Страница 38 из 70
Городской парень, выпущенный на волю с винтовкой в руках, либо относится к факту смерти слишком серьезно, а к своей работе — с излишним морализаторством — обычно такие выбывали из игры, не выдержав взваленного ими на себя тяжкого бремени вины, — или же, оказываясь впервые в жизни в ситуации вседозволенности, превращались в кровожадных мясников.
Какими критериями руководствовался Мак, вербуя женщин, — да, было у нас тогда несколько женщин в группе, да и сейчас есть, — я не знаю.
Я никогда не стыдился своей работы. С другой стороны, я никогда ни с кем о ней и не говорил — возможно, потому, что мне были даны соответствующие инструкции и я не должен был об этом говорить. Даже моя жена до недавнего времени, считала, что всю войну я просидел за письменным столом и занимался пропагандистскими операциями в полевых условиях. Когда же она столкнулась с правдой, она не смогла ее пережить. Наверное, эта правда полностью изменила ее представление обо мне, о себе и о нашем браке. Она-то считала, что ее муж — тихоня, уважаемый добряк с литературными наклонностями, — и вдруг обнаружила, что связала свою жизнь с непонятным, непредсказуемым и потенциально опасным субъектом, способным на такие поступки, которые она себе даже и вообразить-то не могла.
Что ж, все мы способны на поступки, которые не можем себе вообразить. Занятая Бет до сих пор меня раздражает, потому что я и сейчас уверен: она ни за что бы не решилась разрушить нашу семью, узнав, допустим, что я был одним из летчиков, бомбивших Хиросиму. Должен заметить, однако, что мне это совершенно непонятно. Почему это я должен уважать и чтить парня, который сбросил огромную дуру-бомбу, и в ужасе открещиваться от другого парня, который, тщательно прицелившись, убивает одного-единственного гада? Сара Лундгрен, кстати, была точно такая же. Она была готова денно и нощно собирать информацию — это была ее работа! — для командования стратегической авиации — информацию, используя которую, можно было бы стереть с лица земли целый город или даже два, — но она и помыслить не могла поделиться такой информацией с человеком, вооруженным пистолетом.
Если уж быть до конца честным, то еще до того, как я вновь вернулся в группу, что было, можно сказать, своего рода моей реакцией на уход Бет, я всегда испытывал некоторую гордость от того, что был в команде Мака. В конце концов, это же была элитная организация — «группа ликвидации», «Mordgruppe», как называли нас нацисты, — последняя надежда белоручек. Если белоручки-натыкались на кого-то, с кем им было не под силу тягаться, они вызывали нас — «Группу У»…
Лу Тейлор пробудилась, когда мы приземлились в Аудио. На летном поле стояли военные самолеты зеленого цвета с тремя золотыми коронами на фюзеляжах; очевидно, это был символ шведских ВВС. От Лулио, если верить картам авиакомпании, мы должны были вначале отправиться к западу, а потом резко взять к северо-западу на Кируну. Когда мы опять поднялись в воздух, я уточнил наш маршрут у стюардессы, и она сказала мне, что нам придется сделать небольшой крюк, потому что шведское командование не позволяет пассажирским самолетам летать над крупной крепостью в Бодене. Я впервые услышал об этой крепости и все ломал себе голову, что же это за крепость такая в наш ядерный век и кто кого дурачит… Вскоре стюардесса объявила, что мы пересекли полярный круг, а потом подсела к нам на свободное место и, приняв нас, видимо, за туристов, привлекла наше внимание к величественной снежной гряде вдали — становому хребту Скандинавского полуострова. За ним лежала Норвегия. Справа виднелась Финляндия, а за ней сразу Россия. Она с особенной гордостью показала нам пик Кебнекайзе, который, по ее словам, был высочайшей вершиной Швеции. По нашим варварским подсчетам, высота пика достигала семи тысяч футов, или, по более цивилизованной шкале, что-то около двух тысяч метров.
