Страница 14 из 60
Наконец, третий, наиболее поздний способ мифологического «создания» человеческой пищи, скорее всего появившийся уже в эпоху начала земледелия и скотоводства, заключается в том, что божество или его посланник рождают пищу тем же путем, что и человека, и животных. В неолитическом поселении Чатал-Хююк, относящемся к VIII–VI тысячелетиям до н. э., найдены глиняные женские фигурки — в одном случае древнее женское божество рожает быка, в другом барана. В английской мифологии прародительницей еды является волшебная свинья: «И на Пшеничном Поле в Гвенте она разрешилась пшеничным семенем и пчелой. И поэтому с того дня и до сих пор Пшеничное Поле в Гвенте — это лучшее место для пшеницы и пчел. И в Ллонионе в Пембруке она разрешилась зерном ячменя и зерном пшеницы. Поэтому и вошел в поговорку ячмень из Ллониона»[60].
Представление о еде как об источнике жизни воспринимается в древних мифах и сказаниях и буквально — еда дает новую жизнь, она входит в человека, а выходит новым существом. Не случайно во многих мифах и сказках еда — лучшее средство от бесплодия или способ появления на свет божественных существ. Многие исследователи древних верований считают, что прием пищи символизирует половой акт.
Так, в русских сказках порой, чтобы забеременеть, нужно съесть рыбу или какой-нибудь плод: «Кухарка вычистила ерша, вымыла и сварила, помои на двор выставила; по двору ходила корова, те помои выпила; рыбку съела царица, а посуду кухарка подлизала. И вот разом забрюхатели: и царица, и ее любимая кухарка, и корова, и разрешились все в одно время тремя сыновьями: у царицы родился Иван-царевич, у кухарки — Иван кухаркин сын, у коровы Иван Быкович» (137).
«Король приказал эту щуку вымыть, вычистить, изжарить и подать королеве. Повара́ щуку чистили да мыли, помои за окошко лили: пришла корова, ополощины выпила. Как скоро повара щуку изжарили, прибежала девка-чернавка, положила ее на блюдо, понесла к королеве, да дорогой оторвала крылышко и попробовала. Все три понесли в один день, в один час: корова, девка-чернавка и королева» (136).
«Вот поймали леща златоперого, отдали в кухню изжарить; поварка вычистила, вымыла леща, кишки собаке бросила, помои отдала трем кобылам выпить, сама оглодала косточки, а рыбу царица скушала. Вот разом родили: царица сына, и поварка сына, и собака сына, а три кобылы ожеребились тремя жеребятами. Царь дал им всем имена: Царенко Иван, Поваренко Иван и Сученко Иван» (139).
Иногда, правда, сказки обходятся без долгого процесса ожидания, просто сама еда, приготовившись, становится ребенком: «Говорит раз старик: „Старуха, поди купи репку — за обедом съедим“. Старуха пошла, купила две репки; одну кое-как изгрызли, а другую в печь положили, чтобы распарилась. Погодя немного слышат — что-то в печи кричит: „Бабушка, откутай; тут жарко!“ Старуха открыла заслонку, а в печи лежит живая девочка. „Что там такое?“ — спрашивает старик. „Ах, старик! Господь дал нам девочку“. И старик и старуха крепко обрадовались и назвали эту девочку Репкою» (141).
Богини (а иногда и боги) в мифах народов мира беременеют от самых разных проглоченных предметов, съедобных и не очень. Еда в данном случае дает и продолжает жизнь в прямом смысле. Греческая богиня Афина родилась из головы Зевса после того, как он проглотил свою жену богиню Метиду-Премудрость. Маньчжурская династия Китая восходит к небесной деве, которая, купаясь однажды, нашла красный плод, принесенный сорокой: «Младшая дева взяла его в рот, внезапно он уже вошел в живот, и она затяжелела и вслед за тем родила мальчика»[61]. Героиня карельской «Калевалы» «красотка дочка» Марьятта «скромницей была отменной». Она «никогда яиц не ела, так как с курицей петух жил», «от овцы не ела мяса, коль жила овца с бараном». Посылала мать Марьятту доить коров, но так отвечала ей дочка: «Никогда такая дева не возьмет коров за вымя, что с быками поиграли…» Запрягал отец Марьятте жеребца в сани, но не хотела она ехать на жеребце, приводил брат кобылу, но говорила стыдливая девица: «Не поеду на кобыле, с жеребцом она играла, жеребенка запрягите, что лишь месяц как родился» (перевод Л. П. Бельского). Съела наконец стыдливая дева безобидную ягоду-бруснику на пригорке и родила сына, да не простого, а будущего властителя Карелии. Примеров таких множество.
