Страница 27 из 68
Важным кивком головы, магрибинец получил разрешение.
- У меня есть к тебе просьба, и если ты меня послушаешься, ты получишь большие блага и станешь по этой причине моим другом и исполнителем моих желаний.
- Ну я, конечно, не джин, чтобы исполнять желания, но ты можешь сказать, что у тебя на уме, а я стану слушать, не перебивая.
- Дошло до меня, где-то неподалеку имеется небольшой пруд, называемый Пруд Дэвов.
- Твои уши не обманули тебя, хаджи, - Халифа, польщенный словами о себе, каждое из которых было словом правды, продолжал важно кивать. - Такой пруд есть, и я как раз направляюсь к нему.
- Воистину, Аллах все видит, все знает и начертал все пути раньше нас, а мы лишь слепо следуем ими. Знай же, Халифа-мудрый (а я уже получил разрешение называть тебя так) обстоятельства, что привели меня в ваш город, касаются как раз этого пруда. Продолжим же путь, и на месте, я открою тебе остальную часть моего дела.
3.
Начало рассказа третьего узника
Имя мое - Хасан, и хоть и был уговор меж нами не называть имен, нарушу я его, ибо терять мне нечего, а история моя грустнее и печальнее всех ваших вместе взятых.
Я, как и отец мой и дед мой происхожу из земель Басры. Отец мой был ювелиром и имел свою лавку. Жили мы не богато, но и не в нужде. И определил Аллах всеслышащий и премудрый, чтобы в один из дней преставился мой отец к милости великого Аллаха и оставил свою лавку. И я сел в нее вместо него, и тоже начал заниматься ювелирным делом, благо был обучен этому с детства
В один из дней, сижу я у себя в лавке и вдруг вижу - идёт на рынке, среди людей, человек персиянин с черной кожей. И он прошёл мимо моей лавки и взглянул на мои изделия и осмотрел их с пониманием, и они ему понравились.
После чего персиянин покачал головой и сказал:
- Клянусь Аллахом, ты хороший ювелир! - и стал смотреть, как я работаю.
А когда настало время послеполуденной молитвы, лавка очистилась от людей, персиянин обратился ко мне с такими словами:
- О дитя моё, ты красивый юноша! У тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете. Много народу из людей просило меня научить их, но я не соглашался, а теперь моя душа согласна, чтобы я научил тебя этому ремеслу и сделал тебя моим сыном. И я поставлю между тобою и бедностью преграду, и ты отдохнёшь от работы с молотком, углём и огнём.
- О господин мой, а когда ты меня научишь? - спросил я.
И персиянин ответил:
- Завтра я к тебе приду и сделаю тебе из меди чистое золото, в твоём присутствии.
И я обрадовался и простился с персиянином и пошёл к своей матери. Я вошёл и поздоровался и поел с нею и рассказал ей историю с персиянином, ошеломлённый, потеряв ум и разумение.
И мать сказала:
- Что с тобой, о дитя моё? Берегись слушать слова людей, особенно персиян, и не будь им ни в чем послушен. Это великие обманщики, которые знают искусство алхимии и устраивают с людьми штуки и берут их деньги и съедают их всякой ложью.
- О матушка, - ответил я, - мы люди бедные, и нет у нас ничего, на что бы он позарился и устроил с нами штуку. Этот персиянин - старец праведный, и на нем следы праведности, и Аллах лишь внушил ему склонность ко мне.
И мать умолкла, затаив гнев. А мое сердце было занято, и сон не брал меня в эту ночь, так сильно я радовался тому, что сказал персиянин.
А когда наступило утро, я взял ключи и отпер лавку, и подошел ко мне тот персиянин. И я поднялся для него и хотел поцеловать ему руки, но старик не согласился на это и сказал:
- О Хасан, приготовь плавильник и поставь мехи.
И я сделал то, что велел мне персиянин.
Когда огонь разгорелся, персиянин спросил меня:
- О дитя моё, есть у тебя медь?
- У меня есть сломанное блюдо.
