С отцами вместе

Отец, почтовый служащий, мечтал о том, чтобы дочь вышла в люди. Но понимал это однобоко: «Вырастет дочурка, замуж ее выдам, тут и счастье ее». А девочка еще играла с соседскими мальчишками в лапту и сыщики-разбойники, тайком от отца отправлялась в ночное пасти лошадей, учились ездить на них верхом… Шли годы. Девочка превратилась в девушку, ходила с парнями в кедровник добывать орехи, хорошо стреляла из дробовика и берданы. Вечера и часто ночи проводила за книгами. Любила читать о героях, которые умели служить народу верой и правдой. Роман «Овод» перечитала несколько раз…

Закончила учительскую семинарию. Отец усиленно поговаривал о замужестве, уютном семейном гнездышке. Анна решила учительствовать в деревне. В Осиновке, куда она приехала осенью 1917 года, кочки вырастали одна за другой… На скромное свое жалованье выписала волшебный фонарь, показывала детям картинки. Однажды в школу ворвалась пьяная компания. Фонарь сломали на куски, картинки на стеклах растоптали. Анне заявили: «Не совращай ребятишек!» Стала по воскресеньям собирать крестьян и читать им стихи Некрасова. Местный поп зашел к ней на квартиру и пригрозил: «Брось крамолу! Мужикам и бабам надо читать священное писание». В тот же вечер какие-то парни жестоко избили Анну на улице. Как-то летом следующего года над деревней разразилась страшная гроза. Молния зажгла скирду хлеба, сложенную в огороде купца Петухова. Хлеб сгорел. Ночью мужики срубили в школьном дворе столб с приборами для наблюдения за природой. Столб посчитали причиной пожара. Сам Петухов сказал Анне в лавке: «Не гневи бога, а то из деревни выживем!» И вот клуб в поповском доме. Это всем кочкам кочка. И ее одолела Анна…

Как хорошо получилось! Такое совпадение: спектакль и гроза. Хорошо, что сначала спектакль, потом гроза. «Вот так „наказание господне“»! Спектакль пошатнул стену предрассудков, а дождь еще сильнее подмывает ее. Не жалко затраченного труда, не стыдно слез… В жизни, как в недосмотренной сегодня пьесе. Сильные и смелые держатся на гребне революции. Подлецы и трусы идут ко дну, они еще будут барахтаться в волнах и, может быть, утопят кого-нибудь из тех, кто учится плавать, но им все равно не добраться до берега… Всю весну не приезжал Митя Мокин, а так хочется поделиться с ним нахлынувшими мыслями. Поставить бы сейчас самовар, и чтоб неожиданно распахнулась дверь… И вошел бы промокший до нитки Митя! Можно было бы пить чай и всю ночь под шум дождя разговаривать о будущем…

Анна села писать письмо. Старая береза протягивала мокрые ветви в открытое окно…

За кладбищем, в широкой зеленой долине, окруженной сосновым лесом, чоновцы рассылались цепью, вели огонь из незаряженных винтовок, поднимались в атаку на невидимого противника, кололи его штыками, били прикладами. Июньское солнце помогало командиру роты Знове выгонять из бойцов пот. Но и сам Знова не железный. Снял фуражку, вытер платком мокрый лоб, объявил перекур…

Винтовки в козлах стояли, как суслоны хлеба. Вокруг них расположились умаянные тяжелой военной работой люди. Костя Кравченко лег на траву и едва закрыл глаза, как земля под ними закружилась, и он провалился в глубокую пропасть. Открыл глаза: небо чистое, голубое. Года два тому назад в домашнем сочинении «Осень» Костя опроверг чье-то утверждение, что самое голубое небо в Италии. Голубее голубого считал он забайкальское небо… Глаза сами смыкаются, земля куда-то плывет…

Около Кости сидит Кузя, он разулся и разминает босые ноги — как удобно без сапог! Почему нельзя заниматься босиком? Искупаться бы, да негде. Это Знова выбрал такое место без речки, а Кузя еще считал его хорошим командиром. Первое время в ЧОНе было легче, новички учились отдельно, два-три часа в день, теперь все вместе — попробуй угонись за старыми солдатами. Каждое воскресенье выход в поле, когда же рыбу ловить?..