Древнеегипетская сказка о двух братьях отражает, наряду с местными, некие общие древнейшие верования, характерные для своего времени. Ее герой — Бата, обманутый женой, изменившей ему с фараоном. Сердце Бата хранится на вершине кедра (как не вспомнить тут Кощея Бессмертного с его сердцем в ларце на дубе). Слуги фараона срубают кедр, и Бата погибает. Его брат через семь лет находит под кедром зерно, в которое превратилось сердце, стукнувшись о землю, кладет его в воду; умерший Бата его выпивает с водой и оживает. Затем он обращается в священного быка, которого убивают по желанию любовницы фараона, бывшей жены Бата. Капли крови падают на землю, и рождаются два дерева персии (деревья, распространенные в древности, что-то, видимо, из рода авокадо, если это не путаница с персиками). Деревья шепотом листьев выдают себя своей бывшей жене, и по ее повелению их срубают. Щепка попадает в рот изменщице, и по прошествии времени рождается ребенок, новое воплощение Баты. Он вырастает; фараон, считающий его своим сыном, умирает, и тут Бата наконец судит открытым судом свою жену-изменщицу (родившую его от щепки) и казнит ее. Такая вот смесь самых разных верований и мифологий, каждый элемент которой — сказочный сюжет, развившийся в разных странах и в разные времена.
Завершая тему бабы-яги кормилицы, хотелось бы остановиться на двух предметах, связанных и с ее образом, и с приготовлением пищи, которые, как представляется, пришли из глубокой древности.
Ступа известна как транспортное средство бабы-яги, она «в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает». Одновременно это и древнейшее кухонное приспособление, встречающееся еще в позднепалеолитическую эпоху. В древнейших поселениях находят так называемые терочные плиты и терки. Это большие куски камня, обычно твердого, составлявшего нижнюю часть, будущие ступы, и терочники, будущие песты. Так, в Костенках на Дону, поселении, по времени относящемся к рубежу среднего и позднего палеолита, собрана большая коллекция плит из гранита, кварцита, песчаника; пестом-терочником часто служили обыкновенные гальки. Продукты собирательства — дикие зерна, травы, коренья — растирали на плитах и готовили из них разные блюда.
Эти древние ступы с пестами свидетельствуют о том, что пища древнего человека была гораздо разнообразнее и сложнее, чем обыкновенно принято считать. Обилие мяса (а на этой же стоянке найдено и огромное количество костей мамонта, свидетельствующее об успешной охотничьей деятельности) отнюдь не исключало растительной пищи, которую традиционно считают подспорьем древнего человека в периоды голода. Здесь уже можно говорить о своего рода сбалансированной и, видимо, вкусной еде, сочетавшей разные виды пищи и способы ее приготовления.
Интересным представляется тот факт, что ступе с пестиком была уготована долгая жизнь. Этот предмет кухонного обихода дошел до наших дней с первобытных времен, причем в первоначальном назначении — чтобы толочь различные плоды земли. Упоминания о ступе встречаются на протяжении всей истории, одновременно она обрастает магическими свойствами, видимо, как древний символ, связанный с великой хозяйкой жизни и смерти. Геродот пишет о вавилонянах, питавшихся сушеной рыбой: «Пойманную рыбу они вялят на солнце и затем поступают так: бросают рыбу в ступку и раздробляют пестиком… Потом из этой массы по желанию замешивают сырое тесто или пекут хлеб»[62]. В ступе, оказывается, можно толочь не только растения, да и хлеб может быть разным: известно, что во время Великой Отечественной войны в ступе толкли высушенные остатки овощей и растений, кору деревьев, лебеду и делали из этого тесто для хлеба.
60
Легенда о Тристане и Изольде. М., 1976. С. 13.
61
Кюнер И. В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961. С. 265.
62
Здесь и далее цитаты по: Геродот. История. М., 1993. С. 75.