Страница 20 из 104
Митька подумал и сказал:
— Значит, для революции.
— Я сказал, для России, — поправил его Смелков.
— Оно так и выходит. Если для России, значит, для революции. Не для белых же стараетесь?!
Смелков опешил.
Сзади послышался смешок Арсена.
— Что же вы ответите на вопрос, поставленный нашим юным проводником?
— У меня нет времени на разговоры, — недовольно пробурчал Смелков и углубился в свои записи.
Митька и Куманин, притаившись, сидели в камышах невдалеке от таежного черного озерца.
Куманин покрякивал, подманивая уток. Чей-то выстрел с другой стороны озерца вспугнул несколько уток, взметнувшихся в небо. Митька выстрелил. Одна из уток упала, потом взлетела как-то боком и, сделав несколько взмахов одним крылом, снова упала. Митька выбежал из камышей на пригорок, нависавший над озерцом, но, споткнувшись, чуть не упал в яму.
Митька поднялся и увидел старый, заброшенный шурф с осыпавшейся по краям землей. Рядом валялись остатки полусгнившего лотка. В нескольких метрах от шурфа сохранилась давно вырытая землянка. К Митьке подошел Куманин.
— Загляделся на чужой колодец? — засмеялся Куманин. — Своих, что ли, мало?
— А ты погляди.
Оба присели на корточки и увидели белеющие внизу кости.
— Человек… Так и помер в яме, царствие ему небесное!
— Пойду инженера позову, — сказал Митька.
А Куманин направился в землянку. Здесь стояли покосившийся столик и сломанная скамейка, под которой Куманин увидел небольшой крашеный сундучок. Сундучок был заперт на замок. Куманин дернул ржавую щеколду, и тут же замок отвалился. Сундучок был почти пуст — кожаный кисет, патроны и отсыревшие мешочки с порохом, да еще железная коробка с потершейся надписью «Ландрин». Коробка оказалась тяжелой. Куманин попытался открыть крышку, но она проржавела и не поддавалась. Он постукал камнем по краям коробки и наконец раскрыл крышку. В коробке лежал брезентовый мешочек, туго перетянутый шнурком. Разрезав шнурок, Куманин обнаружил внутри какие-то темные тяжелые камешки.
В землянку заглянул Харитон с ружьем в руках.
— Чего нашел?
— Ктой-то полную коробку камней набрал.
Едва Харитон взял у Куманина коробку, как руки у него задрожали.
— Чего это у тебя руки дрожат? — удивился Куманин и отобрал у него коробку.
— И вовсе не дрожат, — сказал Харитон, пытаясь унять дрожь. Глаза его забегали, и он протянул руку, чтобы взять коробку у Куманина. — Мне аккурат такая нужна… для табаку.
— Да ты вроде некурящий? — подозрительно сказал Куманин, не выпуская из рук коробки.
— Коробки, что ли, жалко?
Куманин вытащил мешочек и бросил Харитону коробку.
— Не жалко. Бери.
Приоткрыл мешочек, высыпал несколько камешков на ладонь и вышел из землянки. На ярком свету темные камешки слегка заблестели.
— Погоди-ка… Может, это и есть… золото? — спросил Куманин.
— Обманка… — стараясь скрыть волнение, сказал Харитон. — Золота, что ли, не видел?
— Видал — очищенное, обработанное… А камушков золотых… не приходилось…
Харитон мялся, переступая с ноги на ногу, хотел было что-то сказать Куманину, но тут подошел Митька.
— Глянь-ка, что нашел! — Куманин протянул Митьке камушки на ладони.
— Золото! — воскликнул пораженный Митька.
Куманин протянул ему мешочек. Митька прикинул на ладони.
— Фунта три, почитай, будет. Надо инженеру показать.
— Слушай, Куманин, — зашептал, чуть заикаясь от волнения, Харитон. — Ты это… ты инженеру не кажи! Я человека найду, верного… всю жизнь как сыр в масле кататься будешь!
Куманин взглянул на Митьку.
— И Митька тоже… на троих… Мне много не надо… фунтик один отвесишь…
Куманин внимательно разглядывал золотые камешки.
