Блеск клинка

Теодор говорил очень долго и по-гречески. Сэр Джон и Пьер, конечно, не понимали ни слова, но смиренное выражение лица Теодора, частые паузы, тяжелые вздохи, и выражение глубокой серьезности на лице шефа полиции, которое становилось все суровее по мере продолжения монолога, явно свидетельствовали о важности сообщения. В какой-то момент шеф полиции отдал короткий приказ капитану полиции, который немедленно вышел из комнаты. Сэр Теодор усмехнулся половиной своего сурового, неподвижного лица. Такой мрачной усмешки Пьеру не приходилось видеть. Когда он кончил говорить, его голова и плечи тяжело опустились и он произнес:

— Я сказал ему все, Питер, даже про выкуп.

Шеф полиции обратился к Пьеру:

— Это дело крупнее и значительно сложнее, чем я предполагал. Во-первых, я хотел бы узнать, собираетесь ли вы предъявлять обвинение сэру Теодору за задержание с целью получения выкупа. Вы имеете полное право на это, хотя он сообщил мне, что предложил вернуть деньги. Трапезундцы не задерживают граждан дружественных государств, чтобы получить выкуп. Это примитивный глупый бандитизм.

— Я встретил радушный прием в его семье, — сказал Пьер. — Сэр Теодор спас мне жизнь, вытащив меня из пропасти. Его сестра ухаживала за мной и лечила меня с большим умением и заботой. Граф, его отец, убедил меня, что некоторые трапезундские дворяне испытывают глупую, старинную недоброжелательность по отношению к европейцам. Я уверен, что сэр Теодор искренне сожалеет и намерен вернуть выкуп. С моей стороны ни слова больше не будет сказано об этом деле. Надеюсь, что он не пострадает из-за своей ошибки.

— Полиция не выносит приговоров. Это дело суда. Если вы не выдвигаете обвинения против сэра Теодора и графа, его отца, вряд ли кто-то другой сделает это, хотя все обстоятельства будут доложены великому герцогу. Сэр Теодор, вы свободны и можете забрать вашу бедную сестру домой.

Теодор повернулся к Пьеру:

— Плащ с кольчугой, который не защитил Стефанию, ваш; я подарил его вам. Могу я оставить его на борту вашего корабля?

Пьер грустно покачал головой:

— Я не вынесу его вида, сэр Теодор. Он будет мне вечным укором, что я разрешил ей быть моим проводником вместо того, чтобы отослать ее домой.

— Она хотела спасти вашу жизнь, Питер. И она сделала это, хотя не так, как собиралась. Ну хорошо, мы погребем плащ вместе с сестрой.

Никто не удерживал его при выезде из дворца или из города. Он вернулся к отцу вместе со вторым греком и паланкином, подвешенным между двумя мулами, в котором находилось тело Стефании, завернутое в плащ.

Но его отец уже услышал новости от капитана полиции, который еще во время разговора был спешно отправлен в имение со значительным отрядом. Задолго до того, как сэр Теодор с его траурной ношей появился в замке, караван-сарай был окружен, проводники и сопровождающие арестованы и отправлены под конвоем в город. В караван-сарае остался лишь опытный чиновник, чтобы составить опись товаров, разгруженных с двадцати верблюдов.

Как только Теодор покинул комнату, шеф полиции сказал Пьеру:

— Мы целую неделю искали франка с вашей внешностью и знанием турецкого языка. Мы предприняли усилия, стараясь скрыть тот факт, что сам великий герцог Алексий разыскивает вас. Вы можете мне поверить, что мои люди — не пустозвоны. Но кто-то проговорился. Это не мог быть сам великий герцог, потому что более осторожного человека не существует. Я не могу догадаться, кто пустил слух, что человека, которого мы ищем, ждет великая честь. Однако слух распространился, и на меня обрушился поток светловолосых молодых франков, пытавшихся говорить по-турецки. Всех их звали Питерами. Все они говорили: «Нет Бога кроме Бога» и тому подобное, чтобы показать знание турецкого языка. Только один из них мог произнести более десятка фраз, которые любой моряк способен запомнить за одно-два плавания, но его волосы были покрашены. Вы говорите по-турецки лучше, чем большинство из нас, греков, и мне сообщили, что ваши волосы — настоящие. Полагают, что человек, которого мы ищем, получил рану в грудь. У вас есть такая рана?