Персиянин велел тотчас сжать блюдо и разрезать его ножницами на мелкие куски. И я сделал так, как сказал старик, и изрезал блюдо на мелкие куски и, бросив их в плавильник, дул на огонь мехами, пока куски не превратились в жидкость. И тогда персиянин протянул руку к своему тюрбану и вынул из него свёрнутый листок и, развернув его, высыпал из него в плавильник с полдрахмы чего то, и это был порошок похожий на жёлтую сурьму. И старик велел мне дуть на жидкость мехами, и я делал так, как он велел, пока жидкость не превратилась в слиток золота.
И когда я увидел это, я оторопел, и мой ум смутился от охватившей его радости. И я взял слиток и перевернул его и, взяв напильник, обточил слиток, и увидел, что это чистое золото высшей ценности. И мой ум улетел, и я был ошеломлён и склонился к руке персиянина, чтобы её поцеловать, но тот не дал мне, а сказал:
- Возьми этот слиток, пойди на рынок, продай его и получи его цену поскорее, и не разговаривай.
И я пошёл на рынок и отдал слиток посреднику, и тот взял его и потёр и увидел, что это чистое золото. И ворота цены открыли десятью тысячами дирхемов, и купцы стали набавлять, и посредник продал слиток за пятнадцать тысяч дирхемов, и я получил его цену. И я пошёл домой и рассказал матери обо всем, что сделал.
Но мать стала надо мной смеяться и воскликнула:
- Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! - и умолкла, затаив досаду.
А я взял по своей глупости ступку и пошёл с нею к персиянину, который сидел в лавке, и поставил её перед ним.
- О дитя моё, что ты хочешь делать с этой ступкой? - спросил старик.
- Мы положим её в огонь и сделаем из неё золотые слитки.
И персиянин засмеялся и воскликнул:
- О сын мой, бесноватый ты, что ли, чтобы выносить на рынок два слитка в один и ют же день! Разве ты не знаешь, что люди нас заподозрят и пропадут наши души? О дитя моё, когда я научу тебя этому искусству, не применяй его чаще, чем один раз в год, - этого хватит тебе от года до года.
- Ты прав, о господин мой, - сказал я и сел в лавке и поставил плавильник и бросил уголь в огонь.
Тогда персиянин спросил меня:
- О дитя моё, что ты хочешь?
- Научи меня этому искусству!
И персиянин засмеялся и воскликнул:
- Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Ты, о сын мой, малоумен и совсем не годишься для этого искусства. Разве кто нибудь в жизни учится этому искусству на перекрёстке дороги или на рынках? Если мы займёмся им в этом месте, люди скажут на нас: "Они делают алхимию". И услышат про нас судьи, и пропадут наши души. Если ты хочешь, о дитя моё, научиться этому искусству, пойдём со мной ко мне в дом.
И я поднялся и запер лавку и отправился с персиянином. И когда я шёл по дороге, то вдруг вспомнил слова своей матери и стал строить в душе тысячу расчётов. И я остановился и склонил голову к земле на некоторое время, и персиянин обернулся и, увидев, что я стою, засмеялся и воскликнул:
- Бесноватый ты, что ли? Я затаил для тебя в сердце благо, а ты считаешь, что я буду тебе вредить! Если ты боишься, я пойду с тобою к тебе домой и научу тебя там.
- Будет так, - ответил я.
И персиянин сказал:
- Иди впереди меня!
И я пошёл впереди него, а персиянин шёл сзади, пока мы оба не дошли до моего жилища. И я вошёл в дом и нашёл свою мать, и рассказал о приходе персиянина (а персиянин стоял у ворот), и она убрала для нас дом и привела его в порядок и, покончив с этим делом, ушла. И тогда я позволил персиянину войти, и тот вошёл, а я взял в руку блюдо и пошёл с ним на рынок, чтобы принести в нем чего нибудь поесть. И принеся еду и, поставив её перед персиянином, сказал:
- Ешь, о господин мой, чтобы были между нами хлеб и соль. Аллах великий отомстит тому, кто обманывает хлеб и соль.
И персиянин ответил:
- Ты прав, о сын мой, кто знает цену хлеба и соли!
И мы ели, пока не насытились, а затем персиянин сказал:
- Да воздаст тебе Аллах благом, о дитя моё! С подобным тебе водят люди дружбу, открывают свои тайны и учат тому, что полезно! О Хасан, принеси инструменты.