Страница 86 из 87
— Рад вас видеть, рад вас видеть! — Он усадил гостя рядом с собой. — Наша борьба и наше национально-государственное строительство нуждаются в таких творческих силах, какими вас щедро одарила природа. Помните, как вы проницательно раскусили этого австрийского выскочку — Василия Вышиваного? — Коротенькие бровки атамана нахмурились. — Он теперь сидит в Вене и опять мечтает об Украинском королевстве. Проходимец! На Украине никогда не было королевства, даже зажиточный хуторянин не захочет его, а вот социал-самостийники[20] на этого червяка клюнули. Степаненко даже сватает свою дочку за будущего короля. Вот кто, кроме большевиков, посягает на святая святых национально-государственной идеи, — прорвалось у атамана семинарское воспитание.
— Королевство — это полная бессмыслица для Украины, — наконец смог вставить слово Погиба.
Петлюра одобрительно тряхнул поредевшими вихрами и уже спокойнее продолжал:
— Теперь, пока не выкристаллизовались в голове украинского мужика идеи большевизма, нашу борьбу следует настоять на крепком хмеле. Этим хмелем будут такие люди, как вы. Сегодня от начальника канцелярии Выговского вы получите мой мандат. Назначаю вас атаманом четырех важнейших уездов Подолья. Рядом с вами будут действовать Гальчевский, Шепель, Бараболя и Головань.
— Спасибо, пане головной атаман. — Погиба встал.
— Желаю вам успеха. Готовьте все для восстания, берите под надзор железные дороги и мосты, а весной я приду к вам с нашей и польской армией. Прошу вас, где бы вы ни были, обращать внимание на полезные ископаемые. На Украине во что бы то ни стало надо найти нефть. Нефть — это кровь земли и наша победа. — Он ударил кулаком по столу и принялся красноречиво развивать свою идею: — Нефть победила даже немецкую триаду: уголь, железо и густую паутину железных дорог. Нефть есть и в Голландской Индии, и на Малайских островах, в Пенсильвании, в Калифорнии, в Румынии, в Баку, в Турции, в Персии, в Алжире и Марокко, на Мадагаскаре и в Новой Каледонии. Стало быть, должна она быть и на Украине. Тогда Антанта раскроет нам свои золотые ворота, и мы будем непобедимы! Находите, подполковник, нашу нефть.
— Постараюсь, — ответил с поклоном Погиба, невольно подумав, что для королевства Вышиваного довольно было украинского угля и пшеницы, а для существования атаманской республики понадобилась еще и нефть.
В груди Погибы проснулась давняя горечь, но он сразу же подавил ее: после Вадовецкого лагеря и черту пойдешь служить. Он собрался идти, но Петлюра на миг остановил его.
— Кстати, подполковник, вы хорошо знаете криптографию?
— Изучал.
— Если подзабыли, подучитесь у Бараболи. Для связи вам необходимо знать тайнопись.
В этот момент в «Бристоле» внезапно погас свет. Петлюра от неожиданности вскрикнул и на всякий случай отскочил к столу, — кто знает, не подымет ли подполковник против него оружия?
Погиба вспомнил, что головного атамана не раз мучил болезненный страх перед заговорами, и с наслаждением улыбнулся. Хорошо, что вокруг было темно, как в могиле, и Петлюра не видел улыбки подполковника.
XXXVIII
В омшанике таинственно и тихо, пахнет медом и теми травами, которые больше всего любит пчела. Старый Горицвит обеими руками обнимает улей, приникает к нему ухом и заводит разговор с крылатыми хозяевами. Дмитру интересно и чуть боязно слушать этот разговор — дед говорит с пчелами, как с людьми. Есть у него колдовское слово, помогающее роям вылетать раньше, щедро собирать желтый воск и сладкий мед! В селе кое-кто зовет деда колдуном, но это вранье: дед ходит в церковь и говорит, что пчелы — это слезы богородицы, а мед — божья роса, которую туман переносит с места на место. Изо всех цветов берет его крылатая труженица, кроме потайника и ржи. Потайник затаил свой мед, а рожь для земледельца слаще меда.
Но вот дед заканчивает свою тихую беседу и оборачивается к Дмитру:
— Берись, дитятко, за этот улей, вынесем-ка его на время во двор.
— Дедушка, а пчелы не погибнут? Холодно еще.
