Страница 2 из 42
— Двенадцать.
— Да, в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом. Мы тогда пронеслись по югу, постоянно опережая на полшага Коротышку Троупа. Он догнал нас лишь в Новом Орлеане, и, о боже, как же он бушевал! Все эти четыре фута и одиннадцать дюймов буквально взлетали до потолка, он был крепко пьян и кричал, что разделается с нами раз и навсегда, — Мурфин печально покачал головой. — Коротышка умер. Ты знаешь об этом?
— Нет, — ответил я.
— Пару лет назад в доме для престарелых в Саванне. Каким-то образом ему удавалось раздобыть виски. Он заплатил то ли двадцать, то ли двадцать пять долларов. Так, во всяком случае, говорили. Из-за слабого сердца Коротышке запретили пить, а тут он дорвался до бутылки, высосал ее часа за два и умер пьяный и, вероятно, счастливый.
— Вероятно, — кивнул я.
— Сколько ему было лет? — спросил Квейн. — Шестьдесят?
— Шестьдесят три, — Мурфин обожал подробности.
Он продолжал свой рассказ. Квейн слушал вполуха. По его собственным словам, эту историю он знал чуть ли не наизусть. А Мурфин вещал о том, как он и я, крепко выпивши, вылетели из Нового Орлеана в два часа утра, около шести, ничуть не протрезвев, приземлились в аэропорту Даллеса, как я купил «Вашингтон пост», прочел объявление и настоял, чтобы он отвез меня на эту ферму, в получасе езды от аэропорта. До Вашингтона я добирался за час. Если не попадал в пробку.
— Смотреть тут было не на что, не так ли, Харви?
— Пожалуй, что да, — согласился я.
— А потом мы обошли ферму, все восемьдесят акров, вместе со стариком, ее владельцем. Как же его звали? Кажется, фамилия начинается с буквы П.
— Пейзик, — подсказал я. — Эмиль Пейзик.
— Да, Пейзик. Так вот, старик говорит, что хочет три с половиной сотни за акр. Харви начинает торговаться, потом идет к машине и возвращается с бутылкой джина «Красотка Дикси». Они продолжают торговаться, бутылка постепенно пустеет, старик соглашается на триста долларов за акр, Лонгмайр достает двадцать четыре тысячи долларов. Сколько у тебя было тогда в банке, Харви?
— Примерно столько же, что и теперь, — ответил я. — Три сотни. Или три с половиной.
— Сейчас эта земля стоит намного больше, — заметил Квейн.
— Еще бы, — хмыкнул Мурфин. — Ты небось можешь получить две с половиной тысячи за акр, не так ли, Харви?
— Похоже, что да, — кивнул я.
Квейн отпил виски и повернулся к пруду.
— У нас есть идея, которая может тебя заинтересовать, — сказал он, не глядя на меня.
— Понятно, — мне хотелось, чтобы мой голос звучал совершенно бесстрастно, но Мурфин уловил в нем то ли подозрение, то ли недовольство.
— Клянусь, все будет не так, как в последний раз, — быстро добавил он.
— Последний раз, — мечтательно повторил я. — Я помню последний раз. Не идея, а жемчужина. Как знать, возможно, ей не было цены. Я и теперь не могу сказать наверняка. Мне пришлось надеть костюм и галстук, поехать в Вашингтон, съесть ленч и выпить четыре мартини в Жокей-клаб, пока я слушал ваше предложение принять участие в предвыборной кампании за двенадцать с половиной тысяч в неделю плюс расходы. Тринадцатого января семьдесят второго года. И как вы смогли до этого додуматься? Уилбур Миллс — кандидат в президенты. О господи.
Квейн ухмыльнулся:
— Да, с кандидатом нам не повезло, но деньги платили неплохие.
— И сколько это продолжалось?
Квейн взглянул на Мурфина:
— Пару месяцев?
— Пожалуй, — подтвердил Мурфин. — А потом все поняли, что у нас на руках мыльный пузырь.
— И теперь вы нашли что-то еще, — сказал я Мурфину. — И благодаря этому ездите на взятом напрокат «мерседесе», а Квейн носит ботинки по сто долларов за пару.
Квейн положил ногу на стол, чтобы мы все полюбовались его ботинком. Правым.
— Отличные башмаки, — сказал он.
— Можно сказать, мы набрели на горшок с медом, я и Квейн, — добавил Мурфин.
— И как зовется ваш горшок?
