отставала мадам Корбино.
— Извините его. За ним не всегда уследишь. В этом возрасте мальчики невыносимы. Однако дело не в недостатке воспитания.
Он просто не слушается. Горе, когда отца уже нет.
— Пришлите мне счет, — отрезал доктор. — А ты садись!
Он сел за руль, опустил стекло.
— Ты не станешь мне сказки рассказывать, что вы ездили в Лору-Ботро. Принимаешь меня за дурака? Ты весь мокрый, и машина в грязи, словно вы шастали по полям. Ну?.. Я жду ответа… Собираешься играть в молчанку?.. Как угодно, но я ведь все равно узнаю. Пока не скажешь правду, не получишь карманных денег. С развлечениями распрощайся. И не смей брать взаймы у Марты… Ты это уже проделывал. Я в курсе. Ничего! Не получишь ничего.
Ужинали они молча, друг напротив друга, словно два пассажира, случайно присевшие за один столик. Старались производить как можно меньше шума. Доктор достал из кармана какие-то листки, сколотые канцелярской скрепкой, сложил их и приложил к бутылке. Видно было, как глаза бегают по строчкам. Что она сказала, мадам Корбино? «Горе, когда отца нет». А когда нет матери? Тогда как? Зазвонил телефон. Он вытер рот салфеткой, встал.
— Так куда вы ездили?
— В Лору-Ботро.
Доктор горько усмехнулся и вышел. А Люсьен, сам не зная почему, заплакал.