Запомните нас живыми

Дверь в подвал не открывалась, но Алексей, завершив прощальный обряд, все-таки вернулся к дому. Совсем из другого подвала донесся запах чего-то горелого. И, кажется, даже голоса. Алексей раскопал занесенное снегом окошко, влез. Там в темноте искрились какие-то огоньки. Посветив фонариком, Алексей нашел двух девчонок, опаливавших на костерке мерзлую крысу. Одна, постарше, со знакомым еврейским акцентом чему-то назидательно учила младшую… Свою сестренку Верку и двенадцатилетнюю соседку Бэлку, внучку профессора Гринберга, Алексей повел сдавать в детдом на Демидовом переулке. Шли сначала по Римского-Корсакова, потом по такому же безлюдному Крюкову каналу. У Мариинского театра они остановились: женщина непонятного возраста пыталась взобраться на сугроб, скрывавший перила моста; но сил не хватало, и она соскальзывала вниз. Даже не глазами, а выбившимися из-под платка прядями она кивала на пробитую снарядом полынью и отрешенно шептала: «Не могу видеть, как умрет Настенька». Алексей достал из вещмешка буханку и двумя руками протянул ее Матери… Они еще долго оборачивались, пока не растворилась в декабрьской метели стоящая на коленях Мать. Осеняла их крестным знамением… Во имя Отца, Сына… Значит, и Внука…

Недавно умерший Алексей Сергеевич Вальховский закончил войну на Дальнем Востоке майором, начальником разведки полка. Ушел в запас полковником, преподавателем Военной академии, доктором военных и кандидатом филологических наук. Позднее по учебникам отца, а заодно и статьям деда постигал военную науку и слушатель Академии Фрунзе Сергей Алексеевич Вальховский, пятый в роду полковник российской армии. Отец офицера, единственного сына в благополучной московской семье. Дед только что родившегося внучонка, Сережки.

Сергей Алексеевич долго стоял перед занятым боевиками Грозным и что-то внимательно разглядывал в бинокль. К нему подошел нестроевого вида агентурный начальник в гражданке, и они некоторое время вполголоса что-то подсчитывали. Непосвященный мог понять только последние слова: «Нет, Геннадий Александрович, не четыре, а все шесть тысяч». Именно столько на самом деле и было в Грозном боевиков – бойцов, по существу, регулярных формирований масхадовцев. Как их выбить из разрушенного города, еще недавно едва ли не самого красивого на Северном Кавказе? И с минимальными потерями для федералов? План начальника разведки приняли не сразу. Он состоял в том, чтобы после мощных ударов по основным узлам обороны оставить соблазнительно открытыми для боевиков несколько коридоров. Лучше по направлению к горам. Но как заманить боевиков «свободным» проходом именно туда, где для них готовят ловушку? Кого послать к масхадовцам с правдоподобной подсказкой?

Командование торопило, но решение принималось непросто. Уже в штабной «бабочке» выкуривший полпачки сигарет полковник Вальховский позвонил агентурщику: «Геннадий Александрович, пришли сюда моего Алексея». И добавил уже официально: «Капитана Вальховского к начальнику разведки». Сын полковника, участник «первой Чечни», несколько раз бывал в Грозном и при масхадовцах – внешность позволяла, да и не дурак. Арабист, с красным дипломом окончивший Военный университет (в прошлом Военный институт иностранных языков Красной армии, где после Великой Отечественной учился и его дед – полный тезка), Вальховский-младший рассматривался кандидатом для поступления в очень серьезный профильный вуз. Документы на имя майора Власова (фамилия – уже часть замысла) с соответствующей легендой были готовы к вечеру. «Предателю Власову» предстояло выйти на масхадовское командование с предложением торга. За рукописные (на кальке) копии карт оперативной обстановки, так называемые кроки, майор Власов намеревался выкупить из плена своего «брата»: разведчики знали, что солдат по фамилии Власов действительно находился среди заложников у некоего Доку Саламова, но, по оперативным данным, в живых его уже не было. Общение майора Власова с боевиками должно было происходить в два захода. В промежутке планировалось нанести по масхадовцам главный удар. Стоит ли говорить о возможных для офицера-федерала последствиях?..

Алексей спустился в город под вечер следующего дня. Как ему удалось пройти несколько масхадовских застав и ополченческих (к счастью!) патрулей, он, возможно, когда-нибудь расскажет сам. Его путь лежал не прямо в «штаб обороны Ичкерии», а в бывшее отделение милиции аэропорта Северный. Там, по информации командования, должен был находиться перекрасившийся сотрудник еще советской милиции, имевший собственный интерес: он состоял в родстве с влиятельным масхадовским командиром – Доку Саламовым. Доку, в свою очередь, как никто другой, стремился быстрее покинуть Грозный, да еще в ореоле спасителя чуть ли не всего сепаратистского движения. Десять лет промышлявший захватом заложников, он слыл человеком небедным, но с «товарищами по движению» делился далеко не «по понятиям». За это и чувствовал по отношению к себе брезгливость Масхадова и «приветливый взгляд исподлобья» Радуева, Бараева и особенно Басаева – главного конкурента по тейпу беной. Причем уйти из обреченного города Доку собирался не в чисто-поле, а туда, где прятал «семейные накопления» – не меньше чемодана. Но и политическое влияние «бригадный генерал», он же – всяческий «председатель-уполномоченный», терять не хотел: привык быть у руля.

