Блеск клинка

Пьер спустился вниз и сел на скамейку, мешок все еще был у него на спине, а платок, смоченный уксусом, в руке. Он раздумывал, что делать дальше. Прием, оказанный ему в столице Франции, говорил о том, что идти к воротам сегодня вечером не имеет смысла. Если люди предместий столь подозрительны, что же говорить о стражниках? Он решил подождать до утра. Зазвонили к вечерне, такого количества колоколов он не слышал никогда в жизни, и Пьер поел впервые после того, как он покинул монастырь. Когда наступили сумерки, он услышал стук колес по грубому булыжнику мостовой и увидел небольшую двуколку, которая переехала через мост и остановилась недалеко от ручья. Два работника быстро распрягли мулов и освободили дышло, которое до этого располагалось горизонтально. Повозка наклонилась и то, что в ней находилось, грудой вывалилось на дорогу.

Как по волшебству из домов показались люди, раздались злобные проклятия и испуганные крики:

— Заберите это! Заберите! Не сюда!

Пьер ужаснулся, увидев на дороге с полдюжины трупов. Воздух вновь наполнился запахом смерти. Возчики, очевидно, были пьяны, но они выровняли дышло, со знанием дела закрепили его, не обращая внимания на угрозы толпы, которая увеличилась, но держалась на безопасном расстоянии.

Одно из тел, богато одетой женщины, зацепилось одеждой за гвоздь на двуколке, но они грубо столкнули его на груду трупов. Пьер, движимый испугом и непреодолимым любопытством, присоединился к толпе. Работники прыгнули на двуколку. Один ударил кнутом мулов, а другой издевательски-элегантно поклонился, прижав засаленную шляпу к сердцу, и ответил на проклятия таким потоком пьяной ругани, какого Пьер никогда не слышал. Тут же в возчиков полетели камни, двуколка загрохотала по мосту, люди в ней уклонялись от камней, ругались и смеялись, когда камни ударяли в их отвратительный экипаж.

Толпа, окружившая трупы, зашевелилась, в этом движении прослеживалась какая-то цель; один из людей, тот самый, который угрожал Пьеру копьем, сказал:

— Мы должны сделать то, что мы уже делали прежде. Быстро!

Не прикасаясь к груде обезображенных человеческих тел, люди начали бросать на нее палки, солому, колотые дрова. Кто-то принес большую бадью жидкого дегтя и вылил на трупы. Когда деготь коснулся женщины, Пьеру показалось, что она шевельнулась. Один из людей крикнул, чтобы принесли факел. В этот момент женщина действительно зашевелилась. Пьер был уверен, что другие видели это, но никто ничего не предпринимал. От одного из домов бежал человек с большим факелом.

Пьер видел, как сожгли двух женщин, одну из них заживо, и он не собирался снова быть свидетелем этого.

— Подождите минутку! Подождите! — закричал он, неосторожно подбежав к самой груде трупов. — Она жива!

— Нет, не жива! — ответил владелец копья. — Убирайся, осел! Не прикасайся к ней, — и он поджег дрова.

Пьер забыл об отвращении и поднял женщину. Толпа в ужасе расступилась и дала ему пройти. Позади него бешено заполыхало пламя, люди столпились с наветренной стороны и некоторое время смотрели на костер. Затем они вспомнили об опасности, которую представляли друг для друга, скрылись в домах и заперли двери, оставив горящий костер на пустынной улице.

Первой мыслью Пьера было отнести бедное создание на руках в дом, который он занял, но она вызывала такое отвращение из-за контакта с трупами и была настолько покрыта пятнами грязи, что он остановился на мосту и задумчиво посмотрел на ручей. Было ясно, что нужно делать. Он осторожно положил ее на землю. Потом он погрузил платок в воду и обмыл ее лицо. Все пятна исчезли. Он вымыл ее руки, и они тоже стали чистыми и белыми, как у леди, без какого-либо следа работы. Ее губы зашевелились и она прошептала что-то, но в ее словах не было смысла. Пьер решил, что она бредит.

