Владимир Высоцкий: трагедия русской души

У нас с ним было несколько встреч. Одну я очень хорошо запомнил. Я человек активный, и мне кажется, что я что-то могу переделать, изменить, помочь человеку, есть у меня такая черта, стараться помочь. Хотя иногда я лезу туда, куда лезть бесполезно. И когда у меня состоялся разговор с ним, я решил не размазывать кисель по тарелке, а сказать прямо в лоб, откровенно и жестко. Я сказал ему: «Владимир Семенович.» Он прервал меня и сказал: «Да называй меня Володя, ты Владимир и я Володя» Тем более мы с ним одногодки, оба с тридцать восьмого года.

Я ему говорю: «Володя, вот что меня волнует, возмущает, и у меня есть такое желание высказать тебе это. Может быть, ты как-то изменишь эту ситуацию». И поставил перед ним пустую бутылку, и рядом что-то наподобие пакетика с порошком. «Смотри, — сказал я, — с одной стороны бутылка, порошок, а с другой стороны: театр на Таганке, где главные роли, кино, творческие встречи со зрителями, красавица жена, Марина Влади. И вот, ты это все похерил. И сказал: вот это все мне не очень нужно, а вот это, (то есть алкоголь и порошок) для меня очень важно. То есть, твои увлечения для тебя стали важнее всего остального. Я этого не понимаю, и понять не могу, и не пойму никогда».

Сама Влади говорила мне при встрече, уже после смерти Высоцкого, как она мучилась, страдала из-за его вредных пристрастий. Ей приходилось разрывать контракты, платить потом неустойки, мчаться сюда в Россию, чтобы вытаскивать его. Она признавала, что у них нет семейной жизни. «Какая семейная жизнь, — говорила она, — он здесь, а я там».

Когда я так резко сказал Володе обо всем этом, он почти заплакал и ответил: «Если бы у меня такой друг был раньше, который мне все это сказал! А сейчас поздно. Я чувствую, что я скоро умру. Поздно».

— Да, у него было предчувствие конца.

Он весь понурился, сказал: «Извини», и пошел в павильон. Вот такой разговор произошел у нас. Я с одной стороны и мучился: зачем я полез туда, но, с другой стороны, все же считаю, что правильно сделал, но результата не было.

— Я знаю, что Вы пишете не только прозу, но и стихи. Как Вы оцениваете песенное творчество Высоцкого именно с точки зрения поэзии. Существует мнение, что его стихотворения — в первую очередь песни, а до серьезной поэзии они все-таки не дотягивают. Ваше мнение?

Соглашусь с этой точкой зрения. Дело в том, что я имел с ним разговор на эту тему. Высоцкий говорил мне, что ему некогда долго обрабатывать, оттачивать стихи. «Если я сходу не написал — я вообще не напишу», — говорил он. У него есть много начатого и не законченного. Я был как-то в Пушкинском доме, когда защищал диплом по филологии и брал в архивах рукописи всех наших великих писателей, Пушкина, Достоевского. Я считал до этого, что Пушкин пишет — раз, и все, мгновенно и легко. Но когда я открыл его стихи, то был поражен. Они все черкнуты-перечеркнуты, переписаны несколько раз. А потом появляется готовое стихотворение. Но он с ним очень много работал. Я сказал Володе: «Почему же ты не работаешь над своим стихом?» У Высоцкого не очень хорошо с формой, рифмой. В некоторых местах вообще нет рифмы, слова близки по звуку, а рифмы нет.

— Он же сразу писал свои произведения как песни. Одновременно подбирая и рифму, и размер, и мелодию, и ритм, писал уже с гитарой.

Это да. Он скрадывал некое несовершенство стиха голосом, музыкой, энергией исполнения, которая рвалась из него. Я тогда сказал ему: «Когда ты поешь, люди думают, что ты могучий и сильный человек, а ты сильный слабый человек».

— Но это все-таки форма, а вот содержание?

Да, он обращался к важным темам. И, может быть, в то время он через образы, через аллегории, обращался к важным темам, поднимал важные вопросы. Не со всем у него я согласен, но знаю только одно — это был удивительно талантливый человек, который очень рано ушел. Люди не должны уходить в сорок два года. Это время расцвета и писателя и поэта, время зрелости, а не время увядания. В это время приходит и опыт, и все остальное. Очень жалко, что он не дозрел окончательно, он находился в процессе.