— У лентяя и в тепле погибнут. Сейчас, дитятко, у пчел предновье начинается, за это предновье гибнет их, как и людей, больше, чем за весь год. А вот выкупаем пчелку в солнечных лучах — и поздоровеет.
Затаив дыхание, они выносят первый улей во двор. Вокруг под солнцем ослепительно искрятся снега, края крыш подернулись ледком, и с них сочатся голубые капельки, а на сирени задорно расщебеталась овсянка, поучая земледельца: «Кинь сани, бери воз-з-з…» По небу плывут уже белые весенние облака, а дубрава радует глаз фиалковой синевой, дрожащей как марево.
Двор деда расчищен от снега и покрыт сухим камышом, чтобы выпущенные пчелы, падая на землю, не простудились и не замерзли. И странно видеть, как из раскрытого летка теплым облачком поднимается пчела и купается в солнечном воздухе, несмотря на то что вокруг мерцает снег.
Строгое лицо деда проясняется, и он, щурясь, задирает бороду и подставляет мартовскому солнцу свою добрую улыбку. У ворот останавливаются люди, удивленно смотрят на улей, пчел и деда.
— Колдун старый! — слышит Дмитро.
Но вот дед хмурится — это у калитки останавливается Иван Сичкарь. Старик с сердцем шепчет:
— Кто сглазит, пусть тому зенки повылазят!
У Дмитра при встрече с Сичкарем всегда под коленками пробегает холодок; парнишка, готовый к новой стычке с богачом, напрягается, как струна, стараясь скрыть волнение.
Сичкарь смотрит на пчел, на старика, изумленно восклицает:
— Дедушка, что это — ваши пчелы на снегу мед нагуливают?!
— А как же! — Одни нагуливают мед, другие — жир! — с сердцем отвечает старик.
Прохожие смеются, а Сичкарь делает вид, что его не задевают слова Горицвита.
— Прожил старик весь век с пчелами — глядишь, и сам жалить стал.
— Твоего жира, Иван, не то что пчела — шершень не проткнет, — не оборачиваясь, говорит старик.
Пчелы облетались, и дед с Дмитром торжественно вносят ульи в омшаник — пускай постоят там недельки две, а потом можно будет и совсем выставить их в тихое место. Тогда старый Горицвит обойдет с первопеченым хлебом всю пасеку, окропит с колосьев снопа, стоявшего под рождество в красном углу, и снова скажет словечко, чтобы пчелы не улетали из ульев, а собирали бы мед и воск.
— Ну, дитятко, сделали пчелам доброе дело, а теперь подумаем и о себе.
Старик останавливается на пороге, словно раздумывая, с чего бы начать новую работу. Но вот он направляется к навесу и вместе с внуком осматривает плуг, бороны, деревянную скоропашку, похожую на гусака. Одна лапа у нее надломлена, и Дмитро сразу же берется за изготовление новой. У неспокойного деда всегда найдется какое-нибудь дело, все он знает, все кипит у него в руках, и он по каплям, незаметно, как пчела, передает внуку то, что собрал за долгие годы.
Дмитро охотно трудится с дедом, охотно перенимает его науку и с удовольствием ест всевозможные, по-чудному приправленные кушанья, которые готовит старик. За зиму парнишка вытянулся, стал спокойнее и больше уже не зовет по ночам отца. Он теперь спит крепко и не слышит, как порой на рассвете долго просиживает у его изголовья дед.
Сын с каждым днем все больше походит на отца. Дед, который никогда не жалел Тимофия на работе, внуку позволяет спать до самого восхода солнца и гневается на Докию, если она слишком скоро забирает Дмитра.
— Отец, если вы так любите Дмитра, переезжали бы к нам жить, — не раз предлагала вдова.
Но старик только сердился:
— Так я тебе и перееду! Завтра с мешочком! Потом скажи тебе слово поперек — так ты полный передник слез напустишь. По своей знаю, все вы одним миром мазаны, а я ведь за словом в карман не полезу.
— Это все говорят, — улыбалась Докия.
— И лихоманка с ними! Есть такие: в бок не двинешь, так и с места не сдвинешь. Замуж не думаешь выходить?
— Выдумаете еще! — краснея до слез, отвечала Докия.
— Ну вот, видишь, и сердишься… Ты же еще молода!
20
Социал-самостийники — украинская буржуазно-националистическая партия (УПСС), требовавшая провозглашения «самостийной» Украины, земельной реформы в интересах зажиточного крестьянства при сохранении частной собственности.