Страница 22 из 68
- Выходит, мы оба обязаны тебе, прекрасная девушка.
- Если позволено мне будет говорить, - ответила смущенная Зайна, - на все воля Аллаха, это он привел вас в наш дом, и с его позволения и его именем я сняла с господина заклятье.
- Воистину, сегодня ты выступила рукой его, и воистину - скромность - лучшее украшение женщины. Но что же мы стоим (а юноша уже стоял на ногах) поспешим же скорее к моему отцу! Клянусь Аллахом, обрадованный моим возвращением, он тотчас же устроит пиры, и будет кормить бедных, и нуждающихся, а вас вознаградит величайшими ценностями из своей сокровищницы.
- Поспешим! - подхватил Пайам. - Однако, господин мой, ты так и не назвал своего имени. В какой из домов нам стоит отвести тебя. Куда в эту ночь войдет радостная весть.
- Знайте же, мое имя Аль Мамун и я не кто иной, как сын Шамс ад-Дина Мухаммада - султана города Ахдада!
При этих словах Пайам упал на колени и протянул руки, благодаря бога.
- Нет бога, кроме Аллаха и Мухаммад - прок его! Будь благословенная эта ночь среди тысячи ночей, а наш правитель среди тысячи правителей. Аллах уберег меня от участи убийцы сына правителя и наградил спасением его! Поспешим, поспешим же во дворец!
29.
И еще раз ахдадская ночь
Черная чешуя шелестела по песку.
И звук этот далеко разносился тихими, ночными улочками Ахдада.
Шум ветра.
Шелест чешуи.
И...
- Спите покойно, жителя Ахдада! В Ахдаде все спокойно!
Абу-ль-Хасан каждый раз вздрагивал при крике Муфиза, и Джавад вздрагивал, стражники - те дрожали не переставая.
Кто не вздрагивал, так это - змея, спокойно волочащая длинное тело извилистой вязью улиц. Или правы некоторые мудрецы, утверждающие, что змеи не имеют слуха.
Когда не дрожал, визиря Абу-ль-Хасана занимали мысли. О-о-о, скакуна мыслей, когда он понес, не укротить и самому опытному наезднику. А у Абу-ль-Хасана понес, да и как не понести, когда из дворца, самого дворца выползает змея! И не просто змея, а настоящая царица змей! В состоянии ли эдакая гадина слопать, скажем... человека... мальчика... сына... копья, копья у ворот неотвратимой карой Аллаха преследовали Абу-ль-Хасана. Дорога мыслей, имея разное начало, неизменно сворачивала к ним.
- Спите покойно, жителя Ахдада! В Ахдаде все спокойно!
Тьфу ты, Иблис тебя забери! Как, во имя Аллаха, можно спать, да еще спокойно, когда так орут всю ночь. Муфизу бы не ночным сторожем, а муэдзином служить, только глаза выколоть, чтоб с высоты минарета не мог заглядывать во внутренние дворики жилищ и видеть нечестивые, но такие милые личики чужих жен.
- Спите покойно, жителя Ахдада! В Ахдаде все спокойно!
А вслед за криком - шелест, на этот раз совсем рядом, Абу-ль-Хасан научился не вздрагивать при нем - это Джавад в который раз прятал верный шамшер в чуть менее верные ножны. Пройдет время, и при следующем крике, евнух вновь обнажит его. Оружие и игрушку - замена тех, что лишился в детстве.
Каждый показывал волнение по-своему.
А змея ползла, ползла, пока... ворота одного из домов, богатого дома, с высоким забором, с садом, были полураспахнуты. Черная щель створок втянула в себя гибкое тело.
- Пришли, - выдохнул Джавад и обнажил шамшер.
30.
Повар и султан
- Мой сын, ах, мой сын, хвала Аллаху, ты вернулся! Пощекочи меня, чтобы я убедился, что это не сон, и что передо мной мой мальчик, мой Аль Мамун! Клянусь Аллахом, каждый день без тебя, был подобен тысяче дней и тянулся, словно изголодавшийся мул. Как сказал поэт:
Утратил терпенье я в разлуке и изнурен.
О, сколько в разлуки день спадает покровов!
