Страница 40 из 42
— Великолепно, спасибо.
Серый пони в самом деле сильно хромал. Опустив голову, он медленно шел рядом с Кадалом, размытой тенью маяча передо мной в сумерках. Кобыла тихо ступала следом. Я прикинул, что таким шагом мы будем добираться домой часа два, даже если забыть о том, что ждало нас впереди.
Я вновь погрузился в свои одинокие размышления. Тишину нарушали только мягкое шлепанье лошадиных копыт, поскрипывание кожаной упряжи да редкие звуки ночного леса, окружавшего нас. Кадала не было видно — лишь тень рядом с двигающимся туманным призраком моего пони. Седло большой кобылы, идущей мерным и ровным шагом, было высоким, и я оказался наедине с темнотой и деревьями.
Мы проехали, должно быть, с полмили, когда сквозь ветви огромного дуба справа от меня я увидел ровный свет белой звезды.
— Кадал, нет ли более короткой дороги обратно? Помнится, была здесь тропа, ведущая на юг, она начиналась сразу за большим дубом. Туман почти рассеялся, даже звезды видны. Посмотри, вон там Большая Медведица.
— Нам лучше не съезжать с дороги, — донесся голос из темноты. Но через пару шагов Кадал остановил пони у тропы, ответвлявшейся к югу, и подождал, пока подойдет кобыла.
— С виду она достаточно хорошая, правда? Прямая и намного суше просеки, по которой мы едем. Нам нужно лишь держать Большую Медведицу за спиной, и через милю-две мы выйдем к морю. Разве ты не знаешь дорогу через лес?
— Конечно, знаю. Твоя правда, так будет короче, если мы сможем рассмотреть тропу. Но… — Я услышал, как он проверил, легко ли вынимается из ножен короткий меч. — Едва ли нас ожидают неприятности, но лучше быть готовым ко всему, так что, пожалуйста, говори тише и держи нож наготове. И позволь мне сказать еще одну вещь, юный Мерлин: если что-нибудь произойдет, ты поскачешь домой и оставишь меня самого выпутываться из беды. Понятно?
— Опять распоряжения Амброзия?
— Можешь так считать.
— Ладно, если тебе от этого станет легче, обещаю, что не задумываясь брошу тебя и во весь опор поскачу домой. Но ничего не случится.
— Можно подумать, тебе все известно, — вздохнул он.
— Конечно, — рассмеялся я.
На мгновение звезды высветили белки его глаз и быстрый взмах руки. После чего он молча развернулся и повел Астера по тропе на юг.
8
Хотя тропа была достаточно широкой, чтобы по ней могли бок о бок проехать два всадника, Кадал шел впереди, а я двигался следом. Гнедая кобыла приноравливала свой широкий мягкий шаг к дробной поступи охромевшего пони.
Стало прохладнее. Я плотнее закутался в плащ, стараясь согреться. С холодом туман совершенно развеялся, небо очистилось, и при свете звезд было легче различить дорогу. Огромные раскидистые деревья, в основном дубы, стояли редко, а между ними густо разрослись молодые деревца. По ветвям дубов стелилась омела, обнимала голые заросли жимолости и терновника. То тут, то там на фоне неба чернели резкие силуэты сосен. Время от времени я слышал, как падала на землю тяжелая капля, а однажды тишину нарушил предсмертный крик какого-то мелкого зверька, попавшего в когти совы. Воздух был влажный и пах грибами, опавшей листвой и густым перегноем.
Кадал шагал молча, не поднимая глаз от тропы, которую местами закрывали упавшие и гниющие сучья. Позади него ехал я, удерживая равновесие в седле его большой кобылы и все еще пребывая под воздействием светлой, будоражащей силы. Впереди было что-то, к чему меня вели; вели, и в этом я был совершенно уверен, как привел меня сокол к подземелью у подножия древней королевской цитадели.
Руфа насторожила уши, и я услышал, как затрепетали ее мягкие ноздри. Лошадь вытянула шею. Кадал ничего не услышал, а серый пони, слишком озабоченный своей хромотой, не почувствовал запаха других лошадей. Но еще раньше Руфы я знал, что впереди переступают с ноги на ногу кони.
Тропа повернула и стала полого спускаться в низину. По обе стороны от нас деревья слегка расступились; теперь их ветви не перекрещивались над тропой, посветлело. Вдоль тропы потянулись откосы с проплешинами валунов и рубцами оврагов, летом поросшие наперстянкой и папоротником, но сейчас ощетинившиеся колючими сухими зарослями ежевики. Копыта наших лошадей, осторожно ступавших вниз по склону, скребли по земле и звякали на камнях.
