Страница 21 из 55
— Значит, уже успел побывать у Карпинского. Будешь строить дома?
— А разве не надо восстанавливать жилой фонд?
— Надо…
— Ну?
— Вот и ну… Ты построишь дом, два, три, десять, а кто построит еще тысячу, нет — десять тысяч таких домов? Ты какой проект защищал по окончании института?
— Многоэтажного жилого дома.
— А в аспирантуре над чем работал?
— Над строительными конструкциями.
— Ага!
— Я ничего не понимаю, — сердито сказал Стахурский. — И потом я уже дал слово Карпинскому.
— На Карпинского есть горком! — тоже сердито возразил секретарь, словно собирался растерзать доброго старого профессора. — Карпинского я беру на себя, это не твоя печаль. А ты вот что скажи: для чего тебя партия и государство три года учили в аспирантуре?
— Но ведь сейчас вопрос стоит не о научной работе, а о строительстве, — возразил Стахурский, — и сейчас такое время…
— Сейчас такое время, — перебил его секретарь, — что каждый коммунист, перед тем как выбрать себе место в работе по восстановлению и строительству, должен прийти в партию и спросить ее мнение на этот счет. Это тебе понятно?
— Вполне, — согласился Стахурский.
Секретарь вдруг переменил тон и заговорил спокойно и обстоятельно:
— Вот что надо понять, Стахурский: что с того, что ты пришел на строительство один, когда партии нужно, чтоб ты пришел на строительство сам-тысяча? Партии нужно, чтобы ты, квалифицированный знаток строительного дела, воспитанный партией и государством, привел с собой на строительство тысячу инженеров-строителей.
— Где ж я их возьму? — искренне удивился Стахурский.
— А где возьмут их партия и правительство?
Секретарь вопросительно взглянул на Стахурского, и некоторое время они молча и пристально смотрели друг на друга, словно решая этот вопрос: где?
Потом секретарь сказал:
— А разве партия — это не ты? — Он весело усмехнулся. — Вот ты и подготовишь тысячу инженеров. Зря, что ли, государство тратило средства на твою аспирантуру? Пришло время вернуть долг.
— Аспирантура, — сказал Стахурский, уже понимавший, куда клонит секретарь, — это научная работа. Мы изучали там типы конструкций и сопротивление материалов, стремясь создать новые типы и отыскать новые материалы, а ты хочешь, чтобы я…
— Верно, — перебил его секретарь, — только не я этого хочу, а этого требует от тебя партия. Ты пойдешь на научно-педагогическую работу. На педагогическую и совместишь ее с научной. А на восстановление пошлешь своих студентов-практикантов и проведешь при институте курсы десятников.
Стахурскому стало не по себе. Еще в юности, когда он выбирал себе профессию, то категорически отверг педагогическую деятельность. Когда оканчивал институт и возник вопрос о специализации, он решил: что угодно, только не преподавание. И пошел на научную работу. И вдруг сейчас, после войны, когда так нужны строители, он должен стать педагогом…
— Слушай, — умоляюще сказал Стахурский, — у меня никогда и мысли не было, чтобы стать педагогом…
— А ты когда-нибудь думал о том, чтобы носиться по Европе и наводить там мосты?
— Ну, это другое дело! Но я никогда не готовил себя к педагогической деятельности. Я никогда не собирался читать лекции, принимать зачеты или возиться с разными учебными пособиями.
— А к партизанской и подпольной работе ты готовился? А взрывать мосты и орудовать аммоналом и динамитом ты собирался?
Стахурский беспомощно развел руками. Ему нечего было возразить.
— Вот так, товарищ Стахурский, — сказал секретарь. — Еще война далеко не кончилась, только-только начала вырисовываться наша победа, а Центральный Комитет уже разыскивал вас, аспирантов, по всем фронтам, чтобы отозвать в свое распоряжение. А партийная дисциплина — закон нашей жизни. Мы понимаем ее смысл, потому что мы прежде всего революционеры, коммунисты.