Мурфин довольно улыбнулся:
— Роджер Валло.
— Ага.
— Валло Фармацевтикс.
— Я знаю. Сколько ему сейчас лет?
— Двадцать девять? — Мурфин взглянул на Квейна.
— Примерно, — кивнул Квейн.
— И что ему теперь хочется? — спросил я. — Последний раз я слышал, что он пытался закупить весь Конгресс.
— И довольно успешно, — заметил Мурфин. — Он потратил миллион или около этого, и девяносто шесть процентов из тех, кого он поддерживал, победили на выборах. Правда, потом их помощь оказалась не столь активна, как рассчитывал Валло, и он несколько охладел к политике.
— Очень печально, — вздохнул я. — Разумеется, это мое личное мнение.
— А теперь у Валло возникла новая идея, — сказал Квейн.
Я кивнул:
— Конечно. Не может же он сидеть сложа руки.
— И мы проводим ее в жизнь.
Я снова кивнул:
— Он нашел хороших помощников.
— Мы — его адвокаты и специалисты по компьютерам.
— Вижу, он играет по-крупному.
— Это точно, — согласился Мурфин.
— И чем занимается ваша компания, включая специалистов по компьютерам?
— Это можно назвать фондом, — осторожно ответил Квейн.
— Наверное, основанным ради добрых дел. И, естественно, чтобы не платить налоги. Добрые дела и налоги теперь часто шагают рука об руку. И как он называется?
— Фонд Арнольда Валло, — ответил Мурфин.
— Как трогательно, — я усмехнулся. — В память его почившего папаши.
— И деда, — добавил Квейн. — Его деда также звали Арнольд.
— Как и старшего брата, если мне не изменяет память. Я говорю о старшем брате Роджере. Арнольде Валло Третьем. Все трое, если я не ошибаюсь, и его мать, жена Арнольда Второго, погибли в авиакатастрофе, оставив беднягу Роджера, которому едва исполнилось двадцать один год, единственным наследником двухсот миллионов.
— Примерно, — поправил меня Квейн.
— И власти так и не выяснили, кто подложил бомбу в частный самолет?
— Нет, — ответил Мурфин.
— Помнится, юный Роджер очень расстроился. Газеты пестрели его заявлениями о дрянной работе полиции.
— Среди друзей он выражался еще резче, — сказал Мурфин. — Дрянная работа предназначалась для прессы. В узком кругу она становилась дерьмовой. Как раз для этого и создан фонд.
— Разгребать дерьмовую работу полиции? — усмехнулся я. — Ну что ж, это очень кстати.
— Валло преследует более скромную цель.
— Какую же?
— Заговоры.
— О господи, кто же его надоумил? Вы двое? Я не утверждаю, что вы не имеете об этом ни малейшего понятия. Наоборот, если б мне захотелось организовать заговор, причем первоклассный, я бы обратился только к вам.
— Забавно, — улыбнулся Квейн. — По дороге сюда мы пришли точно к такому же выводу. Только имея в виду тебя.
Какое-то мгновение мы молчали. Затем, словно по команде, отпили из бокалов. Квейн закурил. В соседних кустах раздалась трель пересмешника. Где-то лениво гавкнула одна из наших собак. Честный Туан, сиамский кот, вышел на веранду и посмотрел на кусты, где заливался пересмешник. Но потом решил, что время охоты еще не подошло, потянулся, зевнул и улегся у ног Мурфина.
Я достал сигарету из пачки Квейна. Он по-прежнему отдавал предпочтение «Кэмелу».
— Братья Кеннеди, — закурив, сказал я. — Он хочет вновь разворошить это осиное гнездо, не так ли?
— Он его уже разворошил, — ответил Мурфин. — Возможно, ты это заметил.
— Заметил, — согласился я. — Кто еще? Кинг? Уоллес?
Мурфин вновь кивнул.
— Итак, четверо и все остальное, что всплыло после выстрелов. Или Валло этим не ограничился?
— Хоффа, — сказал Квейн.
— Как? — удивился я. — Джимми же жив и здоров.
— Валло полагает, что он первый на очереди, — заметил Мурфин. — Это же очевидно, не правда ли?
— В некотором смысле, — признался я.
— Есть и еще один, — добавил Квейн. — Твой приятель.
— Мой?
— Да, твой. Арч Микс.
Пересмешник внезапно смолк. На мгновение над верандой повисла мертвая тишина, затем в пруду плеснулась рыба. В моем бокале задребезжал лед.