Сказители

 – Ты чего так испугалась? – спросил он. – Чего бояться? Ничего страшного нет. Я зашел укрыться от дождя. – Его лицо было совсем близко, он смеялся. Снова удар грома, она подпрыгнула и спрятала лицо у него на груди. Он обхватил ее рукой. Сюлянь почувствовала, что он полуобнял ее и двигается вместе с ней. Она невольно остановилась. Еще один удар грома, ноги подкосились, и тело ее еще больше прижалось к Чжан Вэню. Она вдруг обнаружила, что уже не стоит, а лежит на кровати, и рядом с ней Чжан Вэнь, Его крепкое тело плотно придавило ее...

– Мне нужно уходить, – сказал он, потрогав свои гладкие блестящие волосы. – До завтра. Я, может быть, завтра приду,

«Может быть» – эти два слова, как пощечина, больно ударили Сюлянь. Может быть... Что это значит? Она села в постели, намереваясь хорошенько обдумать, но голова ее не слушалась. Он ушел совсем не так, как уходит возлюбленный, не сказав на прощание ни одного ласкового слова... Она встала, подошла к окну и стала смотреть на улицу.

Прояснилось. Крыши близлежащих домов были чистыми-чистыми, будто их только что вымыли. Кругом покой и тишина. Она потянулась, посмотрелась в зеркало, привела себя в порядок, приоделась и спустилась в зал.

После своего номера Сюлянь вернулась в комнату, закрыла дверь на засов, села на кровать и уставилась в одну точку. Слезы брызнули из ее глаз. Наплакавшись, она забралась с ногами на кровать и задумалась.

Все кончено. Она стала другой. Совершенно определенно – другой. Ей снова захотелось плакать. Отец постоянно напоминал, чтобы она берегла себя, теперь поздно, ничего уже не вернешь. Она была в смятении. Все это было так невыносимо. Она слезла с кровати, зажгла свет и стала разглядывать себя в зеркале.

Почему другой? Худенькое лицо разве стало другим? Смогут ли люди все разглядеть, тыкать за ее спиной пальцем и говорить: «Глядите, она совершила некрасивый поступок».

Ни в коем случае нельзя больше поддаваться на его уловки, нельзя быть такой вульгарной. Она понимала, что любовь не может быть такой пошлой и ей следует в дальнейшем остерегаться его. Циньчжу когда-то говорила, что, если все пойдет наперекос, девица сраму не оберется! Здесь нужно быть крайне осторожной.

Снова наступил сезон туманов. Сынишке Дафэн уже исполнилось полных два месяца. Малыш был пухленький, всегда рот до ушей. Дафэн оставалась такой же замкнутой и молчаливой, но излучала счастье. Баоцин и тетушка были вне себя от радости. Внук! Вот уж поистине золотце! Даже Сяо Лю растрогался. Он бросил курить опиум, отдавал всю свою душу трехструнке и старался быть хорошим мужем.

Тетушка пила вино лишь по вечерам, а днем баялась напиться, чтобы не уронить ребенка. Она была со всеми приветлива и ласкова, но с Сюлянь не разговаривала. Ее маленькие холодные глазки были весьма красноречивы: «Катись отсюда, у меня есть внук. Он моя родная плоть и кровь, а ты что за тварь? Ублюдок, кому ты нужна?»

Ли Юань собрался на заработки в Бирму. В день его отъезда Баоцин сказал Чжан Вэню, что его миссия окончена и больше он в нем не нуждается, Чжан Вэнь засмеялся и попросил выходное пособие. Баоцин дал. Он улыбнулся Сюлянь и удалился. Баоцин внимательно посмотрел на дочь, она в последнее время похудела и заметно осунулась: может быть, от жары, а может, это возрастное? Лицо ее стало таким худым, что даже подбородок заострился, что, впрочем, только украшало ее. Может она все же любит Ли Юаня?

– Давай, Сюлянь, – он взял ее за руку, пойдем

навестим ребенка твоей сестры. До чего ж' смешной малыш.

– Сегодня не пойду, – помедлив, сказала Сюлянь. – Схожу завтра. – Сюлянь вернулась в спальню. Она была беременна. Почти два месяца. Это был ребенок от Чжан Вэня.

Вошел отец.