В тот день Лу уже прочитала мне целую лекцию о метрической системе мер — как будто я не изучал ее в колледже и не пользовался ею при проявке пленки, и я ощутил некоторую усталость от уроков, преподаваемых мне хорошо информированными молодыми особами. Меня все подмывало сказать этой импозантной блондинке, что по дороге к моему родному городку Санта-Фе, штат Нью-Мексико, в нескольких милях от города вы непременно увидите столбик «6 тыс. футов», а у Плазы взбираетесь аж на семь тысяч футов, и ничего в мире не лишит вас возможности предпринять поездку на десятитысячную высоту близ Сандре де Кристос. Оттуда можно забраться на еще большую верхотуру, если вы не прочь пройтись пешочком. Однако я держал язык за зубами. Добропорядочный житель Нью-Мексико ни за что не позволит себе бахвалиться, подобно техасцу — даже находясь в чужой стране.
В два часа мы приземлились в аэропорту Кируны. Аэропорт представлял собой неприглядное бетонное поле и шест с полосатым флажком, который трепыхался под порывами ветра. У забора стояли три такси. Мы все — пилоты, стюардессы, пассажиры — забрались в эти такси и поехали в город, оставив наш овеваемый ветром самолет стоять в одиночестве посреди арктической пустыни.
Когда полчаса спустя я постучал в дверь гостиничного номера Лу, она крикнула:
— Входите, не заперто!
Я вошел и закрыл за собой Дверь. Она сидела перед трюмо в одном пеньюаре и энергично причесывала свои короткие мальчишеские вихры. Ее пеньюар представлял собой практичное одеяние белого цвета, не более сексуальное, чем футболка, но ее обнаженные руки оказались весьма недурны и женственны. Тут мне пришло в голову, что она, должно быть, очень фотогенична. Что было мне на руку, потому что фотомодель в этих арктических широтах, наверное, днем с огнем не сыщешь, а наступает такая пора, когда человеческая фигура в кадре становится прямо-таки жизненной необходимостью — хотя бы для обозначения масштаба пейзажа.
— Садитесь куда-нибудь, — сказала она. — Я хочу познакомить вас с нашим распорядком. До конца дня у вас свободное время. Завтра компания пришлет нам гида и машину, и мы поедем на рудники. Они приедут сразу после завтрака. Вы, конечно, захотите осмотреть город — вы сможете сделать это сегодня вечером — и железные дороги, в особенности ту, которая идет на запад, в Норвегию. Она пролегает по очень живописным местам. По ней отправляются товарные составы с рудой в Нарвик — это порт на берегу Атлантического океана. Добраться туда можно только железной дорогой — ну, и еще пешком. Они так и не удосужились проложить автомагистраль в горах… Но самое главное для нас сейчас это рудники, и я уже обо всем договорилась в Стокгольме, так что вы можете начинать съемки уже завтра. Завтра вечером мы приглашены на ужин одним высокопоставленным чиновником компании. Семейство Рида, ерсверд. Я солгала и сказала, что мы оба путешествуем налегке, поэтому у вас нет смокинга, но, надеюсь, в вашем барахле найдется костюм и чистая рубашка?
— Да, мэм. А также ботинки и свежие носки. — Я зашел ей за спину и ухмыльнулся в ее отражение в зеркале. — А вы начинаете мной командовать, а Лу?
Она развернулась и в упор посмотрела на меня. На лице у нее появилась удивлённо-невинное выражение.
— Не говорите ерунды! — быстро сказала она. — Я просто подумала… — она осеклась, встала и набросила на себя плотный голубой халат, лежавший на кровати, потом опять повернулась ко мне лицом. — Извините меня, пожалуйста. Я не подумала, как буду выглядеть… Я привыкла назначать ни к чему не обязывающие встречи для Хэла. Мне просто… ну, мне просто показалось это таким естественным… Я спустилась вниз и позвонила… Я познакомилась с ними, когда была здесь в прошлый раз…
— Ну ладно, ладно, Лу, успокойтесь!
— Я, правда, не хотела вам ничего навязывать… Я просто хотела вам помочь. Если я когда-нибудь опять возьму на себя слишком много, вы не стесняйтесь — ткните меня в бок и поставьте на место.
— Забудем! — сказал я. — Между прочим, мне нравится то, как вы все это устроили, за исключением лишь дурацкого ужина, но, думаю, теперь нам от него не отвертеться. — Я рассмеялся. — Черт, ну и задали же вы себе работенку. Но, если хотите, можете продолжать в том же духе — у меня еще никогда не было секретаря, и мне это очень даже нравится. Но сразу предупреждаю: на жалованье не рассчитывайте!