— Вот оно, значит, какое — золото… — растерянно прошептал он.
— Ну по рукам?! Фунтик отвесишь — и ладно.
— Отвесим! — согласился Куманин, и вдруг лицо его стало жестким. — Я тебе отвешу! Ты за кого меня принимаешь, контра?!
Смелков стоял в окружении участников экспедиции и рассматривал найденное Куманиным золото.
— Как полагаете, Аркадий Николаевич, — спросил Арсен, — кто здесь погиб? И долго ли эта коробочка нас дожидалась?
— Не нас она дожидалась, — сказал Зимин.
— Кого же? — спросила Тася. — Может быть… знаменитую Дарью?
— Кто знает… — сказал Зимин.
— Взгляните, Кирилл Петрович, какое золото! Без всяких примесей! — радовался Смелков. — Мои предположения оправдываются… Где-то рядом лежит и наше золото!
— Товарищ комиссар! Белые! — Митька дернул за рукав Арсена и показал ему на высоком берегу другой стороны реки трех вооруженных всадников.
Молоденький прапорщик, с чуть заметным пушком на верхней губе, тот самый прапорщик Казанков, который отдал Тасе своего Агата, соскочил с коня.
— Боже мой! Какая встреча… А где же мой Агат?
— Не уберегла, — смутилась Тася.
— Он погиб?
— Его похитили.
— Жаль. Простите, я не представился. Прапорщик Казанков. — Слегка поклонившись, он обратился к Смелкову: — Насколько я знаю, ваша экспедиция преследует чисто научные цели… и мне, вероятно, не следует подозревать вас?..
— Разумеется, прапорщик. Я и мои сотрудники заняты геологическими поисками.
Арсен и Куманин стояли чуть в стороне, возле палатки.
— Руки чешутся… из винта… вдарить по белякам, — шепнул Куманин.
— Возьмите себя в руки, товарищ Куманин, — тихо сказал Арсен. — Когда надо будет вдарить, за нами дело не станет.
— Мы заблудились, — простодушно сказал Казанков. — Взяли правее, чтобы сократить путь, и вот… заблудились.
— Заночуйте у нас, — сказал Смелков, — а с утра отправитесь…
— Спасибо за гостеприимство, — сказал Казанков и подошел к своим спутникам.
— Ваше благородие, — тихо сказал Казанкову один из них, — люди эти… от большевиков присланы… поприжать бы их надо… а кого следует, и в расход вывести.
— А что дурного эти люди вам сделали, Калганов? Они ищут полезные ископаемые…
— Для большевиков, — буркнул Калганов.
— Там будет видно, для кого, — сказал Казанков.
— Молоды вы еще, ваше благородие, — снова буркнул Калганов. — Больно доверчивы.
Куманин приглядывался к ним.
— Заблудились… Маскируются. Небось разведчики…
— Нет, — сказал Арсен. — Полагаю, что связные… с донесением или с приказом.
Куманин поглядел на Казанкова, на его сумку, висящую на боку.
Вечером у костра сидели трое — Тася, Зимин и Казанков. Чуть в стороне Арсен и Куманин пили горячий чай из жестяных кружек, изредка поглядывая то на Казанкова, то на солдат, купавших в реке своих лошадей.
— Счастливые вы люди, — говорил Казанков, улыбаясь по-детски доверчиво. — Среди всей этой сумятицы, ненависти, раздора занимаетесь по-настоящему полезным делом. Боже мой, как я хотел стать врачом… Но… семейная традиция оказалась сильней. Я из потомственной семьи военных.
Он достал из полевой сумки несколько фотографий. Куманин заметил в сумке большой белый конверт с сургучными печатями.
Казанков показывал Тасе фотографии.
— Это мама, отец, братья, сестренка, дед…
Все мужчины были в военной форме.
На другом снимке Казанков на гитаре аккомпанировал братьям, которые пели.
— В Гатчине, на даче… перед самой войной, — вздохнул Казанков и негромко запел:
Тася слушала Казанкова, слушала песню из ее собственного недавнего и уже такого далекого прошлого и тихонько подпевала: