Страница 89 из 127
Фаи знал старика уже давно, и хотя начавшиеся колики исказили страданиями его лицо, он постарался приветливо улыбнуться Кроку, когда тот вошел вместе с доктором.
— Добрый день, старина Крок! Ну, как поживаем на этой грешной земле, а? Вижу, вы еще совсем молодец! Черт возьми, вы мне в отцы годитесь, а как сохранились! Здравствуйте, доктор, спасибо, что приехали. Хорошо добрались, не правда ли? Я мерзко себя чувствую, милейший доктор. Присаживайтесь, пожалуйста. Но прежде всего позаботимся о душе. А ведь она-то у меня и больна. Ее лечением займется сейчас старый Крок, а уже потом, доктор, обратимся к бренному телу.
И он, подмигнув Кроку, провел его в один из внутренних покоев.
— Знаете ли вы, папаша Крок, зачем я вас вызвал? Дело в том, что мой приемный сын, граф Янош Бутлер, исчез при весьма таинственных обстоятельствах. Или если не исчез, то, во всяком случае, его нет там, куда я его послал. Крок не проронил ни слова, только моргал своими белыми ресницами да потирал большим пальцем лоб, изрезанный тысячью морщин; от этого поглаживания глубокие морщины, похожие на рубцы, приходили в движение, изменяя выражение его лица.
Фаи рассказал, что Янош вернул из Капоша свой экипаж, не умолчал и о том, что молодой граф еще зелен немного: слишком чувствителен и нерешителен по характеру, однако честен, душа его правдива, а жизнь чиста; он не кутила, не картежник, не распутник, и с этой стороны ему не грозила никакая опасность. Однако есть другая сторона, своего рода маленькая катастрофа, которая произошла на днях.
Папаша Крок кивнул головой.
— Мне известна эта история с Дёри. Впрочем, соблаговолите рассказать.
После того как Фаи сообщил все, что считал существенным, папаша Крок задал ему несколько вопросов.
— Обещал ли граф Бутлер поехать в Пожонь?
— Да, на том мы и расстались. Он сам в этом кровно заинтересован, так как очень любит свою невесту.
— Не у нее ли он в Борноце?
— Нет! Я и туда посылал человека. Кроме того, ему запретили встречаться с невестой, пока не закончится процесс. А Бутлер — рыцарь своего слова, он не станет с ней встречаться.
— Что же думает ваша милость?
— Боюсь что-либо и предполагать.
— Сударь, вы подозреваете, что он покончил с собой, — сказал Крок, вперив в Фаи свой сверлящий взгляд.
— Мне больно говорить, но это не исключено. Юноша мечтателен. Он наизусть знает «Страдания Вертера».
— Чепуха, чепуха! — проворчал себе под нос папаша Крок. — Хорошие книги не убивают человека, скорее уж плохие. А если человеку впрыснут против самоубийства сто пятьдесят тысяч хольдов земли, так он устоит перед любыми впечатлениями, навеянными книгами!
— Итак, вы считаете…
— Я считаю, что вся история выеденного яйца не стоит. В подтверждение этого я мог бы оставить дома своей старухе-один глаз и одно ухо, тем более что она глуха и подслеповата.
— Не понимаю вас.
— Я хочу этим сказать, что вы, сударь, заказываете резчику по дереву топорище, которое мог бы сделать любой деревенский плотник. — И Крок не без достоинства взял понюшку табаку из своей табакерки и втянул в ноздри.
Фаи мгновенно оживился, поняв, что хитроумный сыщик согласен взяться за дело. «Я не пожалел бы сейчас и десяти золотых, чтобы заглянуть в его черепную коробку, — подумал Фаи. — Интересно, столько же извилин у него в мозгу, сколько морщин на лице? И что может таиться в этих извилинах?» Он попробовал выудить кое-что.
— А ну, скажите, папаша, почему вы считаете этот случай таким незначительным?
— Потому что нет никакого случая.
— То есть как это? — изумился Фаи.
— А очень просто! — Вот я спрошу вас, сударь, не теряли ли вы, скажем, ключи?
— Не знаю.
— Ну, хорошо, — выходит, что не теряли. Но если вы начнете искать какой-нибудь из ключей и не найдете сразу, вы тотчас решите, что он потерян. Так или нет?
— Может быть, и так.
— Вот видите! Если бы вы не разыскивали графа, вы не считали бы его пропавшим. А если б сейчас в Унгваре мой кум Лепицкий стал разыскивать меня и не нашел, как вы думаете, ваше благородие, означало бы это, что я пропал?
Фаи всерьез начал терять терпение от такой странной логики.