— Его Глеба Жеглова многие считают персонажем отрицательным, человеком, для которого цель оправдывает средства, и ради этой цели он готов пойти на нечестные поступки, перешагнуть через судьбы людей. Но мне образ, созданный Высоцким, кажется очень живым. Да, его Жеглов — не рыцарь без страха и упрека, не плакатный герой, но он живой человек, со всеми своими недостатками и достоинствами. Как Вам кажется?

Он нормальный мужик. Он очень правдив, убедителен в этой роли.

— Можно назвать эту роль его лебединой песней, ведь, кажется, это была его последняя роль в кино?

Нет, после этого фильма были еще «Маленькие трагедии». Правда, роль там у Высоцкого небольшая.

— На момент съемок Владимир Семенович был уже не только известным актером, он был всесоюзной знаменитостью, как бы сейчас сказали, звездой. Чувствовалась ли это в общении с коллегами по съемочной площадке?

Нет, нет, этого у него ничего не было, никакой особой звездности. Единственное, он немного сторонился лишних разговоров и знакомств. Во-первых, очень уставал, во-вторых, все эти вопросы ему надоели, он предполагал, что ему будут снова задавать дурацкие однотипные вопросы. Но у нас с ним получилось по-другому, мы очень хорошо общались. Он, видимо, почувствовал, что я хочу ему помочь.

— Мы знаем, что в фильмах с участием Высоцкого почти всегда он играет на гитаре и поет свои песни. Но в его последнем фильме он не исполнил ни одной своей песни. Почему?

Это был замысел режиссера, определяет все режиссер, он — автор фильма. Песня у него была. Во время разговора с Шараповым он играет на пианино и напевает, но песня не его. У него была песня для фильма, но Говорухин сказал: «Неуместна», то есть, для его личности как капитана Жеглова она неуместна. Еще есть интересный режиссерский момент. В фильме он один, рядом нет женщины. Видимо, так хотели показать, что он настолько увлечен и занят своей работой, что у него не остается уже времени на какие-то отношения.

— Владимир Юрьевич, Вы не только играли в этом фильме как актер, но и ставили все трюки и снимались как каскадер, дублер. Мне интересно, как ставился эпизод, где Жеглов, высунувшись из окна мчащегося автобуса, стреляет по уходящему грузовику?

Это была довольно простая сцена. Наш человек взял его за колени и наклонился, чтобы его не было видно в кадре, а Высоцкий высунулся из окна автобуса, который действительно мчался.

— Скажите, а в каких эпизодах вы сами выполняли трюки за актеров?

Практически все трюки ставил я. А непосредственно дублировал: регулировщицу, которую сбивает студебеккер, официантку, которую Фокс выбросил из окна ресторана, прокладывая себе дорогу, чтобы уйти.

Затем снимался в эпизоде падения грузовика в реку, потом прыгал с автобуса на ходу, когда Жеглов приказывал одному из своих людей позвонить и сообщить, дублировал этого актера. Также с крыши склада прыгаю в кузов грузовика. Это нужно было сделать на ходу, и сняли три дубля.

Также я сыграл роль члена банды Горбатого, помните, который играет ножом.

Одну сцену я придумал сам. Сказал Говорухину: «Неправдоподобно, что такая страшная шайка, и так легко сдается, и даже не пытается оказать сопротивление. Давайте я хоть попытаюсь сопротивляться». И мы сняли этот момент. Когда мы выходим из подвала, я бросаюсь на Высоцкого с ножем, он мне делает подсечку, выбивает нож и толкает к автобусу. Мы эту сцену с Володей отрепетировали, она ему понравилась, и Говорухину это понравилось, и она вошла в фильм.

Да, и еще, я дублирую Виктора Павлова, когда Жеглов его убивает, и он падает с каменного забора. Ну, вот, пожалуй, и все.

— Моя книга называется «Владимир Высоцкий: трагедия русской души».

Она является не только попыткой по-христиански осмыслить его творчество и жизнь, но и постараться разобраться в его внутренней трагедии. К сожалению, я вынужден вернуться к этой тяжелой теме и задать Вам еще один вопрос.