— Да, сэр. Она почти зажила.

— Я рад, что она у вас есть. Но я так надоел великому герцогу с большим числом франков, что он приказал мне задержать следующего — я не арестую вас, юноша — под охраной на одну-две недели. Мы хотим убедиться, что его волосы — не крашеные. За это время они немного вырастут и тогда, если они окажутся черными у корней, значит мы имеем еще одного мошенника. Я надеюсь, что вы примете наше гостеприимство с той же любезностью, с какой мы его предлагаем.

Пьер едва верил своим ушам. Он был очень утомлен и на минуту забыл о хороших манерах.

— Я сыт по горло трапезундской охраной и защитой, — сказал он. — Если я вас правильно понял, вы продержите меня здесь, пока мои волосы не вырастут, и вы с великим герцогом не убедитесь, что они не крашеные. А за это время Балта Оглы убьет моих друзей! А генуэзцы уплывут на нашем корабле!

— Уплывут на вашем корабле? Я ничего не знаю об этом. Что касается Балта Оглы, я не имею права трогать его. Вы не понимаете положение нашей полиции, сэр. Мы слушаем; мы докладываем; но мы не действуем без приказа. В данный момент ваше письмо в руках Его Высочества, великого герцога. Он отлично читает и говорит по-французски. Может быть, ваше обвинение достаточно серьезно, чтобы действовать немедленно. Если он захочет увидеть вас, нас известят. Его несомненно заинтересовал наш разговор.

— Откуда он знает про наш разговор?

— Как я уже сказал вам, вы не понимаете полицию Трапезунда. Что произошло бы, если бы вы пришли к префекту одного из французских городов с природным умом, который вы и сэр Теодор продемонстрировали мне сегодня утром? Мне кажется, я знаю. Отряд солдат примчался бы в замок принца; они ходили бы по полу в грязной обуви, плевали на ковры, и потащили бы человека в темницу. Потом, если бы он оказался невиновным, возникли бы ужасные неприятности. Мы здесь поступаем иначе. Клерк записал каждое слово нашего разговора. Он прочитает резюме ваших обвинений великому герцогу. Если Его Высочество проявит интерес, клерк прочитает все. Клерк обладает искусством стенографии — это одна из важных вещей, которым мы, греки, научились у римлян. — Пьер никогда не слышал о стенографии.

Шеф полиции сообщил ему также, что отряд людей был послан в лесной замок познакомиться с обстановкой в караван-сарае.

— Мы действуем очень спокойно и очень быстро, но очень осторожно. — Потом, обратившись к сэру Джону, он добавил через переводчика: — Мне сообщили, что в отличие от ваших обычных привычек, вы часто встречались с вашими генуэзскими конкурентами. Имеет ли это какое-либо отношение к опасениям вашего импульсивного друга, что они уплывут на вашем корабле?

Сэр Джон весело признался, что он продал корабль, чтобы добыть деньги для уплаты выкупа за Пьера.

Шеф полиции улыбнулся.

— Это необычно для людей — сознаваться в таком большом количестве преступлений сразу после завтрака, — заметил он. — Обычно нам приходится уговаривать их сознаться. Но сегодня понтийский дворянин сознается, что похитил франка с целью получения выкупа. Я ничего не знаю об этом, но франк не обвиняет его. Теперь французский капитан сознается, что похитил судно и продал его генуэзцам. Сэр Джон, если вы сумели убедить своих друзей-итальянцев, которым следовало бы пошевелить мозгами, что вы владелец «Святой Евлалии», вы теперь, безусловно, сумеете убедить их, что вы не ее владелец и получить судно обратно. Мой департамент не занимается коммерческими хитростями иностранцев — по крайней мере до тех пор, пока они не начнут драться друг с другом. Вы не можете продать краденые вещи, а потом прийти к полицейскому и попросить вернуть вам вещи. Обратитесь к юристу. Я, конечно, понимаю ваше положение и могу понять, почему вы так поступили. Но чтобы я лично не думал о генуэзцах, закон, который защищает вас, защищает и их. Во всяком случае, это не дело полицейского департамента.

— Инспекторы объявили судно непригодным к плаванью, — заметил сэр Джон. — Оно несколько раз подвергалось ревизиям. Я надеюсь, что они и далее будут считать его небезопасным.