Внезапно Руфа, не останавливаясь, вскинула голову и издала протяжное ржание. Кадал что-то воскликнул и замер на месте, а кобыла остановилась возле него, прядая ушами и повернув голову к опушке леса справа от нас. Схватив ее под уздцы, Кадал пригнул голову Руфы, ткнув ее ноздрями в сгиб руки. Астер тоже поднял голову, но не издал ни звука.
— Лошади, — спокойно произнес я. — Разве ты не чувствуешь запах?
Кадал пробормотал что-то вроде:
— Если ты и в самом деле что-нибудь чуешь, то нюх у тебя, наверное, как у лисы. — Он торопливо начал уводить Руфу с тропы. — Поздно возвращаться, они слышали эту проклятую кобылу. Лучше будет, если мы укроемся в лесу.
— В этом нет нужды, — остановил я его. — Я уверен, что там нам ничего не грозит. Поехали.
— Говоришь-то ты спокойно и уверенно, но откуда тебе знать?..
— Поверь мне, я знаю. Как бы то ни было, если эти люди хотели причинить нам вред, мы бы об этом уже узнали. Они давно услышали, как мы едем, и наверняка догадались, что здесь всего лишь две лошади, одна из которых хромает.
Кадал все еще колебался, не снимая руки с рукояти короткого меча. От возбуждения кожу у меня покалывало, словно колючками. Я видел, куда были направлены уши кобылы, — на большую сосновую рощу шагах в пятидесяти впереди нас, справа от тропы. Сосны казались черными даже на фоне черного леса. Вдруг я понял, что не в силах дольше ждать, и нетерпеливо произнес:
— Как хочешь, а я поеду. Выбирай сам: следовать за мной или нет.
Вздернув голову Руфы, я ударил ее в бок здоровой ногой так, что она прыгнула вперед мимо серого пони. Я послал гнедую вверх по откосу, к роще.
И действительно, в роще стояли лошади. Сквозь просвет в густых сосновых кронах сияло несколько звезд, и животных было отчетливо видно. Лошадей было только две, они неподвижно стояли с опущенными головами и уткнув морды в грудь хрупкой фигурки, от холода укутанной в плащ с надвинутым на глаза капюшоном. На топот копыт Руфы человек обернулся, и капюшон соскользнул на плечи: в сумерках забелел овал его лица. Больше никого не было.
Я вдруг со страхом подумал, что ближайший ко мне вороной конь может быть жеребцом Амброзия, но через мгновение, когда животное высвободило голову из-под плаща, я увидел белую звезду у него на лбу, и меня осенило, словно лучом света, прорвавшимся сквозь облака, что и почему привело меня сюда.
Позади, ломая сучья и удивленно ругаясь, Кадал тянул за собой Астера. Слуга поднял клинок, я увидел серый блеск его обнаженного меча.
— Кто там?
— Успокойся, — не оборачиваясь, тихо ответил я. — Это Белазий… По крайней мере там его конь. Еще одна лошадь и мальчик. Только и всего.
Кадал приблизился. Его меч снова вернулся в ножны.
— Клянусь псом, ты прав. Эту белую звезду я узнаю где угодно. Эй, Ульфин, рад тебя видеть. Где твой хозяин?
Даже с расстояния шести шагов было слышно, как мальчик облегченно вздохнул:
— А, это ты, Кадал… Господин Мерлин… Я слышал, как заржала твоя лошадь… Я подумал… Никто не ездит этой дорогой.
Заставив кобылу подойти ближе, я посмотрел на него сверху вниз. На бледном лице мальчишки выделялись огромные глаза. Он все еще боялся.
— Но Белазий, по-видимому, ездит, — произнес я. — Зачем?
— Он… он ничего мне не говорит, господин.
— Не морочь нам голову, — резко бросил Кадал. — Нет почти ничего такого, чего бы ты о нем не знал. Всем известно, что ты днем и ночью ни на шаг от него не отходишь. Ну же, говори. Где твой хозяин?
— Я… он скоро вернется.
— Мы не можем ждать его, — возразил Кадал. — Нам нужна лошадь. Пойди скажи ему, что мы здесь, что господин мой Мерлин повредил ногу, а его пони охромел и нам необходимо немедленно вернуться домой… Ну? Чего же ты стоишь? Ради всего святого, что с тобой происходит?