Ее платье было разорвано и все в грязи, драгоценности, которые могли быть на ней, исчезли. Пьер с неприязнью посмотрел на смердящее платье. Запах был ужасный. С виноватым чувством он решил снять его, заметив, что кусты на берегу ручья полностью окружают это место и его не видно с дороги, хотя, если бы он хорошенько подумал об уединении, он понял бы, что никто во всем Париже не находится в большей безопасности от вмешательства извне, чем он с таким компаньоном. Пьеру никогда раньше не приходилось снимать платье с женщины и он не представлял, как это делается. После осмотра он обнаружил, что шнуровку лифа можно распустить, а пояс расстегнуть. Остальное не составляло труда. Он подержал пояс в руках, поражаясь, как такая смехотворно короткая вещь может сойтись вокруг человеческой талии. Он тщательно выстирал платье в ручье и оно стало значительно чище, хотя деготь, разумеется, не отстирался. Ее белая сорочка была столь же грязна как платье, и Пьер решил постирать и ее, оставив женщину совершенно обнаженной на траве. Когда одежда была выжата и мокрыми кучками разложена на земле, Пьер убедился, что одеть на нее мокрые вещи невозможно, поэтому он отнес ее в дом и положил на кровать, потом принес одежду и разложил для сушки на мебели. Она все еще лепетала что-то в бреду и сильно дрожала. Пьер решил, что это от холодной воды, но тут он ничем не мог помочь. Он вернулся к ручью и снял свою одежду, которая тоже запачкалась во время спасения женщины. Он растер и очистил свое тело в воде и тщательно прополоскал одежду. Купание в холодной воде хорошо подействовало на его кожу, которая все еще чесалась от вчерашних потеков уксуса. Совершенно нагой и гораздо более стыдящийся своей наготы, чем ее, он вернулся в дом, держа одежду подмышкой. В присутствии женщины, к которой, по-видимому, возвращалось сознание, он покраснел и надел влажные, неудобные трусы. Верхнюю одежду он расстелил для сушки, как и одежду женщины.

Тело женщины все еще издавало запах. Люди того слоя, к которому относился Пьер, были не очень-то знакомы с романтическими законами рыцарства, и он сомневался, предписывают ли изощренные законы, определяющие почти каждую из мыслимых ситуаций, которые могут возникнуть между мужчиной и женщиной, как освежить белое тело нагой женщины, только что извлеченной из груды пораженных чумой трупов. Очевидно, полить уксусом столь волнующий объект было бы не по-рыцарски и, кроме того, он знал по собственному опыту, что это вызывает зуд. Он вспомнил о бутылке крепкого сладкого вина, это было явно предпочтительнее. Он достал бутылку из мешка, но прежде мудро решил попробовать дать ей выпить глоток для подкрепления сил.

Он приподнял ее голову и поднес бутылку к ее губам. Она сделала большой глоток и тут же с содроганием откинулась назад. Напиток по запаху не был похож на вино, и Пьер сам попробовал его. Горло его обожгло как огнем, он задохнулся и отчаянно закашлялся. По-видимому, в спешке и возбуждении Мария неосторожно сунула ему бутылку жгучего старого бренди. Пьеру не нравился этот напиток, и он целиком вылил его на девушку, тщательно растирая ее, а потом вытер ее платком и отбросил его в сторону. По крайней мере, жидкость не была липкой, как вино, и хорошо очищала.

Применение бренди внутренне и наружно привело женщину в чувство, она села на кровати и тут же пришла в ужас:

— Святая Богородица! — воскликнула она. — Что ты со мной делаешь? Где я? Кто ты?

— Меня зовут Пьер, — ответил Пьер, совершенно смутившись.

— Какой Пьер? — спросила девушка. — И почему ты раздет?

— Просто Пьер, — сказал он. — Хотя иногда меня зовут Пьер из Милана.

— Милан — прелестный город, — мечтательно произнесла женщина. — Ты давно оттуда?

— Я никогда там не был. Меня так зовут по обычаю, потому что мой приемный отец — оружейный мастер Хью из Милана.

— А, — сказала женщина. — Меня зовут Луиза. — Положение обязывает, поэтому она не добавила, что ее имя Луиза Де ла Тур-Клермон и что она по праву будет носить титул графини.

Затем сознание ее прояснилось, и она обнаружила, что обнажена в значительно большей степени, чем Пьер.

— Святая Дева! — воскликнула она. — Где моя одежда? Меня похитили! Меня насилуют! Или тебе нужны деньги? Нет, наверное и то, и другое, — горько посетовала она. Действительно, такие вещи случались. Она забилась в солому.