Проньке тоже трудновато. Рубашка на спине взмокла, левая нога болит: вчера, купаясь, наступил на разбитую бутылку, сильно порезал пятку. Надо бы снять ботинок, найти в траве листок подорожника и перевязать ногу, но лучше потерпеть. Пронька читал где-то, что нужно всячески закалять себя, тогда в жизни ничего не страшно. Распускаться нельзя, Знова должен видеть в строю крепкого бойца…

Поодаль от товарищей животом вниз лежит Ленька Индеец, ему виден весь лагерь. Блохин и Храпчук прячутся в кустиках, ищут тень. Блохин хромой, а у старого машиниста одышка, тяжело им. Васюрка, Сеня Широких и Федя-большевичок курят стоя, значит, не шибко устали. Некоторые бойцы громко смеются, кто-то затянул песню про Стеньку Разина. Леньке кажется, что он измучен больше всех. Костя объяснял: винтовка весит одиннадцать фунтов с четвертью. Нет, пожалуй, тяжелее. После команды Зновы: «Вперед, коли, назад отбейся» — штык норовил воткнуться в землю, приклад тянул назад… Вон идет Вера Горяева. Ленька оглянулся и подумал: «Девчонка, а не устала. Ишь ты!» Она тоже в сапогах, серая кофточка перетянута ремнем с подсумком.

Вера поравнялась с ребятами.

— На Шипке все спокойно, мальчики?

Услышав ее голос, Костя приподнялся, сел. И Вера опустилась на траву, охватила руками колени. У нее новость:

— От санитара сейчас слышала… Сын доктора Свиридка потерялся… Всю ночь искали — не нашли.

Ленька подполз на животе поближе и сказал:

— Он не потерялся, а уехал в Совроссию!

— А тебе это откуда известно? — спросил Костя, надевая фуражку.

Тут-то и попал Ленька в беду. Ведь он знал, что Пронька и Кузя, желая отучить его от вранья, запретили ему в течение лета рассказывать в ячейке и друзьям что-либо интересное. Было решено: о бегстве Свиридка, когда придет время, будет сообщать Кузя. С опозданием вспомнив о договоре, Ленька исподлобья взглянул на Кузю — мол, я только заикнулся, самое главное передашь ты. Но Кузя, как будто не понял Леньку, свалился боком на траву, зажмурился, собрав вокруг глаз веснушки. Он успел смекнуть: свяжись с этой Мандолиной — из комсомола вылетишь, пусть уж Ленька врет, с него взятки — гладки. Тогда Ленька перевел взгляд на Проньку, спрашивал глазами, как быть. Пронька сидел по-бурятски, поджав под себя ноги, и вертел в руках красную саранку. Он незаметно кивнул, разрешая говорить.

— Ты откуда знаешь? — повторил Костя.

Может быть, первый раз в своей жизни Ленька поведал правду. Ничего не приукрашивая, он открыл большую тайну… В день ссоры Свиридка с Кикадзе из-за соучраба и комсомола троица (Ленька, Пронька и Кузя) дали Мандолине слово — помочь убежать от отца. Готовились все. Молодой Свиридок запасал съестное, а троица, зарабатывая на распиловке дров, откладывала для него деньги. Вчера Мандолину отправили на товарном поезде. Зачем помогали? Хотели, чтобы Свиридок со временем вступил в комсомол. На Урале его никто не назовет беженцем. К отцу он никогда не вернется…

Костя собирался что-то еще спросить, но тут Вера вскочила на ноги.

— Кто-то едет сюда на коне!

И верно, из лесу показался всадник. Все узнали в нем Прейса.

Чекист бросил повод на шею лошади, пустил ее кормиться, а сам отозвал в сторону Блохина, Знову и Мокина. Пока они о чем-то совещались, бойцы без команды на всякий случай подходили к винтовкам. Все это затмило Ленькин рассказ о бегстве Свиридка. Только Пронька, поднимаясь с травы, зло сказал Кузе:

— Трусишка!

Кузе оставалось лишь потереть переносицу.

Знова построил чоновцев, и Прейс объяснил причину своего появления:

— Товарищи коммунары! В Приморье, как вы знаете, собираются черные тучи. Испортилась погода и на границе с Маньчжурией, оттуда участились налеты белых банд на наши села и станицы. Только что получены сведения: бывший семеновский палач, командир конно-азиатской дивизии барон фон Унгерн выпустил из Монголии на нашу территорию своих шакалов. Враги хотят одним комбинированным ударом с трех сторон разбить нас. Но не бывать этому!

— Не бывать! — дружно подхватила рота.

Прейс рассказал о том, что против барона из Верхнеудинска двинуты народоармейцы, к ним примыкают иркутские части Красной Армии. Под Троицкосавском уже начались бои. В пограничных районах, на берегах рек Аргунь и Шилка от бандитов отбиваются местные коммунисты и комсомольцы. Им нужна помощь. Прибайкальские отряды ЧОНа выделяют бойцов. Местная рота должна послать шесть человек. Прейс призывал к спокойствию, пресечению паники, которую сеют малодушные. Вот начальник соседней станции, узнав о нашествии орд Унгерна, все бросил и с первым же поездом укатил в Читу.