Сказители

– Хорошо, теперь-то уж можно считать, что свой долг перед тобой и учителем Мэном

я

выполнил. – Он повернулся и пошел домой.

Сюлянь смотрела вслед отцу, пока он не исчез из виду. Затем она одернула одежду, поправила прическу и вошла

в

школу.

Переступив порог, она позабыла о своем социальном положении. Она была лишь Сюлянь.

Да, она – Сюлянь. Прошлая Сюлянь уже никогда не вернется, ныне есть новая Сюлянь. Чистая, благоухающая, уходящая корнями в тину, но не запачканная ею, настоящий цветок лотоса – Сюлянь.

Директор выделяла ей стол и стул. Вместе с Сюлянь в классе сидело еще двадцать с лишним учениц. Некоторые из них уже приближались к среднему возрасту, но были и совсем девочки, немногим старше десяти. Сюлянь обратила внимание на то, что часть учениц отличалась весьма изысканной одеждой, однако большинство, как и она, были одеты достаточно скромно. Одни писали, другие читали, несколько человек занимались вышиванием. В комнате сидел классный воспитатель – невысокая полная женщина лет сорока.

Сюлянь с удовлетворением отметила, что здесь нет девиц, подобных Циньчжу. Она была в приподнятом настроении, и ей хотелось просто находиться среди этих девушек, дружить с ними, разговаривать свободно, как и они. Возможно, они говорят о том же, о чем рассказывал учитель Мэн.

Однако вскоре она почувствовала, что ее пристально разглядывают. Как актриса, она привыкла к подобному, поэтому не придала этому значения. Сюлянь поглядела на сидевшую рядом девушку и улыбнулась ей. Та не обратила на нее никакого внимания. Сюлянь покраснела и продолжала писать иероглифы. Внезапно ей пришла на ум

тревожная мысль: как быть, если девушки узнают ее. Да, обязательно узнают. Кому-нибудь из них наверняка приходилось слушать сказы. Но тут уж ничего не поделаешь. В Чунцине было всего две исполнительницы пекинских сказов под большой барабан – она да Циньчжу.

Ей показалось, что кто-то громко шепнул: «Это она». Наступила небольшая тишина, потом послышалось шушуканье. И вдруг все разом загоготали, будто буря пронеслась. Через некоторое время снова наступила тишина, которую нарушил неприятный визгливый голос:

– Хм, времена меняются. Не думала, что нам придется учиться вместе с потаскушкой.

Тут же другой голос подхватил:

– Что же это за школа такая, велят порядочным людям сидеть рядом с певичкой?

Говорившей было лет тридцать. Холодные и злые глаза с ненавистью глядели на Сюлянь, которая узнала в ней любовницу одного из военачальников. А другая девушка была дочерью торговца на черном рынке.

Одна из девушек скомкала бумагу и бросила ее в Сюлянь. Еще кто-то крикнул:

– Выгнать ее, выгнать эту вонючую потаскушку!

Учительница постучала по столу.

– Внимание! Тише!

Но гул не утихал. Девушки с гневом смотрели на Сюлянь и продолжали шуметь.

Сюлянь побледнела. Она сидела не шевелясь, как каменная. Что это за люди, почему они ее ругают? Она повернулась и посмотрела на них. Одна из девиц зажала нос пальцами, другая скорчила гримасу. Сюлянь охватил гнев.

Классный воспитатель подошла к двери и позвала директора. Дочь торговца, воспользовавшись моментом, громко крикнула:

– Если потаскушка будет ходить в нашу школу, я уйду из нее! Я не могу находиться вместе с людишками такого сорта!

– Совершенно верно, – крикнула любовница военачальника и бросила на пол недовязанный свитер. – Выгнать эту вонючую потаскушку!

Сюлянь поднялась и дрожащими руками стала рвать на мелкие кусочки свои учебники. Затем она вышла, как будто сходила со сцены после представления. Она слышала, как девочки за ее спиной покатывались со смеху. Злобные реплики летели в нее подобно острым стрелам.

У нее на глаза навернулись слезы. Когда подоспела директор, Сюлянь уже дошла до ворот. Пожилая женщина привела ее к себе в кабинет и вытерла слезы.

– Прошу прощения, я и подумать не могла, что может такое случиться. Ответственность за происшедшее лежит на мне. Я послушалась совета господина Мэна и решила принять некоторое число девушек из низших слоев общества, которые не имеют возможности получить образование. Но я и предположить не могла, что может произойти такое. Ты такая смирная, они обидели тебя. Мне очень неловко.

