Страница 15 из 174
Сити тесно связан с короной и парламентом, но не подчинен им. До времен Тюдоров и Стюартов Сити был по сути главным источником получения ссуд монархией. Когда могущественный советник Генриха VIII кардинал Уолси попытался в конце 1520-х годов поставить Сити под прогрессивное налогообложение и организовал символический вывоз оружия и посуды ливрейных компаний Сити, ответный удар последовал незамедлительно. В 1529 г. Сити помог дискредитировать Уолси, а чтобы монархи не забывали об обиде (и возмездии), учредил в 1571 г. должность городского «напоминальщика», который должен был напоминать монарху о его долге перед Сити[63]. Не простил Сити и Карла I, который, нуждаясь в деньгах, приказал захватить 130 тыс. фунтов в слитках, хранившиеся в Тауэре. Вернул он их только после того, как вкладчики из Сити подписались на заем в 40 тыс. фунтов[64].
Менялись эпохи, но, надевая новые одежды, Сити оставался самим собой. В XIX в. один из английских реформаторов уподобил его доисторическому чудовищу, таинственным образом дожившему до современности, в немалой степени благодаря полузакрытой сети старых однокашников — эту систему позаимствовал у Сити британский правящий класс. Шэксон цитирует Гласмана, который пишет о Сити следующее: это «древний и очень маленький институт; он основан на личных отношениях и не встраивается ни в одну из предлагаемых парадигм современности. Это средневековая коммуна, представляющая капитал. Сити не поддается оценке»[65]. И последний штрих: если символ Венеции — крылатый лев, то символ Сити — грифон, т. е. крылатое существо с туловищем льва и головой орла. Грифон изображен на гербе Сити, и статуи этого существа расставлены на границах Сити словно стражи накопленных/награбленных богатств.
Ясно, что такой институт как Сити не мог не использовать с прибылью хлынувшие в Англию разбойные деньги; не мог он также упустить шанс воспользоваться интеллектуальными и финансовыми технологиями венецианцев. Впрочем, Сити и так имел тесные контакты с Венецией, Ломбардией, Чехией (Прагой) посредством еврейского капитала, который постепенно играл все большую роль в английской жизни XVI–XVII вв. Начать с того, что именно в Англии в 1613 г. семьей Барухов был создан Standard Chartered Bank, который сегодня называют «банком банков». Правда, ни Тюдоры (за исключением некоторых мер Генриха VIII, ослабившего законы против ростовщичества), ни особенно Стюарты ростовщический капитал вообще и еврейский в частности не жаловали. Именно с этим связана поддержка английскими и голландскими ростовщиками, многие из которых, как об этом пишет Ж. Аттали, были евреями, сначала Кромвеля против Карла I, а затем Вильгельма Оранского против Якова Стюарта.
Правление Кромвеля отмечено возвращением евреев в Англию, откуда их раньше изгоняли. В 1655 г. Кромвель встретился с амстердамским раввином Манассией бен Израилем, который объяснил лорду-протектору: мессия не придет на землю, пока евреям не разрешат жить в Англии[66]. В 1657 г. в Лондоне была построена синагога — впервые за 250 лет. Кромвель, нацеливаясь на конкуренцию с Голландией, прежде всего стремился привлечь капиталы осевших в Амстердаме испанских и португальских евреев, в этом плане прагматик-протестант легко нашел общий язык с прагматиком-каббалистом. В то же время Кромвель и Манассия разделяли мессианскую мечту, и это облегчало их диалог[67].
Другой правитель Англии, Вильгельм Оранский, став королем под именем Вильгельма III, пошел на дальнейшие уступки ростовщикам и разрешил им создать Банк Англии (1694 г.). Этот банк, как отмечает В.Ю. Катасонов, формально не был первым центробанком (первым был шведский — 1668 г.[68]), однако, во-первых, Банк Англии (за исключением венецианского Banco del Giro) не похож ни на один банк[69]; во-вторых, «влияние Банка Англии на развитие международной финансовой системы несравненно больше. Во-первых, модель Банка Англии использовалась многими другими странами для создания своих центральных банков. Во-вторых, в какие-то периоды истории Банк Англии оказывался центром, из которого управлялась мировая финансовая система»[70]. Банк Англии, пишет Н. Шэксон, «учрежден в 1694 г. как частный институт на средства протестантского Сити и в его интересах; в значительной степени он создавался для финансирования строительства флота. Появление и банка, и государственного долга вызвали финансовую революцию, которая быстро привела к возникновению рынка закладных, страховой компании Lloyds, фондовой биржи, финансовой прессы и быстрого роста внешней торговли. Финансовый сектор превращался в то, что П. Дж. Кейн и А. Дж. Хопкинс назвали «сердцем имперского мотора»[71].