Бывший милиционер принял гостя не без опаски. Постоянно поглядывал на противоположную сторону дороги, где находился Галанчежский райотдел департамента шариатской госбезопасности Ичкерии. Вопли пытаемых доносились оттуда каждую ночь. Особенно после того, как из соседнего с дэшэгэбистами дома уехали федеральные эмвэдэшники – единственные представители Москвы при Масхадове. Это произошло в 1998-м после похищения в аэропорту Северный генерала Шпигуна. Майор Власов передал часть рукописной карты и записку с описанием обстоятельств пропажи брата. В записке содержались условия следующей встречи – через сутки у последнего дома в станице Петропавловской должна остановиться машина: будет в ней брат – будут и другие такие же карты, не будет брата – цена картам 10 тысяч зеленых на выкуп пропавшего, но уже по другим каналам.

Вернувшегося под утро капитана Вальховского подробно расспрашивал отец. А вот записка майора Власова, минуя Доку, дошла до Масхадова той же ночью. Бывший советский полковник – волк стрелянный. Он даже вслух размышлял, откуда растут ноги – из ФСБ или военной разведки. Тем не менее поставил задачу полевому командиру Халеду Юнусу проверить надежность подсказанной «калитки». Почему именно ему? Формально потому, что его отряд находился к ней ближе других. Возможно, Масхадов больше доверял Халеду Юнусу как «тезке». После совместного с муфтием Кадыровым хаджа Аслан Алиевич принял имя Халед. Так же, как и его менее известный полевой командир – по метрике Хамзат Алихаджиев. Это была еще и проверка на вшивость. Уйдет – значит, предатель. Погибнет – станет шахидом. Проверит и вернется – значит, свой. «Своими» тогда запасались все лидеры Ичкерии. Хамзат вернулся в тот же день: «до Алхан-Калы путь открыт». Удар по позициям боевиков нанесли через полтора часа. Что оставалось делать «штабу обороны»? Масхадов вызвал Доку и в присутствии своих главных инквизиторов из ДШГБ напрямую спросил: «Этот Власов у тебя?» Тот ссылался на смену имен, пенял на память (четыре контузии), но сказал честно: «даже если у меня, то – в Ведено. Оттуда не привезти». Раскошеливаться на 10 тысяч за сверхценные карты пришлось все-таки ему.

Боевики сложа руки не сидели. Яростно сопротивлялись и заодно искали пути выхода из окруженного города. Их мелкие группы вырывались в пригороды, попадали под удары федералов и откатывались назад. Вернувшись, только ужесточали сопротивление. Поздним вечером у последнего пустого дома станицы Петропавловской притормозила белая «копейка» с дагестанским номером. В ней находились по документам братья Дадаевы, на самом деле аэропортовский милиционер и полевой командир Хамзат. Майор Власов подошел к машине лишь тогда, когда она собиралась было уехать: «Где брат?» – «Будет брат. Где карты?» – «Карты спрятаны. Недалеко». Сидели в машине и молчали. Первым заговорил Хамзат: «Скажи домашний телефон брата. Я проверю, кто ты. Если ты Власов, получишь восемь тысяч и пойдем за картами. Если ты шутник…»Такое предложение было предусмотрено. В далеком Нижнем Тагиле в доме сотрудника ФСБ зазвонил телефон. Голос почти без акцента спросил: «Ромка не нашелся, нет?» Жена фээсбэшника ответила чуть состаренным голосом: «Ой, подождите. Вы что-нибудь знаете о Ромочке?» Гудки означали, что проверка состоялась. Но во внешнем облике майора все равно было что-то непредательское… И нервничал он как-то не так. Чтобы психологически сблизиться с собеседником, а заодно поймать его на чем-нибудь случайном, Хамзат первым, за ним милиционер вывернули карманы: «Не бойся. Смотри, ствола нет. А нож – это национальный… Теперь – ты». Майор сделал то же самое и добавил: «Карты отдам только за брата. Я передумал». – «Тогда выйди. Позвонить надо». Алексей вышел. Из машины кому-то звонили. «Значит, так: восемь тысяч – и базару нет». Майор стоял на своем… Хамзат внимательно оглядывал подступы к пустой лачуге, из-за которой вышел майор, размышлял: «Если он спрятал карты, то где-то здесь. Да и ближайшие дома как будто жилые». Брикетик новеньких стодолларовых купюр Хамзат извлек из того кармана, который только что был пуст – фокусник! «Или карты за баксы – или…» На второе «или» майор припас аргумент: «Я специально расписался за карты. Если я не вернусь, то… обстановка изменится». И добавил: «Она, я думаю, и так изменится. Дня через три… А пока разойдемся. Завтра в том же месте. Вы – с моим братом». Хамзат понял, что решение принимать нужно на месте. Во-первых, кроки – это не сами карты. За кроки он вряд ли расписывался. А за сутки никто его не хватится. И второе: несмотря на моросивший дождик, майор сел в машину почти в сухом бушлате. Значит, ждал в доме. Там и нужно искать… Но что это? С федеральной стороны как будто показались огни фар… Предусмотреть этого не мог даже начальник разведки, подписавший десятистраничный план операции. В нем и остался нереализованный замысел дальнейших действий…