Сюлянь сидела, закусив губу.

– Не переживай, я все улажу. Я с ними хорошенько поговорю. – Директор продолжала: – Ты хорошая девушка, нельзя с тобой так обращаться.

Сюлянь промолчала. Директор велела ей обязательно прийти на следующий день. Она кивнула головой и медленно пошла домой.

Спустившись с горы, Сюлянь обернулась и посмотрела на здание школы. Голова у нее кружилась и словно раскалывалась от негодования. Неужели нужно будет гуда вернуться? Возвращаться каждый день в этот мир проституток, наложниц и грязных денег? Она ни за что больше не поднимется на эту гору, где над ней издевались! Никогда!

Сюлянь шла домой с тяжелым сердцем. От переживания у нее ныло все тело. Мать все же была права: «Став однажды актером, будешь им всю жизнь. И не выйти тебе в люди! Исполнителей сказов под барабан презирают все». Она больше не винила Циньчжу. Жизнь Циньчжу была очень несчастной; чтобы смягчить свое горе, она искала радость. Все же Циньчжу умница, она никогда не рассчитывала встать на ноги, и никто над ней не издевался. Она была довольна, жила сегодняшним днем, веселилась с мужчинами, и ладно. Дафэн тоже права, замужество намного лучше, чем ходить в школу. Внутренний голос ей твердил: «Сюлянь, катись вниз, иди по пути Циньчжу и Дафэн. Э тот путь легкий, на нем не тесно, у тебя лишь он один. Спускайся скорей, не переоценивай своих возможностей. Ты глупая потаскушка».

Ей не хотелось идти домой, она села на большой камень у дороги и стала разглядывать проезжавший мимо нее транспорт. Нет теперь у нее никого. Брошенная всеми, она занимается такой низкой профессией, и будущее ее весьма туманно. Сегодня она собиралась войти в новый мир, а ее выгнали. Больше идти некуда!

В одном квартале отсюда текла река Цзялинцзян, мимо Сюлянь навстречу с Янцзы неслись мутно-желтые потоки воды. Вот она! Вот здесь и закончить свою

бессмысленную жизнь! Но она вовсе не хотела умирать. Она посмотрела на свои ноги, такие красивые ступни, крепкие и здоровые. И чтобы их так рано не стало? Она потрогала лицо. Гладкая кожа, без единой морщинки. Это ее лицо, и его нельзя просто так уничтожить. Она пощупала свои груди, они были нежными и упругими. Нельзя их уничтожить.

Жизнь еще впереди. Сейчас она хочет умереть, как глупо! Можно жить и не посещая школы. Живут же так множество девушек-актрис и тех, кто стал наложницами и проститутками. Зачем же из-за этого терять свою жизнь?

Она зашагала вперед, кровь ее кипела, ей снова хотелось жить. При каждом удобном случае она теперь будет ходить в кино в свое удовольствие. Если Циньчжу может быть весело, почему не может быть весело ей?

Сюлянь ускорила шаг, косички раскачивались от легкого ветерка. Она заметила, что люди смотрят ей вслед, но ее это не трогало. Ее звали Сюлянь. Сюлянь хочет пойти в кино. Смотреть фильмы гораздо интереснее, чем ходить в школу.

Потом она вернулась домой и собралась было рассказать о случившемся отцу и матери, но, увидев тетушкино лицо, передумала. Что толку говорить ей об этом. Сочувствия не дождаться, а стать посмешищем не хотелось. В ушах как будто звучал голос матери: «Собака надела туфли – выкаблучивается. Ха-ха!» Не годится, матери нельзя говорить. А отец? Тот, если узнает, будет сердиться. Нельзя, чтобы он потерял лицо1. Она любила отца, нельзя ему говорить об этом, никому нельзя говорить. Буду делать вид, что хожу в школу.

В комнате Сюлянь лежало несколько книг и кистей для письма. Она взяла одну книгу, прочитала несколько иероглифов, но вдруг во внезапном порыве разорвала книгу на кусочки и выбросила в окно. Ну их! Книги, прощайте навсегда. Мать не знала грамоты, как не знает ее Циньчжу, Дафэн и тетушка Тан. Но все они живут прекрасно. Сюлянь сломала о колено кисть, выдернула из нее один за другим все волоски, положила их на ладошку и разом сдула с руки.