Стахурский знал, что такое дисциплина, и понимал ее смысл. К дисциплине он особенно привык в армии, в бою. И особенно по душе пришлось ему слышать в форме приказа то, необходимость и целесообразность чего он сам постиг умом и принял душой революционера. Это большая радость — получить приказ, который ты понимаешь и принимаешь умом и сердцем.
— Куда же ты хочешь направить меня? — покорно спросил он.
— Мы уже позаботились о тебе. — Секретарь стукнул пальцем по списку, лежавшему перед ним на столе. — В твой же инженерно-строительный институт.
— А!
— Ты чего так помрачнел?
— Да нет, ничего. Что я там должен буду делать?
Секретарь перевернул список, быстро пробегая глазами ряды строк.
— С педагогами там сейчас обстоит совсем плохо. Через месяц начинается учебный год, сегодня уже надо начинать отбор. Поступило тысяча триста заявлений на четыреста мест, а педагогический персонал не укомплектован. Тебе там будет очень трудно первое время.
— Ну и что же я там буду делать?
— Управление кадров ЦК решило послать тебя деканом строительного факультета, и, очевидно, будешь вести отдел конструкций. Водоснабжение, канализацию и вентиляцию ведет Власенко. Он же — декан санитарно-технического факультета. Декан архитектурного — Пономарев. Но тебе пока, а дальше увидим, придется выполнять и обязанности директора. Власенко не утверждают.
— Так! А какой же из меня будет директор?
— Чудесный! — сказал секретарь.
— Откуда ты знаешь?
— Узнаю. Партии не нужны плохие директоры.
Они помолчали, поглядывая друг на друга, но поглощенные своими мыслями.
Потом секретарь сказал:
— Педагогов по многим дисциплинам уже нашли, остальных подберешь — это твое дело как директора. Посоветуешься с наркоматом, ну и с нами, понятно. Но у тебя нет заместителя по хозяйственной части, и это очень плохо. Институт нуждается в безотлагательном ремонте.
— Заместитель по хозяйственной части у меня есть, — сказал Стахурский.
— Что ты говоришь? — удивился секретарь. — Кто?
— Швейцар института Никифор Петрович Шовковничий.
Секретарь некоторое время с интересом глядел на Стахурского, но видно было, что он занят какими-то новыми мыслями, а не своим собеседником.
— Никифор Петрович Шовковничий? Откуда ты его знаешь? Хотя институтского швейцара ты, конечно, должен знать. Он там давно? Хозяйственный человек? Культурный? Знаешь, не то уж время, чтобы скидки делать, у нас теперь есть своя интеллигенция.
— Нет, — ответил Стахурский, — я скидки не делаю. Не профессору же заведовать хозяйством. А Шовковничий в институте со дня его основания, когда еще в старом помещении были. Институт, его нужды да и всех людей он знает отлично. Любимец всех студентов и преподавателей. Фанатически честен. Бывший матрос. Спас институт перед уходом фашистов, перерезав провода к минам. Я заходил сегодня туда с утра, и он мне с места в карьер выложил все неполадки и предложил конкретный и вполне реальный способ организовать ремонт и упорядочить институтское хозяйство.
Секретарь стукнул рукой по папке с бумагами.
— Как знаешь! Твое дело. Тебе виднее.
— Хорошо. Во всяком случае за своевременный ремонт отвечаю.
— Ого! — воскликнул секретарь. — Ну и директор у нас!.. Ладно. Сегодня и приступай.
Стахурский сказал:
— Власенко от руководства учебной частью надо отстранить.
— А почему?
— Отстранить! — решительно повторил Стахурский. — Пусть преподает вентиляцию и канализацию. А там посмотрим. Он отличный производственник, знает дело, а в институте чувствует себя так, словно ждет пересадки на станции.
— Да? А кто ж будет руководить учебной частью?
Стахурский помолчал. Потом сказал:
— Посмотрим. Посоветуюсь в ЦК, в наркомате.
— Твое дело, — согласился секретарь. — Как раз сегодня в шесть у вас начинается персональный прием. Придут люди, надо поговорить и закончить отбор. Сейчас же иди в управление кадров, тебя давно ждут.
— Хорошо, — сказал Стахурский и поднялся.
Секретарь протянул ему руку.
— Ты женат? — неожиданно спросил секретарь.