Слезы выступили на глазах великого султана, великого города Ахдада. И он омыл этими слезами лицо сына, затем поднялся и, пренебрегая разностью в значимости и положении, обнял спасителя наследника - повара Пайама. Затем произнес такие стихи:
Когда б мы знали, что придете к нам,
Мы б под ноги зрачки стелили вам,
Мы щеки по земле бы расстелили,
И вы б прошли по векам и сердцам!**
Затем усадил сына по левую руку, а повара по правую, кликнул слуг и прислужников и велел, чтобы принесли лучших кушаний и старого замечательного вина. Затем снял халат со своего плеча и надел его на Пайама.
- Отныне ты всегда желанный гость в моем доме и друг султана, а дружба Шамс ад-Дина Мухаммада многое значит, и можешь просить все, что захочешь. И, клянусь Аллахом, в тот же миг, я это тебе дам, пусть будет это самая ценная вещь из моей сокровищницы, или невольница из гарема, и даже после этого моя расплата требе не будет полной!
Обрадованный повар открыл было рот, намереваясь испросить, ибо благодарность, в отличие от гнева сильных мира сего, скоротечна и не оставляет и следа на песке памяти, как султан перебил его, обращаясь к сыну:
- Не молчи же, расскажи, расскажи, что случилось с тобой, где пропадал ты эти дни, воистину, ставшие для меня годами, и какие обстоятельства или чья злая воля привели тебя, сын мой, в дом этого доброго и благородного человека?
- Видишь ли, батюшка... - и Аль Мамун повторил историю, рассказанную Пайаму о том, как он превратился в ягненка. - Затем меня некоторое время держали в темном месте, скудно кормили и скверно обращались, и тюремщиком моим была женщина. Однако лица мучительницы я не видел, а голоса не узнал.
- Клянусь Аллахом, я найду, отыщу, кто это сделал. Я соберу всех женщин дворца, если понадобиться - всех женщин Ахдада, и заставлю повторить слова, что она говорила тебе, а ты станешь слушать, пока не отыщем мерзавку! - вскричал Шамс ад-Дин Мухаммад.
- Затем меня вывели на воздух и вели по улицам, потом снова держали в темном месте, а очнулся я уже в доме Пайама.
- Нет бога, кроме Аллаха, а Мухаммад пророк его! Воистину, калам начертал, что было суждено! А суждено нам было разлучиться, а затем снова встретиться, благодаря этому замечательному человеку, а с сегодняшнего дня, еще и моему другу!
- Э-э-э, как друг великого султана, я бы хотел...
- Ну а теперь ты, мой друг, поведай свою часть истории и, клянусь Аллахом, я уверен, она будет не менее загадочна и занимательна, чем повествование моего сына!
- Э-э-э, ну женщина привела ягненка и заказала, чтобы я определенным образом приготовил блюдо из его печени...
- Из моего сына! Когда отыщу, я вытяну ее печень и заставлю саму же съесть, затем тело брошу уличным собакам, пусть обглодают мясо и разнесут кости, и не будет мерзавке погребения!
- ...и велела, чтобы я принес это блюдо в указанный дом.
- Когда?
- Сегодня, в полночь.
- Сегодня! Так что же ты молчишь, несчастный! Или решил испытать терпение султана! О-о-о, воистину, Аллах начертал все, что произойдет, и по его велению сегодняшняя ночь станет для меня ночью двойного праздника: возвращения сына и наказания врага. Будь благословенна эта ночь, среди тысячи ночей! Будь славен Аллах и трижды славны его деяния и калам, созданный прежде всех вещей! Ты укажешь мне дом, Пайам, и мы ворвемся туда! Джавад! - голос султана возвысился до крика. - Мой верный телохранитель! Собирай же людей, клянусь Аллахом, твоему шамшеру сегодня ночью будет работа!
Вместо голоса преданного слуги, эхо служило султану ответом.
- Джавад! Джавад! Где ты!
И снова эхо, и скрип двери, и черное перепуганное лицо евнуха.
- Его нигде нет, мой господин!
- Что ты такое говоришь, как это нет!
- Еще как только молодой господин вернулся, я послал невольников разыскать Джавада, но каждый из них вернулся с дурной вестью и пустыми руками. Также я послал человека к дому визиря, но и достопочтенного Абу-ль-Хасана также не оказалось на месте.