– Сюлянь, знай, – он деланно усмехнулся, моя последняя душевная забота теперь – это ты. Пора, навело, замуж? Если ты согласна, я обязательно найду для моей

Сюлянь приличного, верного, скромного и трудолюбивого честного человека.

Сюлянь молчала.

– Дочка, что ты все-таки думаешь по этому поводу?

– Я еще маленькая, – сказала она безрадостно, – Не нужно торопиться.

– Хорошо, обсудим это в другой раз, только ты должна сказать свое мнение. Я хочу, чтобы тебе же было лучше. Пошли, посмотрим ребенка.

Сюлянь покачала головой. После того как ушел отец, она легла. Ребенок Чжан Вэня. Чжан Вэнь говорил, что не может на ней жениться, так как ему нужно служить местному правительству. Он был для нее всем. Она не раз решала больше с ним не встречаться, но он приходил и вынуждал ее. При каждой их встрече ей казалось, что она превращается в Циньчжу. Когда она вспоминала свои гадкие отношения с Чжан Вэнем, ей становилось стыдно. Ребенок был живым свидетельством ее падения. Как только он увидит свет, весь мир узнает, что его мать вульгарна и грешна. Мать – исполнительница сказов, отца нет, вот уж поистине несчастный ребенок!

Глава 24

В жизни Циньчжу наконец наступила полоса везения. Беспорядки военного времени все глубже разлагали государство и общество. Интеллигенция и простые служащие с каждым днем получали все меньше и меньше. Растущие день ото дня цены на обычные товары вытягивали из них последние фыни. Зато ожили те, кто сколачивал целые [состояния на бедствиях своей страны.

Элитой и опорой общества стали завсегдатаи черного рынка: всякого рода авантюристы, контрабандисты и спекулянты. Они были вульгарны и невежественны, но зато имели массу денег.

Среди этого сброда был некий Ли – Золотой Зуб. Когда-то он держал контору по найму рикш. Потом каким-то образом раздобыл грузовик, занялся торговлей и разбогател. Он использовал этот грузовик для правительственных перевозок. Получая три тонны государственных товаров, он сбывал их по установленной цене. Еще полтонны он прихватывал себе, а это уже шло по ценам черного рынка. В скором времени он сколотил себе огромное состояние. При чем тут рост цен, если денег столько, что их все равно не истратить? Когда денег слишком много, их надо тратить, а не копить. Он носил

американскую одежду высшего сорта и часы, которые стоили десять тысяч юаней. И хотя он не знал ни одного иероглифа, из нагрудного кармана его светло-сиреневого костюма торчали четыре дорогих американских авторучки с золотыми перьями. Иногда ему казалось, что хорошо бы иметь пять, чтобы продемонстрировать свою состоятельность. Раз у других в кармане одна ручка, у него их должно быть пять. Авторучки – это капитал, который он носил при себе. Случится, не повезет, и он проиграется в пух и прах, можно вынуть парочку в качестве залога. У всех должна быть авторучка, поэтому они и стоили денег.

Золотой Зуб был типичным порождением республики. Его друзья-коллеги успели все промотатщ а он продолжал покупать все самое лучшее. Его носовой платок ручной раскраски был из индийского шелка, золотой портсигар был набит импортными сигаретами из России и Америки. И хотя простые жители города давно уже голодали и мерзли, его гардероб был увешан европейскими костюмами и всем чем угодно. Его черные волосы были напомажены привезенным из Парижа бриллиантином, стоившим по пятьдесят американских долларов за бутылку. Сидя за тяжелой баранкой, трудно не потеть. Чтобы избавиться от неприятного запаха, он обливал себя одеколоном. Денег, уплаченных за одну бутылочку такого одеколона, было достаточно, чтобы больше месяца кормить сотню детей. Дорогие вещи, в которых он щеголял, могли поспорить с теми, что носили американские миллионеры.

Стоимость одного его обеда в ресторане равнялась расходам рядовой семьи за полмесяца. Ежедневно он приглашал к себе на ночь женщину и платил ей столько, что ей хватало этого на целый год. Когда он играл на деньги, то ставил только на тысячные банкноты, мелочь вызывала у него раздражение. Отправляясь в Бирму, он каждый раз привозил оттуда несколько золотых ручек, пару ящиков бренди, которых ему хватало на месяц.