— Послушайте, папаша Крок, — воскликнул он запальчиво, — не считайте меня одержимым манией преследования. Я же не выдумал этого? По всей округе ходят слухи, что Дёри через своих подручных загубил Бутлера.
Крок рассмеялся.
— Как не быть слухам, если ваша милость с излишней поспешностью начинает поиски и этим будоражит всю округу. Вы роняете маленькое семечко, а сплетня подбирает его и возвращает в виде целого куста. Конечно, сейчас вас терзают ужасные предположения, а по существу ничего не случилось, кроме того, что графа Бутлера нет в Бозоше и где он — неизвестно.
— Все же вы милейший человек, Крок. Вы почти успокоили меня; я даже не чувствую больше колик. Черт бы подрал этого доктора! Уж и не знаю, что теперь сказать ему. — И Фаи озабоченно почесал затылок. — Ну, так вы беретесь разыскать графа? Только втайне, без всякого шума.
— Я берусь за все, что приносит деньги.
— И немедленно приступите к розыскам?
— Немедленно. Но, с вашего разрешения, я хотел бы допросить прислугу замка.
— Готов вам содействовать во всем. Распоряжайтесь слугами, экипажами, лошадьми, только спешите, спешите!
— Через двое суток вы будете знать, где пребывает граф.
— Буду вам крайне признателен… И вы останетесь вполне довольны, папаша Крок. Эхе-хе, что же мне сказать теперь этому доктору?
Папаша Крок без промедления взялся за дело и допросил прислугу замка. Он был ласков и обходителен в обращении, — это покоряло и сразу располагало каждого, с кем он заговаривал. Кроме того, он казался весьма достойным господином и производил впечатление почтенного старца. В его взгляде сквозили кротость и доброта, — господь бог иногда по необходимости и злодеям придает обличие добрых людей. Платье Крока тоже никак не соответствовало его душе: весь он, с головы до ног, был одет как настоящий венгерец, а на сафьяновых сапожках даже позвякивали шпоры. И черт не догадался бы, — если только не сам он скрывался под личиной этого человека, — что Крок был когда-то сыщиком в Вене и что по его вине отправилось на эшафот много венгерских патриотов.
Слуги не могли сообщить ничего существенного. Граф пробыл здесь три-четыре дня и за это время не общался ни с кем из посторонних; не было в замке и гостей.
— Где жил граф?
— В комнатах, что выходят на солнечную сторону.
— Проведи-ка меня туда, сынок, — попросил Крок камердинера.
Папаша Крок перерыл все в комнатах, но ничего не обнаружил.
— Кто здесь обычно подметает?
— Служанка.
— Она красива, сынок?
— Что вы, безобразна!
— Ну, слава богу, — проговорил папаша Крок с наигранным облегчением, — по крайней мере, мне не грозит опасность, если ты пришлешь ее сюда.
Камердинер прыснул со смеху и немного погодя втолкнул в дверь женщину лет шестидесяти, вдову одного из батраков.
— Ну, сестричка, кажись, ты убираешь здесь?
Тут старуха ни с того ни с сего послюнявила пальцы и принялась приглаживать ими волосы на голове.
— Я.
— Не выметала ли ты, сердечко мое, после графа каких бумаг? Изорванных и измятых бумажек, понимаешь, на которых было что-нибудь написано?
— Очень даже может быть.
— Не могла бы ты разыскать их? Коли ты это сделаешь, славной будешь бабенкой!
— Обязательно найду. Весь сор отсюда мы выбрасываем в большой ящик. А здесь так редко приходится подметать, что старый мусор еще и сейчас там.
— Ну-ка, сбегай, душа моя!
И старая карга проворно выскользнула из комнаты; пробегая по коридорам, она не устояла перед искушением расхвалить слугам, толкавшимся без дела, этого любезного старого господина: «И слова и обхождение его такие благородные!..»
Вскоре служанка вернулась и принесла в переднике целую кучу обрывков бумаги. Запершись в комнате, папаша Крок сложил из этих клочков часть письма, гласившего: «Милая Пирошка, удивляюсь, что ты не пишешь. Ведь не запретили же тебе и переписку? Это было б ужасно!» На том письмо и обрывалось. Затем Крок восстановил другой отрывок письма. «Милая моя Пирошка! Днем и ночью терзаюсь я мыслью, что ты меня не любишь, ведь если б любила, то писала бы мне. Ты знала бы, что в моем горе не может быть иного утешения. Неужели тебе запретили переписку? Было бы ужасно…» И это письмо осталось недоконченным. По-видимому, графа не удовлетворяло начало, и он разрывал письма. Таких вариантов Крок нашел около шести: во всех — более или менее складно — излагалась одна и та же жалоба.