Хотя сборка нового субъекта стратегического действия, «стратегической истории» началась при Генрихе VIII, решающие шаги были сделаны в правление Елизаветы I (1558–1603 гг.). Впрочем, сборщики о стратегическом характере своих действий не помышляли, они решали конкретные задачи, последовательность которых выстраивалась в длинную причинно-следственную цепь — ситуация напоминает рассказ Р. Шекли «Поколение, достигшее цели». Прав С. Элфорд: Генрих VIII изменил английскую историю так, как ни один король до него. Однако едва ли можно сказать, что на тот момент изменения приобрели необратимый характер: во-первых, правление «кровавой Марии», жены Филиппа II Испанского, продемонстрировало это со всей очевидностью. И не умри Мария от рака в 1558 г. — в один год со своим тестем Карлом V[72], на месте протестантской Англии могла оказаться католическая Англия — северная часть гигантской испано-английской католической империи: империя Филиппа простиралась от Сицилии до Куско, покрывая четверть известного на тот момент мира[73]. Во-вторых, сама Елизавета, наследовавшая Марии, получила далекое от стабильности, разболтанное, с расшатанным фундаментом государство — both shaken and stirred[74], в той ситуации еще ничего не было решено. Современники не верили, что Елизавете удастся стабилизировать королевство[75].
Более того, как заметил все тот же С. Элфорд в блестящей работе о тайной истории правления Елизаветы I, в ее эпоху «выживание или катастрофа протестантской Англии целиком зависели от одного-единственного человека — Елизаветы»[76]. Это сегодня, зная исторический результат, мы полагаем, что так оно и должно было случиться, однако пуля, кинжал или просто болезнь «монархини» могли изменить все и привести к католическому реваншу, а историки писали бы о «елизаветинском эпизоде» как о кратком отклонении, девиации от основного курса (как сегодня трактуется «эпизод кровавой Марии») и никто уже не писал бы о «золотом веке»[77]. А вот на рубеже XVI–XVII вв. это уже было практически невозможно: процесс набрал инерцию, субъект во многом сформировался, хотя и не до конца, закалился как сталь и готов был безжалостно рвать противников — реальных и мнимых.
Генезис определяет характер и функционирование целостности, будь то субъект или система. Именно елизаветинская фаза определила характер нового хищного англосаксонского субъекта, который замесили в Европе, а испекли в английской печке на деньги Сити при роли венецианцев в качестве катализатора.
63
Там же. P. 257.
64
Coston H. Les financiers qui mènent le monde. P.: La librairie française. 1955. P. 31.
65
Shaaxon N. Ук. соч. P. 258.
66
Attali J. Les Juifs, le monde et l’argent. Histoire économique du peuple juif. P.: Fayard, 2002.
67
Грец Г. История евреев с древнейших времен до настоящего времени. М.: М-ОКО, 2002. Т. 11. С. 97 и 99.
68
Формально Шведский банк, во многом выполнявший функции Центробанка, был создан 30 ноября 1656 г. — так при Карле X Густаве осуществилась мечта Густава-Адольфа, которую он лелеял с 1619 г.: организовать банк, способный модернизировать шведскую торговлю. В 1667 г. банк был закрыт правительством, а на следующий год был создан полноценный Центральный банк (Irwin N. The alchemists. Inside the secret world of central bankers. L.: Headline. Business plus, 2013. P. 19–24).
69
Кулишер И.М. Ук. соч. C. 367.
70
Катасонов Ю.В. Капитализм. История и идеология «денежной цивилизации». М.: Институт русской цивилизации, 2013. С. 593.
71
Shaaxon N. Ук. соч. Р. 261.
72
Meyer C.J. Tudors. The complete story of England’s most notorious dynasty. N.Y.: Bantam books, 2010. P. 431–432.
73
Coote S. Drake The life and legend of an Elizabethan Hero. L. etc.: Pocket books. P. 6.
74
«Shake but not stir» — требование Джеймса Бонда к коктейлям.
75
De Lisle L. After Elizabeth. The rise of James of Scotland and the struggle for the throne of England. N.Y.: Ballantine Books, 2005. P. 4.
76
Alfard S. The watchers. A secret history of the reign of Elizabeth I. L.: Penguin, 2002. P. 4.
77
Правда, некоторые утверждают, что история не знает сослагательного наклонения — эту пошловатую фразу довольно часто приходится слышать. Сослагательного наклонения не знают историки, причем плохие или, скажем мягче, ограниченные и плохо понимающие суть исторического процесса. Тезис об отсутствии сослагательного наклонения у/в истории означает, что история это сверхдетерминированный до автоматизма процесс, где нет места ни субъекту, ни свободе воли, ни случайности. Разумеется, это не так. У исторического процесса, как правило, есть набор альтернативных вариантов развития, выбор осуществляется в борьбе тех сил, которые стоят за каждым из вариантов и своим волевым действием со-слагают Историю.